— Ага. Таким оглушительным успехом, что я теперь уже не уверен, получится ли у нас разгрести ту кучу дерьма, которую он после себя оставил.

— Осторожно! — проводник ухватил Айлин за плечо и с силой дёрнул назад. Девушка неловко покачнулась, стараясь сохранить равновесие, отступила на шаг. Но не сумела. Подошвы ботинок заскользили по жидкой грязи и она тихо ойкнув села на задницу, прямиком в лужу. Села и непонимающе уставилась на проводника, сжимая в руках древко копья.

— Я говорил, след в след. Ни слева. Ни справа. Ни сбоку. Ни спереди, — голос проводника был бесцветен и холоден, но в нём всё равно угадывалось недовольство. И на то у него была причина. После того, как первая опасность миновала, мы все немного расслабились и успокоились. Внушили, что это место, быть может, и не такое опасное, как нам казалось с самого начала. Нужна была встряска, чтобы вернуть нас к пониманию суровой реальности, в которой смерть может таиться за каждым углом. И лучше уж пусть эта встряска будет в виде мокрой задницы, чем в виде кровавых ошмётков, разбросанных по всей округе.

Я подошёл к Айлин и помог ей подняться. Вся группа вопрошающе уставилась на проводника. Тот же присел на корточки и ткнул пальцем в сторону кустиков серой, пожухлой травы, покрывавшей всю обочину насыпи.

— Свормова паутина, — бросил он, подняв с земли небольшой плоский камушек. Немного помедлил и резким, отточенным движением бросил его прямо в траву. Раздался едва различимый треск. И только тогда мы заметили, как над серым ковром в воздух поднимаются тонкие, почти прозрачные обрывки нитей.

— Если влезешь в такую, то поначалу ничего не произойдет, — продолжил проводник, — Но через два часа ты начнёшь блевать кровью. А через четыре — сдохнешь, выхаркав собственные внутренности. Одежда от этого не спасает. Единственный выход — внимательно смотреть себе под ноги и не влезать в это дерьмо. Урок окончен, — он встал и повернулся к нам спиной, — Двигаем дальше.

Небо темнело. Стальные тяжелые тучи нависали всё ниже. Мелкая морось сменилась редкими, но крупными каплями, барабанившим по шлему. В вышине голодным зверем завывал ледяной ветер. Завывал и метался, пытаясь продраться сквозь промозглую серую мглу. Иногда у него это всё-же получалось. В такие моменты, кроме горстей холодных капель, летевших нам прямо в лицо, он приносил на своих крыльях обрывки ещё одного звука. Ритмичного скрежет металла о камень. Словно кто-то раз за разом ударял по панцирю или шлему чем-то тяжелым. Чем дальше мы шли, тем громче и отчётливее они становились.

Топи постепенно заканчивались. Бочаги стали попадаться реже, карликовые кривые деревца всё чаще сменялись пятнами молодой, но ровной поросли. Она переплетала свои корни, скрепляя топкий берег болота, и не давая воде разливаться дальше. Насыпь, по которой тянулась дорога тоже понемногу сходила на нет. В её конце нас ждал ещё один путевой камень. На его мокрой, покрытой бледным мхом и мелкими водорослями спине было выцарапано одно единственное слово. «Гронесбург». И рядом цифра тринадцать.

Возле камня проводник снова остановился. Присел на корточки, достал из поясной сумки толстый грифель и начертил им небольшой крестик, на месте, в котором камень ещё не успел порасти лишаём. Затем встал и повернулся к нам.

— Пограничье мы прошли. Это была самая лёгкая часть пути. Дальше будет гораздо труднее, так что будьте настороже. И да, — он выразительно посмотрел на Айлин, затем на меня, — Поменьше машите своими железками. Урочище этого не любит.

— А этот звук… — начала было Сюзанна, но проводник тут же её оборвал.

— Ничего опасного. Если что-то будет не так, я дам вам знать.

Сказал, повернулся к нам спиной и потопал вперёд, периодически проверяя дорогу своим щупом. Мы отправились следом.

