Я села и посмотрела на них. В груди защемило от осознания — сейчас все решится. Нужно идти к Аманде.

Когда я вошла, держа в руках все необходимое, девушка уже сидела, опершись о подушки, но глаза у нее были полуприкрыты. Тарелка с остывшей кашей стояла на краю столика — не тронута. Она даже не посмотрела в ее сторону.

— Доброе утро, — я постаралась, чтобы голос звучал мягко. — Ты не ела.

— Не хочу, — прошептала она едва слышно. — Прости.

— Тогда, может, хотя бы теплый чай? С медом. Он немного придаст сил. А потом я принесу чистой воды и таз, чтобы ты умылась.

Она колебалась, но все-таки кивнула. Я обновила в чашке отвар и вернулась. Подала ей, а потом слегка придержала запястье, чтобы не расплескала. Пальцы у нее были тонкие, почти прозрачные.

— Спасибо, — прошептала она и отпила маленькими, осторожными глотками.

Затем я помогла ей умыться и переодеться в чистое платье. Казалось, на это ушли практически все ее силы. Я села рядом, дав ей пару минут отдышаться.

— Аманда, я хочу попробовать кое-что. Это не больно. Просто выпьешь немного, а потом я… посмотрю, что покажет пергамент. Хорошо?

— Магия? — губы ее тронула едва заметная тень улыбки.

— Только немного. Я просто хочу понять, с чего начать.

Она кивнула. Я поднесла чашу с зельем — запах был терпким, чуть вяжущим. Девушка поморщилась, но выпила почти до дна.

Я взяла остаток и аккуратно вылила на чистый лист пергамента. Разровняла каплю пальцем и прошептала нужные слова.

Пергамент оставался пустым.

Ни символа, ни намека, даже тени.

Я сидела молча, глядя на лист с мокрым пятном по центру. Диагностическое зелье должно было показать название заболевания или направление, в котором следовать при лечении.

Может, я ошиблась в чем-то? Поменяла порядок? Перегрела отвар?

Нет, а значит…

…болезнь не телесная.

— Аманда, у тебя были враги? Может, кто-то завидовал или… желал тебе плохого?

Она нахмурилась.

— Не знаю… В лицо мне никто не говорил такого. Да и кто мог… Я никому не делала зла.

Если бы все было так просто, и люди не носили масок…

Я открыла баночку с мазью. Запах был резкий, травяной, с еле уловимой горечью золы. Маслянистая темная масса густо легла на палец.

— Еще один шаг, — сказала я, скорее себе, чем ей. — Это мазь. Она проявит… С ее помощью мы узнаем, если кто-то применил темную магию.

— Проклятье? Как в страшных легендах.

— Или старых сказках. Готова?

Аманда молча кивнула, и я увидела в ее глазах — она понимает. Не боится. Просто ждет.

Я наклонилась, приложила пальцы к ее лбу. Намазала полоску чуть выше бровей, шепча слова заклинания. На вдохе задержала дыхание — и…

Мазь потемнела. Стремительно, как остывшие угли в печи. Еще миг — и полоса стала беспросветно-черной, потрескивающей под моими пальцами. Будто пламя костра, хотя тепла я не чувствовала.

— О, нет… — вырвалось у меня.

В ту же секунду Аманда выгнулась в постели, будто невидимая сила сжала ее изнутри. Руки конвульсивно дернулись, глаза распахнулись, дыхание сбилось и...

— Не дышит! — я вскрикнула и метнулась к ней. — Аманда?!

Ее рот судорожно открылся, как будто она пыталась вдохнуть, но не могла. Лицо посерело, тело напряглось в жутком, болезненном изгибе.

Я распахнула ее платье на груди, и с ужасом увидела, как на белой коже проявляются иссиня-черные вены.

— Нет, нет… Солнышко, дыши… Пожалуйста, дыши!

Комната сжалась, дневной свет потускнел — осталось только искаженное в немом крике лицо Аманды.

А еще — тишина, пронзительная и страшная.

Аманда задыхалась.

Грудная клетка девочки ходила ходуном, будто невидимая рука сжимала ее с каждой секундой все крепче. Тонкая кожа на груди натянулась, а под ней — черные, мерзкие вены пульсировали, расползаясь по телу, как щупальца яда.

