Когда вернулась, мальчики сидели за столом и угощались теплыми лепешками. Мэтти жевал медленно, все еще испачканный клубничным соком, а Итан, нахмурившись, разламывал тесто на мелкие кусочки, даже не притронувшись к угощению.

— Ну что, готовы? — спросила я, ставя мешок у стены.

Мэтти первым соскочил со скамьи и обнял меня за талию. Итан поднял взгляд и тихо повторил:

— Нам нужен свой дом, а не чужой.

Я подошла и села рядом.

— Я знаю, милый.

— Как это уезжать? — вдруг вмешалась Люсинда, нахмурившись. — А поля? А мельница? Ты ведь теперь хозяйка… и отчий дом у тебя есть, хоть и старый, запущенный — так ведь можно до ума довести. Мы с Жераром поможем.

Я вздохнула, взглянув на Итана, который упрямо отвернулся.

— Люсинда, нам сейчас нам нужна передышка. И время. Потом мы вернемся, и все сделаем.

— Так а посевы куда? — не унималась она.

— Не могли бы вы с Жераром присмотреть? Бывать иногда на мельнице, смотреть, чтоб ничего там не сломали и не растащили.

Она помолчала, потом кивнула.

— Присмотрим, конечно. Но, Мэлори… ты торопишься. Тебе бы успокоиться, обдумать все хорошенько.

Я на мгновение зажмурилась, и перед глазами встал Гильем — харкающий кровью, с безумным взглядом. Теодора все еще не было, и я почти не сомневалась, что Гильем уже мертв.

— Я уже подумала, — тихо ответила я, взглянув на мешок у стены.

В доме пахло теплым хлебом и сушеными травами, но мне чудилось, что этот уют меня отталкивает, вытесняет. Я встала и подошла к окну. Прижала ладони к подоконнику, и принялась вглядываться в дорогу, ведущую к лесу. Сердце стучало неровно, а дыхание периодически замирало, отчего казалось, что здесь нечем дышать.

Люсинда за моей спиной негромко, но упрямо бормотала:

— Поторопилась… Неправильно все это, Мэлори. Неправильно. Вот уедешь — и что тогда? Поля без хозяйки, мельница опять же…

Я не отвечала, лишь поглядывала на мальчиков. Мэтти сидел за столом, молча доедая лепешку, а Итан, нахмурившись, слушал соседку и едва заметно кивал в такт ее словам.

Вздохнув, я прикрыла на секунду глаза. Ну вот зачем она так? Видит же, как старший реагирует…

Снова взглянув в окно, я тут же встрепенулась. Со стороны леса трусил Буран, а за ним, чуть поодаль, шел человек. Я сразу же узнала его.

Высокая фигура, уверенная походка. Теодор.

Я отпрянула от подоконника, поспешила к двери, вышла во двор и направилась ему навстречу.

— Что с Гильемом? — вырвалось у меня, еще до того, как мы сблизились. — Он жив?

Теодор был мрачен. Его взгляд — сосредоточенный, холодный.

— Тебе не о чем волноваться, — коротко бросил он. Потом обернулся к карете, стоявшей неподалеку, и приказал кучеру: — Готовься к отъезду.

Я шагнула ближе, перехватила его за предплечье и заглянула прямо в глаза.

— Гильем жив?

Он молчал несколько секунд, не отводя взгляда. Потом произнес:

— Да. Он жив.

Но по тому, как он сказал, я почувствовала — это может быть неправдой. Не знаю, откуда пришла эта уверенность, но переспрашивать я не стала. Просто отпустила его руку и отступила на шаг.

— Поехали домой, Мэлори, — сказал он тихо, почти мягко. — Выводи мальчиков.

Собирать нам было нечего — все сгорело в пожаре вместе с домом. Я только зашла в теплую горницу, чтобы позвать мальчиков.

Мэтти сразу сорвался с лавки, подбежал и вцепился в мою юбку. Итан же сидел, нахмурившись, и даже не поднял на меня глаз.

— Ну хватит, Итан. Не усложняй, пожалуйста, — тихо сказала я, стараясь, чтобы в голосе не дрогнуло раздражение.

Он шумно отодвинулся, лавка жалобно скрипнула и едва не опрокинулась. Итан встал, мимоходом задел меня плечом и молча вышел.

Я вздохнула, прижала Мэтти к себе и повела его к карете. За нами, с тяжелым вздохом, вышла Люсинда — проводить.

— Ладно, — подытожила она, — Поля и мельница за нашим приглядом будут. Но, Мэлори, смотри, поскорее возвращайся.

