Пэрри разворачивается и садится, прислоняясь спиной к изголовью кровати. Он пододвигается ближе, обнимает меня за плечи и притягивает к себе, так что моя голова оказывается у него на груди, прямо над сердцем. Он ничего не говорит и в этом что-то особенное. Просто держит меня.

— Я не хочу звучать бессердечной. Это всё равно было ужасно — потерять его. Я любила его. Я переживала его утрату. Но моё горе было таким… запутанным. Все только и хотели говорить о том, каким он был замечательным. И он был. Он правда был исключительным пилотом. Он просто не был особенно добр ко мне.

— И ты не могла сказать это вслух, — тихо говорит Пэрри. — Это, наверное, было невыносимо.

— Долгое время я чувствовала вину. Я до сих пор получаю его военные выплаты. Буду получать их всегда. И это кажется неправильным. Я ведь уже тогда решила уйти от него.

— Лайла, ты более чем заслужила эти выплаты. Ты воспитываешь его ребёнка.

— Знаю. Именно так я и смогла с этим смириться. Эти деньги — ради Джека. И, надо отдать Тревору должное, он всегда был хорошим отцом. Ради Джека я и стараюсь помнить его таким.

Пэрри медленно проводит ладонью по моей спине.

— А ты думала снова начать петь? Ну, по-настоящему?

— Нет, — отвечаю без колебаний. — Я у Джека одна. А теперь, когда он пошёл в школу, стабильность важна как никогда. Да и шанс на успех слишком мал. Не думаю, что стоит жертвовать всем ради попытки, которая может и не выстрелить. — Я приподнимаю голову, чуть отодвигаюсь, чтобы видеть его лицо. — Но знаешь, о чём я думала? Может быть, когда-нибудь… если получится накопить денег на пианино и начать.

— Что? — спрашивает он, продолжая водить рукой по моим лопаткам.

— Я бы хотела преподавать. Уроки вокала и фортепиано.

— Уверен, ты была бы потрясающей. Тебе стоит попробовать.

— У меня нет диплома. Вообще никакого. Но если начать с дешёвых занятий, доказать людям, что я умею учить, может, потом смогу повысить цены и собрать свою студию.

— Людям просто нужно услышать, как ты поёшь и очередь на занятия выстроится сама.

— Одно дело — уметь петь, другое — уметь научить. Но спасибо. Правда. Я так привыкла к тому, что Тревор отмахивался от всех моих идей, что сейчас мне даже не верится, что ты так поддерживаешь. Что ты просто принимаешь.

— А родители Тревора знают, как он с тобой обращался?

Я вздыхаю и снова опускаю голову ему на плечо.

— Нет. И, наверное, никогда не скажу. Они неплохо ладят с Джеком. По крайней мере, в малых дозах. А у него так мало людей, что я не хочу рисковать и терять ещё кого-то.

Пэрри надолго замолкает, и у меня появляется время осознать, что я чувствую. Это странное состояние — быть одновременно абсолютно расслабленной и полностью на взводе. Мой разум спокоен рядом с Пэрри, но тело горит. Каждое место, где мы соприкасаемся, ощущается с особой остротой. Моя голова у него на груди, его руки на моей спине, мой бок прижат к нему. Он пахнет сандалом — запах, который я узнала бы с закрытыми глазами. Я как-то купила Тревору одеколон с нотами цитруса и сандала, потому что он мне безумно понравился. Тревор вернул его.

— Лайла, я хочу тебе кое-что сказать, — вдруг говорит Пэрри. — И не хочу, чтобы ты подумала, что я просто пытаюсь поднять тебе настроение. Помнишь, я говорил, что не умею льстить? Так что, пожалуйста, просто прими мои слова как есть.

Я приподнимаюсь, собираясь взглянуть на него, но он тянет меня обратно.

— Нет, не смотри. Так будет легче.

Я усмехаюсь, снова устраиваясь у него на груди.

— Какой ты требовательный.

Он сжимает мои плечи, потом обнимает крепче.

— Когда я впервые тебя увидел — ты приехала ко мне с домкратом — конечно, я сразу заметил, какая ты красивая. Но ещё... — Он замолкает, будто колеблется. — Сейчас, когда собираюсь это сказать, всё звучит намного хуже, чем в голове.

— Обещаю, ты не покажешься мне жутким.

