Привратная площадь встретила нас тяжелой, давящей тишиной. Обветшалые каменные дома, смотрели на нас пустыми глазницами чёрных окон. Тихо поскрипывала старая деревянная ставня, едва заметно покачиваясь на одном крепеже, покрытом густым слоем бурой ржавчины. Где-то дальше по улице слышался плеск воды. Должно быть там тёк ручей. И вокруг ни души. Воздух застыл. Замер густым, тревожным маревом над давно опустевшими улицами.

— Полагаю, договор исполнен, — проводник подошёл к кромке мутной воды, затопившей половину площади, и повернулся к нам, широко улыбаясь. Неестественно широко. И такой улыбкой, от которой у меня шерсть на загривке начала вставать дыбом. Шестое чувство вопило — сейчас. Вот сейчас должно произойти что-то дерьмовое. Но я не знал, что. И не видел, откуда нам могла грозить опасность.

— Полагаю что так, — кивнул я, отдавая копьё Айлин и доставая из сумки небольшой кожаный тубус, в котором всё это время ехала расписка. Вытащил её, развернул. Достал небольшой грифель и замер, пытаясь понять, к чему бы приложить бумагу, чтоб не заляпать. Затем махнул рукой, сел на корточки, положив лист на коленку, натёр грифелем печать моего гербового кольца и оттиснул её на желтоватой бумаге. Поверх сделал несколько росчерков, отдалённо напоминающих подпись. Убрал бумагу в тубус и протянул его проводнику.

Тот кивнул и бережно убрал тубус в свой заплечный мешок. Открыл было рот, собираясь что-то сказать. Но его прервал тихий, сухой щелчок, донёсшийся со стороны развалин ближайшего дома. В следующий миг заскрежетала кольчуга. Затрещала разрываемая ткань гамбезона. Тихо стукнуло о камни мостовой одно копьё. За ним упало второе.

Айлин удивлённо посмотрела вниз. Открыла рот, пытаясь выдавить из себя какое-то слово. Но изо рта вырвался лишь сдавленный хрип. Девушка сделала шаг вперёд, пытаясь удержать равновесие. Затем медленно, словно бы её тело до сих пор отказывалось верить в происходящее, начала складываться пополам. Из её живота торчало толстое древко тяжёлого, бронебойного болта.

Миг. Другой. Третий. Кровь молоточками стучит в виски. Тук. Тук. Тук. Внутри черепной коробки мечется одинокая мысль. «Неправда. Всё это — не по настоящему. Дурной сон, из которого просто нужно вынырнуть, и всё снова будет в порядке. Чужой кошмар, от которого нужно очнуться». Вот только другая половина сознания понимала, что это не сон. И оттуда уже начинал прорываться поток эмоций, медленно, но неотвратимо захлёстывавший сознание. Ярость. Ярость направленная на тех, кто рискнул покусится на моё. Гнев на себя, за то, что предчувствовал, но не смог предотвратить. Страх, что всё может закончится так нелепо. Так глупо. Пройти такой путь, столько вместе вынести, чтобы потом подохнуть от арбалетного болта в брюха, пущенного стрелком, которого мы даже не видели. Тук. Тук. Тук.

— Вам привет от «Тощего», — хриплый голос проводника с трудом прорвался сквозь вату, заложившую уши. Сейчас с нами говорил тот, которого мы нанимали вне урочища. Говорил и медленно отходил назад, хлюпая старыми ботинками по мутной воде.

— Вы ведь и правда не думали, что я позволю навредить ей. И навредить её хозяину, — на этот раз тональность голоса сменилась. С нами говорила вторая личность. С которой мы встретились уже внутри границ урочища.

Я поднял на него мутный взгляд. Он улыбался. Улыбался неестественно широкой улыбкой безумца. И медленно пятился, шлёпая по воде старыми, разваливающимися от времени ботинками. Перевёл взгляд на Айлин. Девушка всё ещё держалась на ногах, как-то сдавленно покашливая. Между её пальцами, обхватившими чёрное древко болта сочилась тонкая струйка крови.

Тук. Тук. Тук. Молоточки с удвоенной силой продолжали колотиться в виски. Ярость захлестнула сознание. Мне захотелось крови. Крови тех ублюдков, которые посмели посягнуть на моё. Крови того, который сейчас поворачивался и явно намеревался дать дёру, не переставая улыбаться своей безумной улыбкой. Выпустить ему кишки, вцепиться зубами в глотку, перегрызть трахею и услышать, как он, хрипя и булькая, захлёбывается собственной кровью. Я подался вперёд, вытаскивая из ножен кинжал. И тут же замер. В голове, на самом краю сознания сначала промелькнула, а затем нестерпимо ярким светом зажглась одна единственная мысль. «Сейчас ещё можно что-то сделать. Хотя-бы попытаться побороться за дорогого мне человека. Но если поддаться эмоциям — момент будет упущен».

