— А номер помнишь?

— Номер не помню.

— Тогда как насчёт распечаток из библиотеки? Где они?

— Кажется, я оставил их там, где раньше жил. Они исчезли.

Я кивнул. Конечно, у него их не осталось — было бы слишком просто. Я задумался, стоит ли продолжать. Наркоманы — крайне ненадёжные свидетели, которые могут принести в суд больше вреда, чем пользы. И, похоже, у меня не было ничего, чем можно подтвердить его рассказ.

— Ты мне заплатишь? — спросил Модер. — Мне нужно подлечиться, мужик.

— Я не плачу за показания, — сказал я. — Всё, что могу тебе дать, — это «карточка выхода из тюрьмы».

— Это как?

— Это моя визитка. В следующий раз, когда тебя арестуют, звони по номеру на ней, и я вытащу тебя и возьму твоё дело.

Модер хмуро уставился на Циско.

— Что за херня, мужик? — сказал он. — Ты же говорил, он мне заплатит.

— Я такого не говорил, — отозвался Циско. — Я сказал, что, если ему понравится, что ты расскажешь, он о тебе позаботится. Вот и всё.

— Чёрт! — выругался Модер.

— Успокойся, — сказал я. — Ты…

— Нет, успокойся сам, чёрт возьми! — заорал Модер. — Мне нужны настоящие деньги, мужик. Мне хреново, понимаешь?!

— Я плачу только экспертам, — сказал я. — А ты, насколько вижу, ни в чём, кроме кайфа от метамфетамина, экспертом не являешься.

— Тогда валите отсюда к чёрту. Все. Просто валите. Я не собираюсь трахать свою сестру ради какой-то сраной визитки. Убирайтесь!

Босх поднялся с дивана и направился к двери. Циско не двинулся. Он ждал меня, чтобы выйти последним — на случай, если Модер в глупом порыве решит перейти к силе. Я достал бумажник и вытащил визитку.

— Ты её уже «трахнул», — сказал я.

Я бросил визитку на журнальный столик и пошёл за Босхом к выходу.

Мы втроём молчали, пока не спустились на улицу и не остановились возле «Линкольна».

— Что думаешь? — спросил Циско.

— Было бы лучше, если бы у меня было хоть что-то весомое, чтобы подтвердить его рассказ, — сказал я. — Но, думаю, я справлюсь, если придётся иметь дело с его сестрой.

— Вести его в суд? — спросил Босх.

— Нет, — ответил я. — Не хочу, чтобы генеральный прокурор знал, что мы его нашли. Как вы его нашли?

Босх кивнул в сторону Циско.

— Циско — тот, кто нужен для таких дел, — сказал он.

— Я выяснил её прежний адрес в Глендейле и поспрашивал местных, — добавил Циско. — Люди не любили ни её, ни брата. Дальше всё пошло как по маслу.

Я одобрительно кивнул.

— И за что она сидит? — спросил я.

— За непредумышленное убийство в состоянии опьянения, — сказал Циско. — Проехала на красный в Сан-Вэлли, врезалась лоб в лоб в машину медсестры, возвращавшейся с работы из больницы Святого Иосифа. Получила за это пятнадцать лет. У медсестры была семья.

— Как думаешь, Гарри, — спросил я, — что она могла получить в обмен на стукачество на Люсинду? Возвращаться к судье, выносившему приговор, — пустое. Ни один судья не станет сокращать срок по такому делу. Это не принесёт ему голосов.

— Не знаю, — сказал Босх. — Может, просто обещание от генерального прокурора постараться. Она уже отсидела восемь лет. Через год начнутся слушания об условно-досрочном. Может, Моррис обещал там за неё замолвить словечко.

— Да, похоже на то, — сказал я. — Молодцы, ребята. По крайней мере, у меня теперь есть с чем работать, если придётся иметь дело с Модер.

Ни один из следователей не отреагировал на комплимент.

— Кто-нибудь голоден? — спросил я. — Я умираю с голоду. «Муссо и Фрэнк» ещё открыт. Я угощаю.

— Я могу поесть, — сказал Циско.

— Ты всегда можешь поесть, — заметил я. — Гарри?

— Конечно, — ответил он.

— Отлично, — сказал я. — Я позвоню Сонни в бар и попрошу найти нам хороший столик. Встретимся там.