Я стояла рядом с кроватью, хватая ртом воздух и не зная, что делать, чем помочь. Зелье оказалось бесполезно. Мазь — не просто указала на наличие темных чар, она активировала их, будто палка, сунутая в осиное гнездо.

Неужели все, на что я сейчас способна — просто быть рядом и наблюдать все это?

Если Аманда умрет практически на моих руках…

— Нет... нет, только не это... — прошептала я, не узнавая собственного голоса.

Он дрожал, ломался от страха.

Я подалась вперед, ладони сами легли на ее грудь, туда, где билось слабое сердце.

Кожа оказалась горячей, покрытой испариной, а вот черные вены — холодными. Я прижалась ладонями к груди Аманды — просто чтобы... быть рядом, остановить, удержать, молить, если нужно. Мир вокруг будто замер, время превратилось в вязкую жижу.

И вдруг — вспышка.

Внутри меня что-то дрогнуло.

Как будто сорвался замок на давно закрытой двери.

Я не звала, магия откликнулась сама. Из-под моих пальцев вырвался мягкий золотой свет — не ослепительный, не жаркий, а теплый, живой. Я почувствовала, как магия — моя магия — сама находит путь. Она струилась сквозь меня, будто давно знала дорогу, и проникала в кожу Аманды, вытесняя черноту.

Жуткие черные вены под моими руками начали тускнеть, исчезать. Грудь девочки поднялась, воздух наконец вернулся в ее легкие. Она судорожно вдохнула, вздрогнула и бессильно опустилась на подушку.

Живая.

Я отняла руки. Посмотрела на них, как на чужие. Они еще слегка светились — теплым, зыбким светом, словно внутри меня остался уголек, пульсирующий под кожей.

Невероятно. Это было во мне. Дар матери… он действительно передался.

Я медленно протянула руку и положила ладонь на лоб Аманды. Внутри меня еще пульсировало это тепло — не пламя, а ровное, надежное свечение. Я сосредоточилась и позвала его снова.

Магия отозвалась.

Золотой свет мягко сошел с моей ладони, осветив ее лицо. Оно разгладилось. Боль ушла, как и страх. Она ровно задышала, губы чуть дрогнули, ресницы затрепетали. Аманда заснула — по-настоящему, без мучений.

Я стояла рядом и не могла оторвать взгляда от своих рук.

Что сейчас произошло?

Сама не зная как, я остановила колдовство, раздирающее девушку изнутри. Оно затихло, уползло, но не ушло окончательно — лишь затаилось. Но это уже был какой-то результат!

Я медленно провела пальцами по лбу Аманды, стирая черную мазь. Руки дрожали — будто не мои вовсе. Затем аккуратно собрала все: тарелку с остывшей кашей, пузырьки с остатками снадобий, пергамент с пятном от диагностического зелья.

Делала это словно во сне, будто видела себя со стороны, не контролируя движения. Руками, которые только что светились золотым светом — светом, что исходил из меня и спас Аманду.

На кухне я разложила все по местам, вымыла посуду и убрала все следы, указывающие на то, что здесь варились зелья. Вытерла руки полотенцем, не глядя на них.

Но взгляд все же невольно упал на ладони.

— Это не я... — прошептала сама себе. — Или все-таки я?

Радостный лай прорезал тишину двора, и тут же раздался громкий детский голос. Я вздрогнула, возвращаясь в реальность, и пошла к двери.

— Мама! — Итан выбежал вперед, смеясь и не умолкая ни на секунду. — Буран влез в самые дебри, ну просто в кусты эти лопушастые! И теперь на нем столько репейника, что он чуть не превратился в ежика!

Мэтти подошел тихо, приник ко мне сбоку и крепко обхватил руку своей маленькой ладошкой. Его теплота успокаивала.

Я улыбнулась, гладя их по головам.

— Вот придется нам теперь вычесывать этого проказника, — сказала я, глядя на Бурана, который радостно прыгал у ног. — В его густой шерсти столько этих колючек, что мы с ними теперь на целый день — это точно.

Сердце наполнилось теплом. В этих простых радостях растворялись все тревожные мысли. И хоть впереди было много неизвестного, сейчас я могла просто быть здесь, с ними, в этом моменте.

В дом возвращаться не хотелось — там было слишком много вопросов, которые глухо гудели в голове. Вместо этого я позвала детей на грядки, и мы медленно пошли туда, где уже вполне себе буйные кустики клубники начал атаковать бурьян.