Валек начинает медленно выходить; его узел цепляется за моё тело, будто я пытаюсь удержать его внутри.

— Расслабься, — шепчет Чума, целуя мою шею и протягивая руку между нами, чтобы погладить мой клитор. — Глубокий вдох.

Я слушаюсь — и всё равно проходят минуты, прежде чем Валек осторожно, терпеливо высвобождается. Меня тут же накрывает пустота, но её смягчает предвкушение. Очень скоро меня снова наполнит другой альфа.

— Она твоя, — рык Валека — низкий, одобрительный, почти довольный.

Я чувствую, как его тёплое семя медленно вытекает из меня, — и это чувство наполненности нравится мне куда сильнее, чем я готова признать. Но я в жаре, и моя омега мурлычет оттого, что наконец получает то, что ей нужно.

Чума сжимает мои бёдра, легко поднимая меня — его хватка крепкая, но ласковая, — и усаживает на свои колени. Я чувствую обжигающую жару его члена у своих влажных складок; соки Валека смешивается с моим собственным соками омеги, и я дрожу от желания. Чума смотрит прямо на меня — и глубина его взгляда лишает меня воздуха.

— Ты готова, маленькая омега? — шепчет он, большим пальцем проводя по моей нижней губе. — Я не хочу причинить тебе боль.

Его забота… она как тёплая волна, накрывает меня, обезоруживает. Я киваю, прижимаясь щекой к его ладони, давая ему немое разрешение. Пока что.

Он подводит себя к моему входу — уважительно, почти благоговейно. Широкая головка его члена раздвигает мои складки, и я задыхаюсь, чувствуя, как он растягивает меня. Горячая, упругая боль вспыхивает внутри сладкими искрами. Он замедляется, позволяя мне привыкнуть, не отводя взгляда.

— Дыши, малышка, — мягко просит он, его руки рисуют успокаивающие круги на моей талии. — Позволь мне войти.

Я выдыхаю — и плавлюсь.

Он входит глубже. Ещё. И ещё. Заполняет меня медленно, до самого конца, пока я не оказываюсь полностью, целиком, по самый корень насажена на него. Его узел упирается в мой вход, и я тихо выдыхаю, дрожа.

Чума обнимает меня, прижимает к своей груди. Его сердце бьётся ровно, уверенно. И впервые в жизни я чувствую себя… драгоценной. Сокровищем.

Он начинает двигаться — медленно, неглубоко, поднимаясь навстречу моим дрожащим бёдрам. Его движения запускают звёздный дождь где-то в глубине моего живота. Я цепляюсь за его плечи, впиваюсь ногтями в кожу, теряюсь в этой медленной, мучительно-сладкой ритмике. Его губы накрывают мои— поцелуй горячий, требовательный, обещающий.

— Отдайся мне, крошка, — мурлычет он в мои губы.

И я отдаюсь.

Я двигаюсь на нём сама — так, как никогда не смела; кручу бёдрами, опускаюсь глубже, ищу угол, от которого мир расплывается. Это новое — самой контролировать, сидеть сверху на альфе, пользоваться его телом так, как хочу я. От этого кружится голова.

Ритм Чумы становится резче, сильнее, он подхватывает мой темп, сталкиваясь со мной в идеальном слиянии. Накал внутри скручивается, и я знаю — я уже на грани.

— Чёрт… — рычит Валек. Его голос возвращает мне память о втором альфе в комнате. Я поднимаю глаза — и вижу, как он смотрит только на меня. Голодно. Грязно.

— Надо будет попробовать эту позу, — хрипит он.

— Очень рекомендую, — выдыхает Чума, целуя мою шею, убирая волосы с плеч.

Я запускаю пальцы в его длинные, чёрные пряди, наконец позволяя себе насладиться их шелковистостью. Такой контраст с грубой силой его тела.

— Кончи для меня, сладкая омега, — рык Чумы обжигает кожу. — Я хочу это почувствовать.

Эти слова ломают меня.

Оргазм накрывает меня, выгибает, с силой сжимает его внутри меня. Я и не знала, что спаривание может быть таким… правильным. Таким ярким. Столько раз подряд.

Пока я трепещу в его руках, Чума пользуется моментом: он резко толкает меня вниз — и я вскрикиваю, чувствуя, как его узел проскальзывает внутрь. Первое мгновение обжигающе тугое, почти болезненное, но я уже знаю, как справиться. Я дышу. Я принимаю.

И он связывает нас.

Чума рычит у моего горла — низко, дико, так, что по коже бегут мурашки. Его руки сжимают меня крепче, прижимают к себе, его узел пульсирует глубоко внутри.