Поздний ужин в «Муссо и Фрэнк» оказался ошибкой. Я не пил алкоголь, но не смог отказаться от стейка «Нью-Йорк стрип» со всеми гарнирами. Утром я чувствовал себя тяжёлым и вялым. К счастью, когда я, спотыкаясь, вышел из дому, Босх уже ждал меня на веранде. Вёл он, а я в дороге достал блокнот и снова вникал в дело, пока мы ехали в центр.

— Кого ты вызываешь первым сегодня утром? — спросил Босх.

— Сначала посмотрим, что сделает Моррис с Сэнгер, — ответил я. — Возможно, мне придётся ещё раз поговорить с ней. Надеюсь, сегодня она снова будет в форме.

— Почему?

— Пара мелких подготовительных вещей, о которых я забыл вчера.

— Ладно. А потом кто? Кит Митчелл?

— Да, пойдём с Митчеллом. Зафиксируем его показания в протоколе, а потом выведем Шами. Мне нужно, чтобы ты забрал её после того, как высадишь меня у суда. На случай, если с Сэнгер и Митчеллом мы управимся быстро.

— Понял.

Мой план состоял из двух частей. Первая: доказать, что расследование с самого начала было ошибочным, либо из-за предвзятости, направленной только на Люсинду Санс, либо из-за намеренного обмана, когда её подставили. Вторая: создать в глазах судьи образ настоящего преступника. Мне нужно было убедительно указать на кого-то другого, чтобы добиться либо оправдания Люсинды Санс, либо возможности отозвать её признание и передать дело присяжным. Хотя конкретный подозреваемый ещё не был выбран, компьютерное моделирование Шами Арсланян уже подсказало мне возможное направление.

Босх не терял времени зря. Я был погружён в документы и не следил за дорогой, но мы добрались до здания суда, и я прошёл через два уровня безопасности достаточно рано, чтобы попросить Нейта, старшего судебного пристава, разрешить мне пройти в зону ожидания для встречи с клиенткой.

Люсинда была в том же синем комбинезоне с короткими рукавами, но сегодня под ним надела плотную белую футболку с длинными рукавами. Неважно, какое время года — в федеральной тюрьме всегда холодно.

— Синди, — сказал я. — Как вы?

— Думаю, нормально, — ответила она. — Когда начнётся заседание?

— Нас вызовут через несколько минут. Я просто хотел зайти и сказать, что пока всё идёт неплохо. Думаю, мы на верном пути и выстраиваем нашу позицию. И, думаю, вам не стоит слишком беспокоиться об Изабелле Модер. Мы это контролируем.

— Что значит — контролируете?

— Если генеральный прокурор выведет её на трибуну, и она даст показания против вас, мы сможем доказать, что она — та самая лживая тюремная стукачка, которой и является.

— Хорошо. А что будет сегодня?

— Мы уже изложили основное обвинение и рассчитываем, что этого хватит, чтобы судья позволила мне вызвать агента Макайзека для дачи показаний. Он ключевая фигура, но нам пока не удалось вытащить его в суд. Федералы играют с ним в прятки.

— Почему он не приходит?

— Потому что действия федералов по этому делу позорят Бюро. Они закрыли глаза на то, как вас посадили, Синди, и это было неправильно.

— И вы можете это доказать?

— Думаю, да. Если смогу допросить его под присягой.

Дверь позади меня открылась, вошёл маршал Нейт.

— Пора идти, — сказал он.

Я повернулся к Люсинде и попросил её держаться.

Через несколько минут мы уже сидели за нашим столом в зале суда, и судья Коэльо занимала место на скамье. Сержанта Сэнгер снова вызвали для перекрёстного допроса. Я был рад видеть на ней форму.

Перекрёстный допрос Морриса был педантичным. Он скрупулёзно провёл Сэнгер по всей её семнадцатилетней карьере в управлении шерифа, подробно перечислив все должности, повышения и поощрения. Он зашёл так далеко, что предъявил в качестве вещественного доказательства памятную табличку, которую Сэнгер год назад получила от Ротари-клуба Долины Антилоп как «Сотрудник правоохранительных органов года». Так Моррис обозначил свою стратегию: исход дела должен был зависеть от честности и безупречности задействованных помощников шерифа. Поэтому он так настойчиво об этом говорил.

Он закончил вопросом, касающимся сути обвинений Люсинды Санс в адрес правоохранителей:

— Сержант Сэнгер, известно ли вам о какой-либо коррупции или правонарушениях в расследовании смерти Роберто Санса? Напоминаю вам, вы находитесь под присягой.