Во всяком случае, цель — пока что — достигнута. В центре города царит спокойствие, процветает дружба и британско-российская торговля. Гости, воспринимаемые как безвредное чудо природы, позволяют русским фотографировать себя, попозировав, принимаются покупать матрёшек в версии «Руни», «Гиггз», «Лампард» и т. д. Полной радости, однако, нет. Болельщиков-островитян отпугнули чудовищно высокие цены билетов на матч, перелёта, гостиниц и, вообще, московская дороговизна. Кажется, их прилетело около 25 тысяч, хотя каждый клуб получил от УЕФА по 21 тысяче билетов. Некоторые продают билеты знакомых, которые отказались от поездки. Поэтому цены на чёрном рынке упали — вчера у стадиона мне предлагали увидеть финал за 700 евро, сегодня — уже за 400. Грозят ли нам полупустые трибуны? Это был бы провал.

Возвращаясь к тотальной мобилизации русских: последняя проверка — я не хочу пророчить, что бой — должна произойти всё-таки ночью. Болельщики «Манчестера», которые приземлились в аэропорту Домодедово, и болельщики «Челси», которые прилетели в Шереметьево, после матча встретятся на Красной Площади (там нельзя пить, во всяком случае, теоретически). Я предсказываю: алкоголь польётся в охрипшие горла весёлой или горестной струёй (в зависимости от цвета шарфов), но совершенно мирным образом. Если бы гости вздумали устроить битву, им сначала придётся бросить вызов такой силе, что в истории войн трудно назвать что-либо подобное в смысле численной диспропорции. А если история и припомнит такое, то это, скорее всего, привело к немедленной капитуляции.

http://kotlarz.salon24.pl/75512,index.html

Jan Kotlarz Dwie okupacje okiem matematyka

Львов — прекрасный город, прекрасный не только архитектурой, но и — что редко случается среди современных столиц — прекрасный духом. До 1939 года он был городом польской культуры и одним из важнейших центров польской науки.

Это во львовском университете Яна Казимежа возникла польская математическая школа, здесь преподавали такие знаменитости польской науки, как хирург, пионер операций на открытом желудке профессор Людвик Рыдыгер; старший брат Владислава Грабского (дважды премьера и реформатора польской валюты) — Станислав; создатели топологии Станислав Банах и Гуго Штейнхаус. Расцвет польской науки был прерван Второй Мировой войной. Львов заняли Советы, а потом — немцы. Эти две оккупации описал в своих дневниках Штейнхаус. Их чтение наводит на многие мысли.

Западный город.

Вскоре после 17 сентября среди местного населения распространилась весть, что «Советы занимают Польшу до самого Сана». Штейнхаус описывает естественные в такой ситуации терзания: остаться в городе или бежать. С первых дней можно было заметить специфику русского взгляда на Львов. Советы, занимая Львов, входили в западный город. Быстро оказалось, что советская пропагандистская машина, много лет рассказывавшая о толпах безработных на Западе, заставляла их ожидать совсем другого, нежели цветущий Львов.

— У вас даже крестьяне и рабочие — паны, — говорит один из красноармейцев, видя квартиры рабочих, их одежду, бельё.

Что интересно — поляки быстро начинают ориентироваться, что для того, чтобы не выделяться в оккупированном городе, надо, согласно советской «моде», сделаться серым, незаметным.

Штейнхаус описывает некую робость Советов и их сознание, что они овладели городом, находящемся на более высоком уровне цивилизации, чем Россия. Сразу же было приказано красноармейцам во Львове появляться на улицах только при полном параде, запрещены беспорядки. Памятники Мицкевича и Яна Казимежа — как «свои» — остались нетронутыми. Семья Штейнхауса, будучи владельцами особняка, участвовала в специфической ситуации. У них официально отняли дом, оставив им одну квартиру, а в самых лучших помещениях расположились красноармейцы. Через несколько дней в квартиру Штейнхауса постучали. Двое солдат в парадных мундирах попросили назначить плату за квартиру. Затем они поторговались относительно суммы и исчезли, чтобы никогда более не появиться. Вся эта сцена имела свой очевидный смысл: они показали, что знают, что в цивилизованном мире за аренду квартиры следует платить и хорошим тоном считается поторговаться! Штейнхаус описывает аналогичные ситуации в случаях выселения польских семей. Каждый красноармеец непременно старался проследить, чтобы поляки не забыли взять с собой… пасту и зубные щётки. Это затем, чтобы никто не подумал, что они понятия не имеют о предназначении этих приборов.

С другой стороны, те же самые офицеры, которые чувствовали своё несоответствие западной цивилизации, знали о тех ужасах, которые творились в подвалах НКВД. Потом об этом узнали немцы и возложили ответственность на «евреев из НКВД».

Одной из проблем польских учёных была судьба польского университета. Через несколько дней после вступления войск в актовом зале была организована встреча профессоров с новыми властями. Руководил этим мероприятием «представитель интеллигенции Советской Украины» — пан Корнийчук. Он открыл собрание словами:

— В том, что произошло, не виноваты ни мы, ни вы, но только те, кто удрал в Румынию

Это было меткое замечание, потому что львовские поляки, наверняка, ожидали совершенно другого от пилсудчиков, командовавших Войском Польским.

Удивительно быстро разрешились, казалось бы, сложные спорные вопросы. Университет мог продолжать свою деятельность, больше того, первые месяцы российской оккупации обучение проходило по польским программам, можно было читать лекции по-русски, по-польски, по-украински, кто как хотел. Университет должен был остаться «польским».

— Если будет нужно, то мы откроем во Львове другой — украинский, третий — русский, а четвёртый — еврейский, — утверждал Корнийчук.

Единственное, что было запрещено, — это восхвалять пилсудчиков. За это грозила смерть или ссылка.

Всем преподавателям Советы обещали двойное жалованье. Потом оказалось, что это их постоянный метод по отношению ко всем. Магазины, дома и хозяйства национализировали по постановлению «съезда Западной Украины» единогласно. Тем же самым постановлением присоединили Украину Западную к Украине Советской. В государственных магазинах сначала ничего не было. Однако снабжение очень быстро улучшилось, потому что Львов — один из четырёх городов Советской России (вместе с Москвой, Крулевцем и Киевом) — должен был стать своеобразной визитной карточкой социалистической жизни для Запада.

Собственно говоря, математика могла развиваться без помех. Обучение в университете стало бесплатным, Штейнхаус также хорошо отзывается о качестве советских учебников — конечно, если речь идёт о точных науках. Он замечает также интересную вещь: доктрина большевиков гласила, что у западной науки нет возможности развития, и лишь в советском обществе она может развиваться дальше. Таким образом, эта «классовая» математика могла развиваться только при социализме. Чтобы этого добиться, было приказано организовать соревнование между отдельными кафедрами по количеству новых формул, публикаций, изобретений. Это магическое слово «изобретение» открывало многие двери. Даже если изобретение было копией чего-то с Запада, неважно, если это было изобретение, значит, согласно доктрине, оно могло быть сделано только в результате развития социалистической науки. Никто не обращал внимания на то, что, в сущности, между социалистической и капиталистической математикой не было никакой разницы. Может, за исключением обширных предисловий к математическим работам в СССР, касающихся Сталина, Маркса и Ленина и их великого вклада в то, что следовало после этого предисловия: во множества, в интегралы и дифференциалы. Ну, а Сталин — муза поэтов, вдохновитель изобретателей, всеведущий и гений в любой области знаний — должен был быть признан величайшим авторитетом и в этой точной науке.