— Вот так, — шепчет он, его губы касаются моего виска. — Такая умница… берёшь мой узел.

— Она и правда умница, — хрипло добавляет Валек, проводя ладонью по своему уже напряжённому члену. — Такая хорошая маленькая омега.

Их слова обрушиваются на меня мягкой волной, разливаясь по груди тёплым, почти обжигающим светом.

Меня… хвалят.

Меня ценят.

Такого со мной не было никогда.

Меня никто и никогда не лелеял вот так — будто я делаю всё правильно, будто я не ошибка, не бракованная версия того, кем должна быть. В Центре Перевоспитания всё всегда сводилось к тому, что я делаю неправильно: как я «плохо подчиняюсь», как я «недостаточно покорна», «недостаточно гибкая».

Я слышала только упрёки. Только приказы. Только обвинения.

А сейчас…Сейчас эти альфы смотрят на меня так, будто я — нечто драгоценное. Бесценное. Их. И от этого в груди становится тесно… но впервые — приятно.

Но здесь… В объятиях Чумы, под взглядом Валека — тёмным, прожигающим, будто я самое манящее существо, какое он когда-либо видел, я впервые чувствую себя видимой.

Спустя секунды или вечность Чума задыхается, его тело напрягается, и он кончает с хриплым, звериным рыком, его семя бьёт высоко, наполняя меня рывками, каждый из которых я ощущаю до дрожи. Он утыкается лицом в мою шею — и в последний миг отворачивается, чтобы не оставить метку.

Валек срывается на глубокий, хриплый стон, и я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда его разряд пульсирует по его пальцам — густо, сильно, неудержимо. Его голова откидывается назад, ударяясь о спинку кровати, белоснежно-светлые волосы падают ему на скулы, на суровое, обострённое страстью лицо. Он выглядит как грех, воплощённый в теле воина. От одного вида по моему телу прокатывается новая дрожь наслаждения, и я сжимаюсь вокруг узла Чумы инстинктивно, будто моё тело само знает, как принять обоих альф, как откликнуться на их желание. Как принадлежать им — пусть и только в этот миг.

Я прижимаюсь лбом к плечу Чумы, вдыхая его запах — холодный воздух, цитрус, и что-то строгое, чистое, очень его. Это успокаивает. Привязывает. Заземляет.

— Я знаю, это было много, малышка, — шепчет он, поглаживая мою спину. — Но ты такая сильная. Такая смелая.

Его слова вызывают слёзы. Я столько лет слышала только о том, что я сломанная, бракованная — а теперь…Теперь меня хвалят за то, что я просто есть. Я прячусь у него на груди. Но Чума осторожно поднимает моё лицо за подбородок.

— Не прячься от меня, — тихо говорит он. — Тебе больше никогда не нужно от меня прятаться.

Я дрожу — и тянусь к его губам, вкладывая в поцелуй то странное, нежное чувство, что распускается внутри меня. Он отвечает с той же мягкой, тягучей привязанностью. Его язык ласкает мой, будто изучает, узнаёт. И впервые размыкается узел внутри моей груди.

Это же просто жар, напоминаю себе. Это всё пройдёт. И чувства — тоже.

Правда?

Но его руки, его дыхание, его медленные, почти благоговейные поглаживания…Это слишком реально. Слишком правильно.

Пока я всё ещё сижу на нём, сцепленная его узлом, Чума гладит мои бёдра, мои рёбра, будто пытается запомнить каждую линию. Я чувствую себя оголённой, и не телом — душой. И странно… это уже не так страшно.

— Блядь… — выдыхает Валек. Его голос хриплый, тёплый, довольный.

— Мм, — отвечает Чума, вибрация его голоса проходит сквозь мою грудь. Я лежу на нём, раскинувшись, Я лежу на нём сверху, раскинув ноги у него по бокам, моё тело полностью раскрыто и уязвимо, а моя потная, дрожащая киска насажена на всю его длину, до самого конца, до тугого, набухшего узла, который запирает меня на нём так плотно, будто мы — единое целое.

Когда последние волны оргазма наконец отступают, ко мне подкрадывается усталость. Всё, что произошло за этот день… вся ярость, дикость и глубина нашего спаривания — накрывает меня разом, как тёплый, неподъёмный шторм. Я обмякаю, прижимаюсь всем телом к груди Чумы, мои руки и ноги становятся тяжёлыми, будто налиты свинцом, веки опускаются сами собой, и я едва держусь в сознании.