Я.Т.: — А ещё мы можем гордиться политической идеологией шляхты, утверждавшей, что политическая оппозиция не есть преступление, — как это было в России — но, наоборот, добродетель, гражданский долг. Противостоять королю, который хотел бы уничтожить свободу шляхты, считалось обязанностью и поводом для гордости. Этот принцип, что власть не дана от Бога, но избрана гражданами, просияла совершенно иным светом во время разборов и национальных восстаний против царей и императоров.

Р.М.: — Это ваша знаменитая теория, пан профессор.

Я.Т.: — Я весьма гордился своим авторством, а потом прочитал, что то же самое в 20-х годах прошлого века писал Вацлав Собеский, а ещё позже я прочитал, что то же самое писал Мауриций Мохнацкий в 30-х годах XIX века. Тогда я и создал теорию, что большинство открытий в гуманитарных науках происходит от незнания истории вопроса. (смеётся) Когда-то я написал, что было бы, если бы был только один раздел. Тогда было бы очевидно, что мы пали вследствие своих недостатков. Между тем, реформами, Конституцией 3 Мая, восстанием Костюшко мы доказали, что мы способны как-то исправить своё государство и бороться за него. И этой теорией я тоже очень гордился, пока не прочитал, что в конце XIX века то же самое писал Кожон (смеётся).

Р.М.: — Сарматская эпоха ассоциируется с упадком литературы.

Я.Т.: — Это миф эпохи Просвещения. Ведь сарматизм принёс расцвет поэзии, особенно патриотической, а благодаря дневникам способствовал возникновению совершенно нового литературного жанра — шляхетского сказа, мастером которого был Хенрик Жевуский. У нас есть также оригинальный, вызывающий восхищение за границей гробовой портрет, невероятно веристский. Этого нет ни в одной европейской стране.

Р.М.: — Но читать стали меньше.

Я.Т.: — Скорее, печатать стали меньше. Читали рукописи. Между прочим, из-за этого впоследствии возникли споры о подлинности «Дневников» Пасека.

Р.М.: — А также дискуссии о том, какая версия «Дневников» Китовича ближе к оригиналу.

Я.Т.: — Вот именно. Между прочим, падение Речи Посполитой стало причиной публикации множества дневников. Ранее опасались издавать их, чтобы не оскорбить магнатов. То же самое мы наблюдали совсем недавно, когда были опубликованы воспоминания высокопоставленных чиновников ПНР, уверяющих, что если бы им дали ещё поправить, то они бы подняли Польшу на небывалую высоту!

Р.М.: — Неплохое сравнение.

Я.Т.: — Потому что дневники похожи: оправдывают авторов и критикуют всех остальных. Интересно, Раковский, действительно, писал свои дневники вот так, день за днём, все эти годы? Но не только дневники вызывали сильные эмоции. Кажется, больше всего волновала знаменитая «Liber chamorum» Валериана Неканды Трепки, в которой приводился список плебеев, изображающих из себя шляхтичей. Это была книга запрещённая, анонимно распространявшаяся в рукописных копиях, потому что никто не отважился напечатать. Это не удалось даже в межвоенной Польше! А в ПНР множество известных особ бросились читать списки в этой книге, искали свои фамилии и с облегчением вздыхали, если их там не было.

Р.М.: — Это было так важно?

Я.Т.: — Не забывайте, что возрождение шляхетства началось ещё в 70-е годы прошлого века.

Р.М.: — Это высмеял Груза в «Сорокалетнем», показав, как инженер Карвовский вешает портрет предка.

Я.Т.: — Издавались геральдические сборники, появились перстни с гербами. Ожил шляхетский снобизм.

Р.М.: — А теперь вошли в моду титулы.

Я.Т.: — Шляхта не имела права принимать иностранные титулы, так что вместо «фон» или «де» перед фамилией величалась чином, часто фиктивным. Чашник, стольник — это были должности, de facto не существовавшие. Я здесь вижу некую аналогия с современностью, когда царит безумная титуломания. Я знаю одного из руководителей Комитета Научных исследований, которого спросили, как к нему обращаться. «Председатель?». «Я не председатель». «Может, профессор?». «Я лишь доктор». «Так как же?». «Обращайтесь просто — господин министр», — ответил он совершенно серьёзно.

Р.М.: — Невероятно скромный человек.

Я.Т.: — (смеётся) Эти шляхетские должности переходили по наследству, так что воеводич — это был сын воеводы, воеводович — это уже внук воеводы. (смеётся) И это тоже повторила ПНР, в 70-е годы была секретная инструкция о специальном снабжении потомков высокопоставленных партийных чиновников.

Р.М.: — ПНР щедро заимствовала сарматские традиции.

Я.Т.: — И чем больше углублялась пропасть между номенклатурой и остальным обществом, тем охотнее и чаще говорилось о полной демократии. Магнаты тоже морочили шляхте голову лозунгами о равенстве, а когда в одной из сеймовых конституций появилось определение «младшей шляхты», поднялся такой крик, что пришлось всё менять и перепечатывать. Чем больше увеличивалась разница между магнатом и деревенским шляхеткой, который сам пахал землю, но в начале борозды втыкал саблю, там громче кричали о всеобщем братстве.

Р.М.: — Каким способом, кроме легального получения титула, можно было войти в состав шляхты?

Я.Т.: — Легально титул давали очень редко, потому что шляхта утвердила, что это зависит от сейма, однако хитрость претендентов на герб была невероятна. В Великом Литовском Княжестве до 1764 года был закон, согласно которому еврей, перешедший в христианство, сразу становился шляхтичем. Это была награда за перемену вероисповедания, но распространились обратные ситуации, то есть плебеи переходили в иудаизм, чтобы через несколько лет вернуться в католичество и получить герб! Именно из-за этого закон был отменён.

Р.М.: — Были и другие хитрости?

Я.Т.: — Одним из способов доказать свою принадлежность к шляхте были показания 12 свидетелей. И сам Китович описывает, что при каждом трибунале были такие свидетели, которые свидетельствовали даже за миску супа, так что богатый плебей брал такого «свидетеля» и велел ему обвинить себя в том, что шляхтичем не является. Тогда обвиняемый призывал 12 купленных свидетелей, и по приговору суда объявлялся шляхтичем! Ещё несколько шрамов…

Р.М.: — Шрамов?

Я.Т.: — Конечно, потому что у настоящего шляхтича непременно были шрамы, полученные на поле боя, так что те, у кого их не было, шли к цирюльнику, чтобы он сделал им неопасные, но хорошо видимые разрезы.

Р.М.: — Потрясающе. Я думал, что, в основном, важны были деньги, например, покупали титул барона.

Я.Т.: — Изобретательность плебеев, действительно, не знала границ, хотя и покупка титулов тоже имела место. В конце XIX века один из помещиков послал своего приказчика в Ватикан за титулом, который там можно было купить. Тот вернулся, и помещик спрашивает: «Купил?». «Купил». «А дорого?». «Страшно дешёво, господин барон. Так дёшево, что я и себе купил».

Р.М.: — Сарматский миф прекратил своё существование вместе с I Речью Посполитой?