Проводник развернулся и побежал, поднимая тучи брызг. Тихо щёлкнул арбалет. Щёлкнул прямо над самым ухом. Застывший воздух прорезал чёрный росчерк болта. Прорезал и ударил убегающего проводника прямо в икру. Тот вскрикнул. Сделал по инерции шаг. Ещё один. И упал на одно колено, взметнув в воздух тучу грязных брызг. Но мне уже было наплевать на него. Сейчас имелись дела поважнее.

Я рванулся вперёд. Схватил начавшую заваливаться Айлин за плечи и встал между ней и чёрными провалами окон ближайших домов. В одном из них вновь щёлкнул арбалет. Голова болезненно дёрнулась. Рот наполнился чем-то вязким, солоновато-кислым. К тяжелым кровяным молоточкам добавился глухой, но постепенно нараставший звон в ушах. Звон, лязг и скрежет.

— Я… — Айлин посмотрела на меня. В её глазах плескался ужас. Она опустила взгляд вниз. На измазанную в собственной крови руку. И торчащее из живота древко болта, — Надо… Надо это вытащить.

— Ни в коем… случае, — попытался отрезать я, но слова дались неожиданно тяжело. Голова болела. Рот забила липкая, солоноватая дрянь. Тонкая тёплая струйка стекала по щеке, выползая из под края шлема, — Только хуже сделаешь. Сейчас надо…

— Генри! — встревоженный голос Сюзанны оборвал меня на полуслове. Я повернул голову. И увидел.

Увидел, как из проулка, уходящего влево вдоль стены, позвякивая тяжелыми двухрядными кольчугами и поигрывая клинками неторопливо выходят двое бойцов. Бойцов, на сюрко которых красуется так хорошо знакомый нам пылающий меч. На полу обвалившийся мансарде одного из домов возникает ещё одна фигура в белом. Она вальяжным, неторопливым движением упирает арбалет в пол и начинает крутить ручку массивного ворота. Храмовники. Ёбаные храмовники. Но как…

— Там ещё? — крикнул Альберт, одним рывком взводя свой маленький арбалет.

Я повернулся. Центральную улицу тоже перекрыли двое бойцов. И ещё двое неторопливо подходили из проулка справа, прикрываясь массивными щитами и держа массивные кистени наготове. Последний из восьмёрки показался в оконном проёме дома, торцом выходившим на привратную площадь. Арбалет он уже взвёл и теперь неторопливо тащил из подсумка короткий болт, увенчанный узким трёхгранным наконечником. Такой, каким и пробили кольчугу Айлин.

Восемь на трёх. Лишь один из которых худо-бедно сойдет за бойца. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо! Дерьмо, которое, мне как командиру надо разгребать.

Одна рука отпустила плечо Айлин. Метнулась к небольшому, неприметному подсумку на поясе. Вцепилась в застёжку. Перемазанные в крови пальцы заскользили по мокрой коже. Болт уже упёрся в чёрное, потёртое от времени ложе. Щёлк. Крепление отвалилось. Вырвалось вместе с куском кармашка. Пальцы рванулись внутрь. Приклад упёрся в плечо храмовника. Лицо исказилось. Левый глаз сощурился. В правом отражался блеск холодного дневного света. Пальцы ухватились за стенки небольшого глиняного сосуда. Рванули его вверх. Я уже понимал что не успеваю. На доли секунды, но этот разрыв нельзя было преодолеть. Поэтому сделал широкий шаг в сторону, дёрнув за собой Айлин. Девушка ойкнула и болезненно скривилась, хватаясь за болт обеими руками. Кровь между её пальцами начала течь сильнее.

Щёлкнул арбалет. Стрела с глухим звоном врезалась в камни мостовой там, где мы стояли мгновение назад. Тут же щёлкнул второй. Совсем рядом, почти над самым ухом. Чёрный росчерк сорвался с дуэльного арбалета Альберта. Пронёсся над площадью и растворился в чёрном оконном проёме. Послышался лязг металла и глухое, невнятное чертыхание. Ни крика раненного. Ни звука падающего тела. Против доспехов наши машинки оказались совершенно бесполезны. Зато у меня появилось немного времени.