— Вот так? — спрашивает Джек, его тоненький голосок едва доносится до меня.

— Именно так, — терпеливо отвечает Перри. — Отлично. А теперь просто продень вот сюда и подтяни узелок вверх.

С комом в горле я смотрю на отражение Джека в зеркале, когда Перри довязывает галстук. Глаза Джека вспыхивают от радости.

— У меня получилось!

— Отличная работа, малыш, — мягко говорит Перри. — Дай-ка посмотреть.

Он берёт Джека за плечи и разворачивает его к себе. Подправляет галстук, потом приглаживает волосы.

— Ну вот. Выглядишь отлично. Думаю, можно выдвигаться.

Мне сложно описать словами, что происходит в моём сердце. Видеть их вместе вот так — как Перри учит Джека, направляет его, заботится о нём, как родной отец… Я давно смирилась с тем, что буду сама проходить все родительские этапы. Я не лучший человек, чтобы объяснять Джеку, что происходит с его телом в период полового созревания. У меня нет личного опыта бритья или того, как собраться с духом и подойти к симпатичной девочке. Но я была готова попробовать. Готова вооружиться видеоуроками и изрядной долей храбрости, чтобы справиться как могу.

Но видеть, как Перри сам, по собственной воле, берёт на себя хотя бы часть этого — и отдаёт её мне…

Глаза наполняются слезами, а грудь сдавливает боль.

Я так сильно этого хочу.

Хочу, чтобы у Джека был папа.

Хочу, чтобы мы стали семьёй.

— Мам! Смотри! — кричит Джек, спрыгивая со стула и подбегая ко мне. — Перри помог мне завязать галстук!

— Это замечательно, Джек, — говорю я, проводя руками по его плечам. — Беги за рюкзаком, ладно?

Джек уносится в свою комнату, и только тогда я поднимаю взгляд на Перри.

— Джек впустил меня, — говорит он, словно мне нужно объяснение его появления. — И надеюсь, ты не против, что я попросил его называть меня Перри. Просто… подумал, на завтраке может быть странно, если он будет звать меня мистером Хоторном.

— Конечно. Нет, всё логично, — говорю я, шмыгая носом и вытирая глаза, отворачиваясь от Перри.

Глупо, конечно. Вряд ли он не заметил моих слёз.

Он подходит ближе и протягивает ко мне руки.

— Эй. Иди сюда.

Я качаю головой, но всё равно падаю в его объятия.

— Я глупо себя веду.

— Совсем нет.

— Иногда я даже не понимала, насколько тяжело было всё делать одной… когда больше не одна, — говорю я, похлопывая его по груди. — Я рада, что ты здесь. Спасибо тебе.

Что-то вроде страха мелькает в глазах Перри, но он прижимает меня к себе, его руки гладят мою спину вверх и вниз.

Мою открытую спину. Потому что на мне до сих пор только спортивный топ.

— Ой, нет, — вырывается у меня, и я отстраняюсь, поворачиваясь спиной. Хватаю папку со стола и прижимаю её к животу.

Перри прищуривается.

— Ты что делаешь?

— Ничего, — говорю слишком быстро.

Он поднимает бровь — ясно давая понять, что не верит ни на секунду.

Я смотрю на папку, потом снова на него, прикусываю губу.

— Прячу, — наконец признаюсь.

— Живот? Зачем?

В комнату влетает Джек с рюкзаком за спиной.

— У мамы живот как карта, — говорит он совершенно серьёзно. — Потому что когда я был у неё в животе, я растянул ей кожу вот так, вот так, вот так!

Он вытягивает руки и начинает расхаживать по комнате, как зефирный человек.

Или, может, он просто так себе представляет беременных женщин?

Перри разворачивается спиной к Джеку, заслоняя меня своим телом, и вытаскивает папку из моих рук.

— Не прячься от меня, — говорит он тем самым строгим и уверенным тоном, каким обычно командует на работе.

Я закрываю глаза, но не сопротивляюсь.

Я люблю своё тело. Правда. Оно сильное, способное, по-своему красивое. Я не трачу время на то, чтобы его ненавидеть. У меня просто нет на это времени. Но я знаю, какие стандарты красоты у этого мира. И они куда ближе к той женщине, на которой раньше был женат Перри, чем ко мне. У неё, скорее всего, и растяжек ни одной нет.

