— Люсинда, вы прислали мне письмо. Я — Майкл Холлер, адвокат.

Она улыбнулась и кивнула.

— Да, да, — сказала она. — «Адвокат на Линкольне». Вы возьмётесь за моё дело?

— Именно об этом мы и собираемся поговорить, — сказал я. — Но для начала хочу, чтобы вы представляли себе, как всё устроено. Прежде всего, это Гарри Босх, мой следователь. Именно он считает, что ваше заявление о невиновности может быть обоснованным.

— Спасибо, — сказала Санс. — Я невиновна.

Босх только кивнул. Я заметил лёгкий акцент в её речи.

— Мне тоже нужно кое‑что пояснить заранее, — продолжил я. — Я вам ничего не обещаю. Если вы согласитесь взять меня в качестве своего адвоката, мы внимательно изучим дело, и, если найдём основание для иска, который можно подать в суд, — мы это сделаем. Но, повторяю, никаких обещаний. Как вы, теперь точно знаете, быть невиновным в суде недостаточно. В вашей ситуации вам придётся доказывать свою невиновность. Фактически сейчас вы считаетесь виновной, пока не будет доказано обратное.

Она кивнула ещё до того, как я закончил.

— Я понимаю, — сказала она. — Но я не убивала своего мужа.

— Бывшего мужа, — поправил я. — Но позвольте мне договорить. Если вы хотите, чтобы я представлял вас, придётся подписать документ, который даёт мне доверенность и позволяет представлять вас во всех уголовных и гражданских делах, которые могут возникнуть из этой истории. Это значит, что, если уголовное дело перерастёт в гражданское, я буду вашим адвокатом от начала до конца. Понятно?

— Да. Я подпишу.

Я открыл папку, которую положил на стол, когда вошёл, и достал письмо о сотрудничестве и договор.

— К нему приложен график оплаты, с которым вы, возможно, захотите ознакомиться перед тем, как подписывать, — сказал я.

— У меня нет денег, — сказала Санс.

— Понимаю. Они вам и не нужны. Я получаю деньги только если получаете их вы. Я беру часть за свою работу по добыче этих денег. Но это разговор на будущее. Сейчас важно другое — понять, есть ли шанс вытащить вас отсюда.

Я придвинул документ к ней.

— Прежде чем вы подпишете, ещё одна вещь, — сказал я. — Документ на английском. Вас устраивает, что мы будем говорить с вами по‑английски? Вам комфортно?

— Да, — ответила Люсинда. — Я здесь родилась. Всю жизнь говорю по‑английски.

— Хорошо, хорошо. Мне просто нужно было это уточнить, потому что я уловил лёгкий акцент.

— Мои родители из Гвадалахары. Когда я росла, дома мы говорили по‑испански.

Я положил рядом ручку. Поскольку одна её рука была прикована к трубе сбоку стола, я придержал документ, чтобы он не соскользнул, когда она будет расписываться.

— Хотите сначала прочитать? — спросил я.

— Нет, — сказала Санс. — Я вам доверяю. Я знаю, что вы сделали для Хорхе Очоа.

Она поставила подпись, и я вернул бумаги в папку. Она протянула мне ручку.

— Спасибо, — сказал я. — Теперь между нами отношения адвоката и клиента. Это распространяется и на мистера Босха как на моего следователя. Вы можете рассказать нам всё, и это не выйдет за пределы этих четырёх стен.

— Понимаю, — сказала Санс.

— И мне также нужно объяснить вам, что поставлено на карту, чтобы вы осознавали риски и могли решить, стоит ли нам продолжать.

— Я уже в тюрьме, — сказала она.

— Да, но у вас есть срок, и в какой‑то момент вы его отбудете и выйдете. Если мы решим подать ходатайство о новом рассмотрении дела, пытаясь оспорить законность вашего заключения, это может быть рискованно. Возможны три результата. Первый — ходатайство будет отклонено, и вы продолжите отбывать свой срок. Второй — ваш приговор отменят, и вы выйдете на свободу. А третий — судья отменяет приговор, но вы останетесь под арестом до нового судебного разбирательства, где присяжные могут признать вас виновной и назначить гораздо более строгий срок — может быть даже пожизненное заключение без условно-досрочного освобождения.

— Мне всё равно. Я невиновна.

