Телеги, блохи* — каждая из трех групп имело свое название техники, так посоветовал Лев, так сложнее переводить радиоперехват нацистам. Нет общего названия техники.

В штабе вместо безудержной радости воцарилась тишина, но теперь это была тишина сосредоточенной уверенности, пришло время тяжелой работы…

— Батальон, — произнёс Орлов с профессиональным одобрением. — Значит, на них вышли не патрулем, а целым батальоном. И наши отбросили фрицев. Теперь, наши это примерно пять тысяч бывших пленных с винтовками, пулеметами и гранатами — это уже сила. Не просто придется «сверхчеловекам»…

— «Две блохи укушены» — два БТ-7 подбиты, но на ходу, — добавил Зайцев. — Потери приемлемые, главное — задачи все выполнены, все три дулага освобождены.

Морозов отложил листок. Он подошёл к карте и провёл рукой от дулагов к точке сбора, а от неё — к вчерашнему участку прорыва у Белостока.

— Всё. Колесо завертелось. Теперь его не остановить. — Он обернулся к командирам. — Первый этап пройден. «Молот» собрал силы. Теперь всё зависит от нашей решимости и профессионализма. Через семь часов начинаем операцию «Рассвет». Капитан Гусев, ваша артиллерия спит последние часы. Проверьте связь с каждым орудием. Майор Орлов, экипажи КВ и Т-26 — отдыхать. Даже если танкисты не захотят спать они ОБЯЗАНЫ, от ваших танков зависит половина успеха всей операции! Подполковник Зайцев, пусть ваши люди поужинают и попытаются уснуть, выдать по 100 грамм «фронтовой нормы». В три ноль-ноль — общее построение, постановка задач.

Сто грамм фронтовой нормы еще не введены в войсках, но по совету Льва, Лешка опережал развитие событий, не было ни времени ни средств на психологов, а стресс у бойцов нужно было снимать…

Он взглянул на часы. Тиканье теперь звучало не мукой ожидания, а отсчётом до часа «Ч».

— Всем спать, — приказал он, хотя знал, что сам не сомкнёт глаз. — Завтра мы не просто обороняемся. Завтра мы вышибаем дверь из этой мышеловки. И вышибем её так, чтобы осколки летели до самого Берлина, до их безумного фюрера…

Командиры, получив долгожданные приказы, разошлись, уже не с тревогой ожидания, а с четко поставленными боевыми задачами. Морозов остался один в опустевшем штабе, он подошёл к окну. Над городом, затянутым вечерней дымкой, уже зажигались первые звёзды. Где-то там, в двадцати километрах к западу, по тёмным лесным дорогам, шли колонны. Его колонны. Несшие спасение одним и смерть — другим.

Он потянулся, хрустнул позвонками. Ледяное спокойствие на лице сменилось усталой, но непреклонной решимостью. Первая, самая трудная часть — неопределённость — позади. Теперь оставалась только работа. Жестокая, кровавая, но такая необходимая работа. Бой за Белосток только начинался.

8 июля 1941 года, 04:30. Наблюдательный пункт полковника Морозова, западный сектор.

Тишина была обманчивой. Она не была пустотой. Она была натянутой струной, гудела в ушах напряжением десяти тысяч людей, замерших в ожидании. В этой тишине звенели далёкие выстрелы — редкие, нервные. Немцы на передовой, должно быть, уже слышали движение в своём тылу, но ещё не понимали масштаба надвигающейся на них катастрофы.

Алексей Морозов стоял не в окопе, а в тесном блиндаже, превращённом в КП. Его мир был ограничен смотровой щелью, глазом стереотрубы и разложенной на грубом столе картой, испещрённой стрелами и кругами. Отсюда, с высоты, ему был виден весь западный фас «котла» — изрытая воронками земля, жалкие остатки немецких укреплений, развороченные вчера «Таранном», и дальше — лес, где сейчас, по его расчётам, должен был сосредоточиться «Молот». Они были «неправильные русские», окруженцы пробивались на восток к своим, удар «Тарана» на Запад, туда куда гнали пленных, где организовывали дулаги, был неожиданным и потому принес успех. Основные и самые сильные укрепления усиленной дивизии, немцев, что держала в кольце оборону полковника Морозова были на восточном направлении…

Лешка перестал принадлежать сам себе, теперь он полковник НКВД был слишком ценным активом, чтобы высовывать голову. Его жизнь теперь измерялась не личными рисками, а километрами удерживаемого фронта и количеством удерживаемых полков врага, потому он не высовывался и наблюдал через стереотрубу, он не мог позволить себе роскоши личной храбрости и риска. Морозов просто не имел права погибнуть и подвести всех этих людей, что собрал вокруг себя…

В ушах мягко шипела рация, настроенная на частоту «Молота». Тишина радиоэфира, тишина перед бурей. Ветров держал режим молчания. Так и должно быть.

