Отец замолчал. Несколько секунд он сидел неподвижно, глядя в одну точку на столе, будто видел не столешницу, а прошлое.

— Мы согласились, — наконец сказал он. — И через три дня родственник должен был привезти ребёнка.

Всё услышанное складывалось у меня в голове в очевидную картину: я понимал, что этот разговор не просто семейная исповедь. Отец рассказывал мне обо мне.

— Я уже догадался, что речь обо мне, и этот мальчик — я, — сказал я. — Но где тогда второй ребёнок, тот, которого вы ждали?

— Да. Приёмного мальчика мы назвали Аристарном, — подтвердил отец. — А что до второго…

Отец замолчал и на миг закрыл глаза, словно набираясь сил, затем продолжил рассказывать:

— Тогда у нас были враги. Сильные и безжалостные. Через день после разговора с родственником на наш дом напали. Хотели запугать. А меня, к сожалению, дома в этот момент не было — я по делам уехал в Криндорн. Видимо, враги об этом знали. Они ворвались ночью. Перевернули всё вверх дном, избили слуг, мать, даже маленькому Эрли досталось. Ничего не говорили, ничего не требовали, ничего не забрали — просто показали, что могут вот так прийти среди ночи в наш дом и сделать всё, что хотят.

Отец замолчал, словно в горле у него возник ком, и его можно было понять — о таком вспоминать страшно, не то что рассказывать. А он, считай, сейчас переживал это всё заново.

— Виариссу избили так сильно, несмотря на всю её магическую защиту и попытки отбиваться, что её просто чудом потом спасли лекари, — с трудом произнёс отец. — А ребёнка спасти не смогли.

В горле у меня пересохло. Я сидел, слушал это всё и не знал, что сказать.

— Поэтому когда родственник привёз младенца, нам уже не пришлось ничего придумывать и говорить про двойню, — продолжил отец, глядя куда-то в сторону — Мы просто объявили, что у госпожи Оливар родился сын. А о том, что Виарисса потеряла ребёнка, знали только мы с ней. И о мальчике, которого нам привезли — тоже только мы.

Отец снова замолчал, а потом сказал:

— Даже не знаю, как Виарисса пережила бы тот удар, если бы не ты. Ты полностью заменил ей потерянного ребёнка. Ей некогда было горевать — нужно было растить тебя.

Я молчал. Всё это звучало как чужая история, просто не верилось, что это всё про меня и близких мне людей.

— У мирных Оливаров были враги? — наконец сказал я. — В это трудно поверить.

— Было всякое, сын. Тогда были другие времена. Но всё это давно прошло. Не стоит ворошить старое.

Отец замолчал на мгновение, а потом снова продолжил. Он говорил спокойно, но в его голосе чувствовалась какая-то усталость — как у человека, который долгие годы несёт тяжёлый груз, и только сейчас у него появилась возможность от него избавиться.

— Семь лет тот родственник привозил деньги, как обещал. Каждый раз — большие суммы. А на восьмой год не приехал. И на девятый тоже. Не знаю, что с ним случилось, жив ли он, но мы, признаюсь, не расстроились. К тому времени ты стал для нас родным сыном, таким же, как Эрли. Мы привыкли, полюбили тебя. И думать не хотели, что придёт день, когда тебя у нас заберут. Лучше уж без денег, но с сыном.

Отец снова замолчал, на этот раз надолго. Он смотрел на меня, словно решался на последнее признание, и в итоге произнёс:

— Вместе с тобой тот родственник оставил амулет. Сказал, что ты должен носить его с самого детства, не снимая ни на день. Предупредил строго-настрого, что от этого будет зависеть твоя жизнь. Тот самый амулет, который ты и носишь. А ещё он передал письмо. Сказал, если случится что-то непредвиденное, если он не сможет вернуться, чтобы забрать тебя в десять лет, тогда в день твоего двадцатилетия я должен буду тебе это письмо отдать. Сегодня этот день, Ари. Понятно, что двадцать тебе исполнилось неделей или двумя раньше, но официально твоим днём рождения мы считаем день, когда тебя привезли, когда мы объявили о твоём рождении. Поэтому письмо ты должен получить именно сегодня.

Я глянул на окно, за которым стояла глубокая ночь, усмехнулся и заметил:

— Получается, уже не день, а ночь рождения.

Отец улыбнулся чуть виновато.