— Я заметил твои формы. И, честно, мне стоило больших усилий не таращиться. Они меня не отпугнули. Наоборот. Ещё сильнее притянули. После того, что Джоселин сказала тебе сегодня, и после того, как ты рассказала про Тревора… Я просто хочу, чтобы ты знала, как ты красива. Вот такая, как есть.

Как есть? Этот мужчина не может быть реальным. Если бы я его не касалась, я бы подумала, что он мираж. Что я придумала его. Собрала из всего, чего только могла желать.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Пусть потерпит с этим зрительным контактом. Вижу в его взгляде тепло и искренность и улыбаюсь.

— Я сейчас тебя поцелую, Перри Хоторн.

Когда я наклоняюсь, вспоминаю тот день на яблоневом участке, когда он кормил меня яблоками. Тогда я уже чувствовала, как внутри что-то сдвинулось. Если тот день был началом, то этот момент — это уже полный, окончательный полёт с обрыва.

И, знаешь, я должна бы бояться этого.

Но всё, что я чувствую — это восторг от того, что губы Перри снова прикасаются к моим.

Лайла

В этом поцелуе нет ни спешки, ни яростной жажды.

По крайней мере, в начале. Он тёплый. Нежный. Поцелуй, в котором чувствуется принятие. Понимание.

Моя история — моя правда — в безопасности с Перри.

Я тянусь вверх и запускаю пальцы в его волосы, притягивая ближе, чувствуя, как с каждой секундой во мне нарастает желание.

Язык Перри скользит по моей нижней губе, едва касаясь, и я тут же отвечаю, отдавая столько же, сколько получаю. Я хочу только этого — быть здесь, касаться его, чувствовать его вкус, изучать изгибы его тела, ощущать, как он реагирует на мои прикосновения.

Я уже несколько недель знала, что Перри — тот мужчина, в которого я могла бы влюбиться.

Но сегодня, когда он с такой бережностью увёл со сцены свою бывшую жену, сохранив достоинство даже перед лицом её язвительности, я поняла: это мужчина, в которого я хочу влюбиться.

Но одного желания мало. Моя жизнь не из простых. Перри должен не просто ответить на мою любовь. Ему придётся полюбить меня и Джека. Принять, что, начав отношения со мной, он в один момент станет отцом.

Быть вместе — это прекрасно. Но будет ли этого достаточно?

Может быть, сейчас — в уединённом номере роскошного отеля, вдали от настоящей жизни и ответственности.

Но выдержит ли это испытание реальностью?

Я хочу верить, что да.

Я наклоняюсь ближе, углубляя поцелуй. Я буду в это верить.

Губы Перри скользят от моих к линии челюсти, оставляя цепочку поцелуев до самого уха. Я откидываю голову назад, закрыв глаза, и он продолжает эту сладкую пытку, отодвигает волосы с моего плеча и целует вдоль шеи, к обнажённому плечу.

— Напомни, сколько лет ты никого не целовал? — шепчу я.

Он смеётся у моей кожи.

— Почти… четыре? — Он отстраняется. — Честно, вслух это звучит неловко.

— Нет, — тяну я его обратно. — Это не сигнал к тому, чтобы остановиться. Это я просто поражаюсь, как ты можешь быть настолько хорош без тренировки.

Он замирает, его губы всего в паре сантиметров от моих, и улыбается.

— Это как кататься на велосипеде.

Пэрри притягивает меня ближе, разворачивая так, что теперь он сидит, прислонившись к изголовью, а я у него на груди.

Этот поцелуй длится дольше всех предыдущих. И испытывает мою выдержку куда сильнее. Его рука скользит под край моей футболки, ладонь ложится на поясницу. Я изо всех сил стараюсь не вздрогнуть и не отстраниться. Я не позволю страху, что он может почувствовать мягкость моего тела, испортить этот момент. Он сказал, что считает меня красивой такой, какая я есть. Я должна в это поверить.

Если это продолжится ещё чуть-чуть — я перестану думать совсем.

А ведь мне надо думать. У меня слишком много причин, чтобы идти медленно.

Пэрри словно читает мои мысли — или сам чувствует то же — потому что отрывается от меня с глухим стоном:

— Ладно. Нам стоит... — Он вздыхает.

— Знаю, — тихо отвечаю я. — Стоит.