Я на миг замолчал, оценивая, как быстро она ответила. Никаких колебаний перед риском. Она сказала это, не моргнув и не отводя от меня глаз. Это убедило меня в том, что если дело дойдёт до суда, Люсинда сможет смотреть на присяжных — будь то со стола защиты или с трибуны свидетеля — тем же прямым, неуступчивым взглядом.

— Ладно, — сказал я. — Я просто хотел, чтобы вы осознавали все риски.

— Спасибо, — сказала она.

— Хорошо. Как я уже упоминал, теперь действует адвокатская тайна. Все ваши слова будут строго конфиденциальны. Поэтому, прежде всего, скажите: есть ли какая-либо информация, в связи с этим делом, которую вы считаете важным мне сообщить?

— Я его не убивала. Вот что вам нужно знать.

Я долго смотрел ей в глаза, прежде чем продолжить. И снова она не отвела взгляд — в отличие от многих лжецов. Это был ещё один хороший знак.

— Тогда, надеюсь, мы сможем вам помочь, — сказал я. — У меня есть несколько вопросов, потом ещё пару задаст мистер Босх. У нас около сорока минут, и я хочу использовать их максимально эффективно. Вы не возражаете, Люсинда?

— Да, хорошо. Но меня зовут Синди.

— Синди, — кивнул я. — Ладно. Синди, давайте начнём с того, как вы решили нанять мистера Сильвера после ареста?

Санс задумалась, прежде чем ответить.

— У меня не было денег на адвоката, — наконец сказала она.

— То есть его вам назначили? — уточнил я.

— Нет, у меня был государственный защитник. Но потом мистер Сильвер сам на меня вышел и вызвался. Сказал, что возьмёт моё дело.

— Но вы сказали, что у вас нет денег. Я видел, вы подписали форму с реквизитами кредитных карт.

— Он сказал, что может помочь оформить кредитные карты, и я смогу им платить.

Я кивнул. Моя первоначальная оценка Сильвера как пройдохи, оказалась абсолютно точной. Люсинда Санс попала в беду с самого начала.

— Ладно, — сказал я. — Теперь о приговоре. Вы получили средний срок плюс усиление за оружие, всего одиннадцать лет. При хорошем поведении отсидите максимум девять. Вы уже отбыли больше половины, а письмо, которое вы мне написали, звучит как крик отчаяния. Что происходит? Вам что‑то угрожает? Нужно перевестись?

— Нет, здесь всё нормально. И тюрьма недалеко от моей семьи. Но я нужна сейчас моему сыну.

— Ваш сын — Эрик, верно? Что с ним?

— Он с моей матерью, в старом районе.

— Сколько ему лет?

— Скоро четырнадцать.

— Где этот старый район?

— Бойл‑Хайтс.

Восточный Лос‑Анджелес. Я знал, что банда «Уайт Фенс» в Бойл‑Хайтс укоренилась прочно, а вербовка начиналась уже с двенадцати. Я повернулся и чуть кивнул Босху. Мы оба понимали, что Люсинда Санс хотела выйти на свободу, чтобы спасти сына от этого пути.

— Вы выросли в Бойл‑Хайтс? — спросил я. — Как оказались в Палмдейле?

— В Куорц‑Хилл, — поправила Санс. — Когда мой муж служил в тюрьме, его перевели в Антилоуп‑Вэлли. Вот мы и переехали.

— Он тоже из Бойл‑Хайтс? — спросил Босх.

— Да, — ответила Санс. — Мы вместе росли.

— Он был из «Уайт Фенс»? — спросил Босх.

— Нет, — ответила Санс. — Но его брат и отец — да.

— А когда он пришёл работать в управление, — продолжал Босх, — он вступил в какую‑нибудь группировку помощников шерифа?

Санс надолго замолчала. Мне бы хотелось, чтобы Босх задал этот вопрос мягче.

— У него были друзья, — сказала она. — Он говорил, что там есть группировки, понимаете?

— Роберто вступил в одну из этих групп? — спросил Босх.

— Не тогда, когда мы поженились, — ответила Санс. — Не знаю, что было потом. Но он изменился.

— Как давно вы развелись? — спросил я.

— За три года до его смерти, — ответила Санс.

— Что произошло? — спросил я. — Я о браке.

Я увидел, как изменилось её выражение лица. Она не понимала, какое отношение это имеет к её невиновности. Мне тоже хотелось быть деликатнее.

— Синди, нам нужно знать всё о ваших отношениях с жертвой, — сказал я. — Я понимаю, что вспоминать это тяжело, но нам нужно услышать это от вас.