Б.К.: — А зачем настаивать на термине геноцид?

Ц.Г.: — А чем же было запланированное убийство нескольких десятков тысяч людей только за то, что они были поляками?

Б.К. — Конечно, это было преступление. Но зачем настаивать на термине геноцид? У него слишком далеко идущие политические и юридические последствия. Я считаю, что в данном случае лучше говорить более осторожным языком. Но проблема постановления состояла не в употреблении термина геноцид, потому что на удаление этого термина согласились также сами инициаторы постановления, но в попытке снять ответственность с Советов.

Ц.Г.: — Вы помните такую цитату из «Свадьбы» (пьеса Станислава Выспяньского — прим. перев.): «Пилою деда моего перепилили, а мы всё это позабыли»?

Б.К.: — Не надо меня учить, что следует помнить, у меня эта память в генах, и поэтому я никогда не соглашусь на то, чтобы уменьшить вину Советов. Всегда следует вести себя так, чтобы получить выгоду, а не ощущение поражения. Один раз случилось, что документ этого типа — я имею в виду документ, подготовленный совместно с украинцами пять лет тому назад — был хорошо подготовлен. Стоит помнить об этом.

Ц.Г.: — Хорошо подготовлен, потому что геноцид не назван геноцидом? Видимо, решили, что украинцы никогда на это не согласятся.

Б.К.: — А кто-нибудь пытался? Может, стоит попробовать?

Ц.Г.: — А есть ли смысл пробовать, когда мы видим, как президент Ющенко принимает ветеранов УПА? Украинцы на этой традиции строят своё национальное самосознание.

Б.К.: — Несмотря ни на что, может, стоит попытаться. Но следует также помнить, что не мы выбираем президента Украины и их национальных героев.

Бронислав Коморовский — маршалек Сейма, член Национального Правления Гражданской Платформы. С конца 70-х годов участвовал в деятельности оппозиции. В Сейме работает непрерывно с 1991 года, сначала был связан с Унией Свободы, потом с Консервативно-Народным движением, а с 2001 года — с Гражданской Платформой. Был замминистра и министром обороны.

http://engelgard.salon24.pl/85226,index.html

Jan Engelgard Bądźmy konsekwentni, panie marszałku

Бронислав Коморовский, маршалек Сейма Речи Посполитой, сначала эффективно заблокировал принятие Сеймом постановления, осуждающего преступления УПА и отдающего дань её жертвам, несмотря на то, что PSL, который предложил проект, согласился изъять слово «геноцид». Теперь тот же Коморовский форсирует принятие постановления, осуждающего разрушение церквей на Хелмщизне в 1938 году. Лицемерие и двойные стандарты. Вдобавок господин маршалек сначала утверждает (см. «Rzeczpospolita» от 23.07.2008), что постановление об УПА он не блокировал, а просто не было согласия между ГП, ПиС и левыми, кроме того, «оно было недоработано», чтобы в следующей фразе сказать вот что:

«Для меня, сына кресовяков, попытка переложить ответственность за несчастья польских Кресов на кого-то другого, нежели Советы, совершенно неприемлема. Нельзя забывать, что трагедия началась не в июле 1943 года, а 17 сентября 1939, с вторжения Советов в Польшу. Перекладывание ответственности на кого-то другого — это действия в интересах России».

Коморовский закончил исторический факультет Варшавского университета, происходит из патриотической семьи, вроде бы человек интеллигентный — и сказал такие слова, услышав которые, можно засомневаться во всём. Нет никаких разумных объяснений тому, что такое курьёзное заявление прозвучало из уст маршалека Сейма Речи Посполитой! Мало того, что оно ошибочно с исторической точки зрения, так ещё и поддерживает защитников палачей из УПА. В подобном понимании есть какой-то политический расчёт, но расчёт постыдный, если подумать, за чей счёт — за счёт 120 тысяч убитых поляков, убитых уж точно не НКВД или русскими, а бандитами из УПА-ОУН. Господин маршалек хочет спрятать их за спиной НКВДшников. Это опасная игра, потому что если признать это правдой, то тут же следует задать вопрос — если за «трагедию Кресов» с начала до конца ответственны Советы, значит, Донцов, Бандера, Шухевич, Клячкивский — действующие лица этой трагедии — действовали от имени Советов, либо даже были их людьми. В таком случае памятники, установленные в их честь на Украине, — это памятники в честь НКВД и его деятельности. Надо быть последовательным, господин маршалек, протестуйте же громко против почитания памяти советских бандитов из УПА. Почему вы молчите? Разве что вы признаёте, что УПА ни за что не отвечает, что это были благородные борцы за независимость, а преступления против поляков совершали переодетые уповцами нквдешники, о чём всё смелее твердят власти в Киеве. Но если так, то мы ждём, кто первый из польских политиков положит цветы к памятнику Бандеры или Шухевича. Может быть, это будете именно вы.

http://wyborcza.pl/1,75515,5487067,Anderma…i_na_Nobla.html

Janusz AndermanWolski na Nobla

Мартин Вольский писание своего романа мог прервать в любом месте, и это не повредило бы произведению. Уже начало его приводит в такой восторг, что зарождается опасение — а ну как не справимся, ибо эта книга выше наших способностей восприятия.

Мартин Вольский — писатель и сатирик. Рассуждения о том, что якобы современная польская литература находится в кризисе, — абсурдны. Об этом твердят вечно недовольные «салонные» критики, которые либо не читают литературу, либо не любят её. Истинные знатоки, лишённые предрассудков, разрумянившись от волнения, обозревают книжный рынок и на каждом шагу натыкаются на произведения, которые уже в момент выхода в свет занимают прочное место в истории культуры.

Кризис? Подобный вывод совершенно нелеп в ситуации, когда мы нежно поглаживаем по корешкам новые романы Бронислава Вильдштейна, Мартина Вольского или том отважной эссеистики Рафала Земкевича. Если добавить в этот букет ещё хотя бы Вальдемара Лысяка, то уже никого более не сможем назвать, потому что от восхищения перехватывает горло.

Земкевича опекает Вольский, а Вильдштейна — другие.

Произведение Земкевича выводит в свет Вольский: «Написал он книгу великолепную. На этом рецензию на «Время вопящих старичков» можно бы закончить», — говорит невозмутимый критик, но рецензию не заканчивает, ну, как же тут кончить, если «можно, конечно, рассуждать о достоинствах этих эссе, хвалить точность выводов, живость и резкость языка, а также остроту взгляда». Если описание, то «великолепное», если анализ, то «проницательный». Можно ли удивляться возбуждению Вольского, когда он держит в дрожащих пальцах такую жемчужину?

О «Долине пустоты» Вильдштейна исчерпывающе высказывается Земкевич. Ярослав Говин не скрывает, что это «наиважнейшая книга о современной Польше (…), роман-победа», а Рышард Легутко справедливо замечает, что «идея книги далеко выходит за границы внутрицеховых счётов» и соединяет «известные нам факты с потрясающим литературным вымыслом». Истинную точку над i ставит лишь Томаш Бурек. В его рецензии вокруг фамилии Вильдштейна кружатся имена не менее знаменитые: Выспянский, Жеромский, Берент, Бжозовский, Виткацы, Каден-Брандовский. Это совершенно понятно: «Ибо «Долина пустоты» — памфлет в ряду величайших, отважнейших достижений этого жанра. Но это ещё и произведение искусства — прекрасное и захватывающее». До такой степени захватывающее, что «чтение не кажется долгим, наоборот, горечь из-за неизбежно надвигающегося конца книги мы вознаградим себе тут же повторным её прочтением».