— Товарищ полковник, — голос начальника артиллерии, подполковника Гусева, был глуховатым в тесноте блиндажа. — Батареи к бою готовы. Миномётные роты на позициях. Ждём сигнала.

Морозов кивнул, на секунду оторвавшись от окуляров. Сигналом будет грохот. Грохот десятка танковых двигателей и орудийных выстрелов с запада.

05:17.

Тишину разорвало.

Сначала — далёкий, но ясный, сухой выстрел танковой пушки. Затем ещё. Потом — частый, яростный треск пулемётов, сливающийся в сплошной рёв. Это был не перестрелка. Это был взрыв. Звук битвы, рождённой в чистом поле, пришёл с запада, взорвав собой рассвет. «Молот» начал работу.

Морозов увидел, как на далёких немецких позициях, отмеченных на карте как предполагаемое местонахождение 1-го и 3-го полков 162-й пехотной, замелькали вспышки ответного огня. Немцы просыпались. Профессионально, быстро. Но их огонь был хаотичным, растерянным — их били в спину. «Неправильные русские» вырвавшись из «котла» зачем-то вернулись, а не бежали в ужасе роняя тапки. Такое поведение было странным, непонятным, не рациональным и пугающим. Русские, «неправильные русские» прорывались из большого котла в малый, зачем⁈

— Артиллерия, всем батареям! — Голос Морозова в наушниках полевого телефона был ровным, как лёд. — Квадрат «Сталь», всеми калибрами! Огонь на подавление. Беглый, на три минуты. Миномёты, не «стесняемся» присоединяемся к веселью. Снарядов не жалеть!

Его не слышали на западе. Но его услышала земля его «Наковальни».

Секунду спустя небо над немецкими передовыми окопами разорвалось. Сначала не прицельно, работая по площадям. Десятки орудий и миномётов выли, выплёвывая в предрассветное небо снаряды, которые были на вес золота в любом другом месте, но здесь, в Белостоке, тут снаряды были дешевле жизни артиллериста. Грохот стоял такой, что в блиндаже задребезжали стёкла стереотрубы. Земля дыбилась сплошной стеной разрывов, дыма и летящих комьев грязи. Это была не подготовка. Это была зачистка.

05:21.

Морозов перевёл дух. Три минуты. Немцы в первых траншеях сейчас глохли, гибли, цепенели.

— Орлову «Наковальня», первая волна. Вперёд!

На линии, скрытой в складках местности, задвигались тёмные громады. Десять КВ-1 майора Орлова выползли из укрытий. Они шли будто на параде не спеша, с тяжёлой, неотвратимость, как сама судьба. Их широкие гусеницы вминали в грязь то, что осталось от проволоки. За ними, цепляясь за броню, перебежками, двигалась пехота — отборные батальоны, костяк обороны. Они шли молча, пригнувшись, сохраняя силы для рукопашной.

Артиллерия продолжала бить, но теперь огонь стал смещаться вглубь, на вторую линию немецкой обороны, куда должны были отползать уцелевшие фрицы. Орловские КВ подошли к краю нейтральной полосы. Из дымящихся развалин немецких окопов брызнули первые, редкие очереди. Пулемётные трассы цокали по непробиваемой лобовой броне КВ, оставляя лишь белые следы. КВ ответили выстрелами своих пушек и двинулись вперед. Они давили уцелевшие пулемётные точки гусеницами, их 76-мм пушки методично, как молотки, разбивали любые очаги сопротивления.

05:35.

— Орлову. Вторая волна. Вводи резерв.

Из-за спин КВ, из оврагов и с флангов хлынула вторая лавина. Это были не тяжёлые танки. Это была масса. Т-26, больше похожие на подвижные пулемётные точки с пушкой, бронеавтомобили БА-10, чьи 45-мм пушки били по амбразурам, БА-20 и ФАИ, поливавшие свинцом окопы. И снова пехота — больше, плотнее.