— Спасибо вам за доброту и помощь, — искренне ответила я, сжимая ее теплые мозолистые руки. — И… заберите на время козу с курами, пожалуйста.

— Животину-то не бросим, — кивнула Люсинда. — И собаку кормить будем и кота, если явится. Всех под крыло возьмем, не переживай. Хотя петуха твоего шумного, гляди, на суп пустим, если продолжит в три ночи орать.

Я улыбнулась краешком губ и с грустью посмотрела на Бурана. Тот сидел у ног соседки и огромными печальными глазами смотрел на меня.

Теодор, стоявший у кареты, негромко сказал:

— Пса мы возьмем.

— Бурана? — я удивленно посмотрела на него.

— Конечно, — он слегка дернул бровью, будто это даже не обсуждалось. — Пусть будет с вами. Он же член семьи.

— Ну, с ним вам хлопот прибавится, — проворчала Люсинда.

— Лучше уж с ним, чем без него, — отрезал Теодор.

Она кивнула, но тут же взглянула на мужчину с прищуром:

— Лучше бы вы помогли ей отчий дом отремонтировать, а не пользовались случаем, утаскивая девку к себе.

Я в ужасе на нее уставилась:

— Люсинда!

Теодор задержал на женщине ничего не выражающий взгляд. Голос его был ровным, но в нем звенела сталь:

— Я забираю их, чтобы они были в безопасности. Ваш дом вряд ли сможет дать это.

Люсинда будто споткнулась о его слова, но ничего не сказала в ответ. Поджала губы, махнула рукой и повернулась уходить.

Теодор помог мне забраться в карету, и едва я села, Мэтти сразу вцепился в мой подол. Итан же молча устроился напротив, отвернувшись к окну. Бурана достаточно оказалось только позвать — он тут же запрыгнул в открытую дверцу и лег у моих ног, положив морду на лапы.

— Все устроились? — буднично спросил Теодор, забираясь последним. — Отлично, путь не близкий, но к вечеру уже будем на месте.

Кучер щелкнул кнутом, и колеса медленно закрутились, увозя нас прочь из деревни.

Я смотрела, как знакомые крыши и заборы таяли вдали, а в груди отчего-то скручивался тугой узел — казалось, что я уезжаю не только из дома, но еще из своей прежней жизни, оставляя ее навсегда.

Колеса кареты мерно постукивали по дороге, убаюкивая и утомляя одновременно. Дорога казалась бесконечной, хотя, наверное, прошло всего несколько часов. Рядом со мной на сиденье притихли мальчики: Мэтти, свернувшийся калачиком, дремал, положив голову мне на колени, а Итан сидел напротив, хмурый и упрямо молчаливый. Его плечо касалось руки Теодора, и казалось, что от этого мальчик только крепче сжимался, будто ставил между собой и взрослым невидимую стену.

У моих ног устроился Буран — тяжелый, теплый, он то и дело вздыхал, будто и ему тягостна была эта дорога. Я поглаживала его загривок, находя в этом движении какое-то странное успокоение. С другой стороны от меня лежал мешок с найденными ведьмовскими вещами, а сверху — шкатулка. Я то и дело проводила пальцами по ее крышке, невольно возвращаясь мыслями к кулону, который теперь висел у меня на шее, скрытый под платьем.

Я старалась не думать о том, как мы оказались здесь, но мысли все равно крутились, тревожные и назойливые. Что ждет впереди? Что ждет меня — в доме Теодора, среди чужих стен? Верно ли я поступаю, соглашаясь на его помощь? Ведь он — человек из другого мира, слишком далекого от моего. А я… я всего лишь крестьянка, беременная вдова, приемная мать двух мальчишек, да еще и с меткой ведьмы на сердце.

Я подняла взгляд — и тут же наткнулась на его глаза. Теодор сидел напротив, рядом с Итаном, и смотрел прямо на меня, спокойно и внимательно, словно хотел прочитать мои мысли. Я поспешно опустила ресницы, чувствуя, как щеки заливает жар. Не хватало еще, чтобы он заметил мою растерянность.

— Дом давно пустует, — вдруг заговорил он, словно почувствовав необходимость развеять тишину. Голос его прозвучал спокойно, даже мягко. — Но там есть прислуга, которая наведывается время от времени. И садовник. Они следят, чтобы все оставалось в порядке.

— Значит, там… не будет пусто? — спросила я, сама удивившись, как тихо прозвучал мой голос.