Перри кладёт ладонь мне на живот.

— Лайла, открой глаза.

Я качаю головой.

— Лайла, — повторяет он.

Ну не честно так. Он включает Перри-начальника, и как тут устоять?

Я тяжело выдыхаю и всё-таки подчиняюсь.

Его взгляд мягкий. Тёплый.

— Знаешь, — говорит он так тихо, что Джек точно не услышит, — однажды я поцелую каждую из этих растяжек.

О. О. Воздух застревает в горле.

— Это часть тебя. Они делают тебя настоящей. Живой. — Он улыбается. — А я, как ни странно, люблю людей.

Настоящей? Он говорит о реальности? Потому что сам он совсем не кажется настоящим. Он будто сон, ставший невозможной реальностью. Как я вообще могла подумать, что он просто мой ворчливый начальник?

— Перри, пойдём! — зовёт Джек из дверей. — Часы говорят, что мы опоздаем, если не выйдем прямо сейчас!

— Эй, это вообще моя фраза, — говорю я Джеку.

Слово в слово. Он, наверное, раз сто слышал, как я это говорю.

Джек дурашливо улыбается.

— Я увижу тебя, когда вернусь? — спрашивает Перри.

Я киваю.

— Да. Пожалуйста.

Я выхожу с ними на улицу и останавливаюсь на крыльце, специально не скрещивая руки на животе.

Не прячься от меня.

Вот момент, который надолго останется со мной. Я думаю о том, как он поцелует этот маршрут, прорисованный по моей коже, и меня обдаёт волной жара.

Джек машет мне из заднего окна, пока Перри выезжает с подъездной дорожки. Его улыбка такая широкая, что я снова почти начинаю плакать.

У меня внутри буря эмоций за целую неделю — а на часах только восемь утра. Какая уж тут йога. С тем, как бешено бьётся моё сердце, я сжигаю больше калорий просто стоя на месте и пропуская через себя весь этот водоворот чувств.

Я падаю на диван и позволяю мыслям приходить — пропуская сквозь себя страхи и сомнения, которые лучше бы игнорировать, и оставляя только то, что кажется по-настоящему важным.

Точнее, одно. Единственное чувство, которое звучит громче всего остального.

Я определённо влюблена в Перри Хоторна.

И сегодня я ему это скажу.

Перри

Я ещё не успел выйти из машины, а уже чувствую, что перегружен. И это, мягко говоря, тревожный знак.

Казалось бы, с галстуком я справился, с Лайлой у нас всё хорошо. Но как только мы с Джеком сели в машину, там заиграло радио — включено было NPR. Я решил, что новости пятилетнему ребёнку вряд ли понравятся, и начал искать другую станцию. Остановился на какой-то поп-песне, которую не узнал. А дети вообще слушают поп-музыку в пять лет? Песня закончилась, и диджеи начали обсуждать трек. Но к этому моменту мы уже подъехали к школе, так что я не вник, о чём они говорят… до тех пор, пока Джек с заднего сиденья не закричал:

— Перри, а что такое тверкинг?

Вот теперь я точно знаю: дети в пять лет поп-музыку не слушают. По крайней мере, не такую.

Пока я кружу по парковке начальной школы, Джек без умолку болтает. Я стараюсь слушать — вдруг он потом устроит мне викторину по всему, что успел рассказать? — но одновременно нужно следить за дорогой. А совмещать оба процесса, скажу честно, непросто. Я пару раз едва не въехал в машину передо мной, приходилось резко тормозить.

— Вон мой друг Мэддокс! — говорит Джек, указывая в окно.

Я не могу понять, про кого он. Повсюду отцы, деды, мальчишки — все идут к школьной столовой.

А я тем временем даже припарковаться не могу. Выехав с парковки, я оказываюсь на улице перед школой. Машины стоят вдоль тротуара, но с таким движением я не могу перестать представлять, как мы выходим из машины прямо под колёса — и остаток дня проводим в больнице. Или того хуже.

Как родители вообще справляются с этим? Как они целыми днями принимают решения, как лучше уберечь ребёнка?

В итоге я разворачиваюсь и паркуюсь через дорогу, на противоположной стороне. Потом прошу Джека перелезть на другую сторону машины, чтобы выходить не на проезжую часть.