Дорога петляла между холмами и прогалинами, на которых расположились клоки поросли молодого леса. Сосны были молодыми и стройными, высотой чуть превосходя человеческий рост. Однако что-то с ними всё-таки было не так. Ветки их крон скрутила и вывернула какая-то чудовищная сила. Иглы и ствол покрывал тёмно-серый налёт, делавший деревья блёклыми и совершенно невзрачными. Вместо запаха свежей, молодой хвои от них тянуло сыростью и разложением. Иногда порыв ледяного ветра застревал в их спутанных кронах, и в такие моменты округу наполнял странный, ни на что не похожий скрип. Казалось, что сосны переговариваются. Лязг металла становился всё громче.

Вихри стали попадаться чаще. Большая часть из них расположилась на склонах сильно просевшей насыпи. Вырывали из них кусочки земли, мелкие камушки, веточки пожухлых корней и крутили свою нехитрую добычу в медленных, едва заметно подрагивающих хороводах. Пространство меж корнями деревьев то тут, то там поблёскивало тёмно-красными каплями. Но иногда они всё-таки преграждали нам путь.

Когда мы зашли за поворот, проводник в очередной раз вскинул сжатую в кулак руку, приказывая отряду остановиться. Впереди возле обочины лежал старый, прогнивший остов телеги, длинные оглобли которой, почерневшие от влаги и времени, тянулись к серому, ребристому остову. Когда-то это без сомнения была тягловая лошадь, однако время, ветер и дождь изрядно потрудились над её телом, оставив лишь гнилые обрывки упряжи да кучка истёртых костей. Возле неё расположился ещё один вихрь. В нём, помимо грязи и мелких камушков неспешно плавал круглый обод одного из колёс телеги. Тоже почерневший от времени, но всё ещё не рассыпавшийся во влажную труху.

Прислонившись спиной к боку повозки сидел человек. Вернее то, что от него осталось. Белый, обветренный костяк, укутанный в грязно-серые изорванные лохмотья. Его иссохшие пальцы крепко сжимали ручку металлической кружки, едва заметно поблёскивавшей своими неестественно гладкими, отполированными боками. Вообще-то в таком климате она должна была сгнить за несколько лет или, на худой конец, покрыться толстым слоем ржавчины, но…

— Приготовьте монеты. Сколько не жалко, — нарушил тишину проводник, присаживаясь на корточки рядом с трупом. Он немного помедлил, затем вытащил из кармашка медный кругляш и одним лёгким движением запустил его прямо в жерло кружки.

Я ожидал услышать звон металла о металл или треск старых, рвущихся сухожилий, не удержавших костлявую кисть. Но ответом мне был лишь тихий шелест дождя по мелкой гальке дороги, да едва различимое гудение вихря, с трудом удерживавшего массивное старое колесо.

— Зач… — начал было Альберт, но Сюзанна тут же легонько пихнула его локтем. До колдуньи видать, чуть быстрее дошло, что лучше не задавать лишних вопросов, а просто делать так, как он говорит. Она тоже достала монетку, подошла к трупу и на мгновение застыла в растерянности. Затем всё-же кинула её в кружку и отошла в сторону, уступив место Альберту.

Растерянное выражение лица появилось и у мага, когда он заглянул внутрь металлического цилиндра. Он хотел было что-то спросить. Даже открыл было рот, но увидев взгляд проводника тут же передумал и просто отошёл к остальным.

Когда подошла моя очередь, я тоже достал медяк. Подошёл, присел на корточки и… замер, как вкопанный. На дне кружки ничего не было. Лишь отполированная до зеркального блеска поверхность, на которой застыли несколько крупных капель.

По спине пробежал лёгкий, неприятный холодок. Холодок, заставивший усомниться в реальности всего происходящего. Я ведь своими глазами видел, как в эту самую кружку до меня кинули четыре монеты. И у неё есть дно. Там не провал в бездну, не вход в подпространство, ни чёрная дыра. Обычная, натёртая до блеска металлическая поверхность. Так куда, скажите на милость делись все предыдущие…

Я чуть приподнял взгляд и внезапно на самом краю поля зрения увидел расплывчатый, тёмный человеческий силуэт, склонившийся над останками лошади. Но повнимательнее его рассмотреть не успел. В следующий миг на плечо легла рука проводника и мягко, но настойчиво, толкнула меня чуть в сторону. Так, чтобы я всё ещё мог видеть кружку, но не странного, потустороннего гостя.