— Хотел днём, — признался он. — Но… не смог. Хотел, чтобы мы сначала отпраздновали твой день рождения, пока ты считаешь меня своим отцом. Чтобы мы все вместе, как семья, посидели за одним столом.

Я нахмурился и покачал головой.

— Зачем ты так говоришь? — спросил я. — Мне обидно это слышать. Ты мой отец и всегда им будешь. Какая разница, кто там у меня по крови? Семья — это не кровь, это те, кто рядом. А рядом ты, мама, Эрл, Мия. Вы моя семья, и этого уже не изменить. Никому и никогда!

У отца дрогнули губы, он отвернулся, но я успел заметить слезу в уголке его глаза.

— Спасибо, сын, — тихо произнёс он.

Я встал, подошёл, обнял его и тихо сказал:

— Тебе, папа, спасибо за всё, что ты для меня сделал и делаешь.

Он кивнул, не говоря ни слова, и крепко обнял меня в ответ. И сжал меня так, будто боялся отпустить. А ведь этот человек был мне дважды не отец, если уж на то пошло. Ни Аристарну не отец, ни Ивану. Но он любит меня, как родного сына, переживает за меня, хочет, чтобы всё у меня было хорошо. Значит — отец! И точка!

— Мне очень повезло с сыном, — сказал отец, высвобождаясь из моих объятий и вставая. — С обоими повезло. И с дочерью тоже. Мы с Виариссой — счастливые родители.

Он вышел из-за стола и направился к дальней стене кабинета. Там, за полкой с книгами, находилось то, о чём в доме знали только Оливары — семейный сейф. С виду — обычная деревянная панель с инкрустацией, но я знал, что это только иллюзия.

Отец провёл ладонью по воздуху, чертя перед полкой несколько едва заметных линий. Пространство чуть дрогнуло, и на долю секунды в воздухе вспыхнуло алыми символами плетение магической защиты. Затем отец приложил руку к самому центру рисунка, тихо произнёс короткое заклинание, и панель послушно исчезла, словно её никогда и не было.

В нише показался небольшой сейф из тёмного металла с выгравированным родовым гербом Оливаров. Замок не имел ни скважины, ни рукоятей — только тонкий магический след по контуру. Отец коснулся его пальцем, и металл тихо щёлкнул.

— Вот, — сказал он, открывая сейф и засовывая в него руку. — То самое письмо.

Отец достал из сейфа довольно крупный картонный конверт, перевязанный плотной тёмной нитью, и протянул мне. Я взял конверт и сразу же почувствовал, что он тяжеловат — внутри находилось явно не только письмо.

— Только не вскрывай! — тут же произнёс отец. — Конверт зачарован. Попробуешь открыть — вспыхнет и сгорит за секунду со всем содержимым.

Я удивлённо поднял брови и спросил:

— И как же тогда прочитать письмо?

— Просто сними заклятие, — спокойно ответил отец.

— А как я сниму, если вообще не представляю, что там наложено?

— На конверте простейшее, но при этом невероятно сильное заклятие магии крови. Такое может наложить только могущественный маг крови, но снять его сможет даже обычный человек. Правда, при одном условии: если при наложении использовалась кровь этого человека.

— То есть… моя кровь? — уточнил я.

— Именно, — ответил отец. — Когда этот конверт зачаровывали, использовали несколько капель твоей крови. Так сказал мне тот родственник. И чтобы снять заклятие, тебе достаточно окропить конверт своей кровью. И всё. Даже слов никаких произносить не надо.

— Никогда не слышал о таком, — пробормотал я.

— О многом в жизни ты ещё не слышал, но когда-нибудь услышишь, — улыбнулся отец, а потом вздохнул и добавил: — Знаешь, иногда, мне хотелось просто выбросить это письмо. Или порвать, чтобы оно сгорело. Чтобы ты никогда не узнал, что ты не мой родной сын. Но я не мог так поступить, как бы ни хотелось. Ведь там наверняка что-то важное. Может быть, даже жизненно важное для тебя.

— Как минимум там тайна моего рождения, — заметил я.

— Да, — согласился отец. — И пришло время узнать её.

Он встал, открыл ящик стола и достал из него небольшой кинжал. Положил его рядом с конвертом. Потом опустил руку мне на плечо, слегка сжал, словно говоря этим жестом: «Я с тобой», и, не произнеся больше ни слова, вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.