Она отвечает на мой поцелуй с такой же пылкой страстью, и когда наши тела полностью соприкасаются во всех отношениях, она кончает. Я следую за ней, поглощая ее крики своими голодными губами, и испытываю лучший оргазм в жизни от ее маленькой тугой киской.

Когда мы заканчиваем, я падаю на землю, увлекая ее тело за собой. От ее удовлетворенного мурлыканья мой член в считанные секунды становится твердым и готовым ко второму раунду. Я все еще пытаюсь отдышаться, в то время как член начинает отсчитывать время, ожидая, когда я начну действовать.

— Ты лучше, чем кажешься, – хрипит Стоун, также пытаясь выровнять свое прерывистое дыхание.

— Ты думала, я не умею трахаться?

— О, я была уверена, что умеешь. Просто не была уверена, что у тебя это хорошо получается.

Я шлепаю ее по заднице, и она снова издает один из тех милых смешков.

— Ты и впрямь негодница. Значит ли это, что я получил твое одобрение? – поддразниваю я в ответ, водя пальцами вверх и вниз по ее обнаженной спине.

— Прости, квотербек. Я здесь не для того, чтобы тешить твое эго. Но у меня было и хуже.

— Спасибо, Господь. – Я закатываю глаза, поскольку она не может дать мне даже этого, но когда слышу еще один легкий смешок, за которым следует чувство порхания бабочек в груди, мои внутренности становится мягким и липким.

Что это за хрень?

Когда я начинаю думать, что, возможно, превращаюсь в киску, Стоун ползает по моему телу, как маленькая нетерпеливая обезьянка, и дарит мне еще один потрясающий поцелуй. Я все еще не могу прийти в себя, когда она слезает с меня и начинает одеваться.

— Эй? Тебе холодно или что? – обеспокоено спрашиваю я, сжимая ее плечо.

— Нет, красавчик. Просто мне нужно домой, – отвечает она, даже не глядя на меня, пока зашнуровывает ботинки.

— Уже? – спрашиваю я, разрываясь от мысли, что все уже закончилось, ведь мой член мечтал о том, чтобы она оседлала его еще раз.

— Некоторым из нас утром нужно на работу. Но было весело, – беззаботно отвечает она, как будто я только что провел с ней ночь игры в "Монополию", а не был глубоко в ней.

Когда она хлопает меня по колену, чтобы я шевелился, это срабатывает как ведро холодной воды.

Теперь я знаю, почему девушку зовут Стоун. Она твердая, как камень, и такая же бесчувственная.

Разве это не охрененная пощечина?

Финн

— В чем дело? Ты выглядишь так, будто кто-то угнал твой любимый Порше или что-то в этом роде, – шутит Истон, садясь рядом со мной.

— Ни в чем, пустяки. – Я откидываюсь на спинку стула, поджимая губы в легкой гримасе.

— Что-то не похоже на пустяк. – Он смотрит на меня с подозрением. — Ты получил еще одно письмо? – шепчет он мне на ухо.

— Нет, – бурчу я, отстраняясь от него и ломая карандаш пополам при одном только упоминании об очередном письме от Общества.

Именно из-за этого дурацкого Общества и их писем с угрозами у меня в голове все кувырком. Конечно, я уже был в довольно хреновой ситуации до того, как они появились в этом уравнении, но они, черт возьми, подняли ставки на мой хрупкий рассудок.

— Эй, остынь, Финн. Помни, тот, кто прислал это, наверняка наблюдает за тобой. Наблюдает за всеми нами, – предупреждает Истон, незаметно оглядывая аудиторию, чтобы убедиться, что никто не заметил моего маленького срыва. — Не доставляй им удовольствия знать, что они тебя достали. Помни, что сказал Линкольн – веди себя спокойно, пока они с Кольтом не выяснят, кто, черт возьми, за этим стоит.

— Я спокоен, придурок, – рявкаю я в ответ, злясь на него за то, что он разговаривает со мной так, будто я самое слабое звено в нашей четверке.

Но кого я обманываю? Возможно, так оно и есть, и именно поэтому Общество выбрало мою тупую задницу для выполнения их приказов в первую очередь.

— Спокоен, да? О, я вижу. Ты настоящий гребаный айсберг, чувак, – насмехается он, подталкивая меня плечом, пытаясь разрядить мое мрачное настроение.

Я фыркаю и достаю из рюкзака еще один карандаш, притворяясь, что делаю заметки. Да, притворяясь, потому что мой мозг не в том состоянии, чтобы интересоваться тем, о чем говорит профессор философии, не говоря уже о том, чтобы делать заметки. Но если это поможет отвязаться от Истона, то я готов, по крайней мере, попытаться вести себя как прилежный ученик. Однако, прежде чем я успеваю прикоснуться карандашом к бумаге, он выхватывает его у меня из рук и начинает постукивать им по колену.

— Выкладывай, Финн. Я и отсюда вижу, что твой мозг готов взорваться. Чем бы это ни было, мы можем это обсудить.

— Я не хочу это обсуждать.

— Правда? Хочешь, чтобы я угадал? Ладно, я в игре, – отвечает он, постукивая ластиком моего карандаша по своим пухлым губам в глубокой задумчивости.

Мда, теперь он может оставить его себе. Я ни за что не захочу его вернуть. Кто знает, где побывал его рот? И нет, я не веду себя как придурок. Истон не отличается разборчивостью в своих завоеваниях, и, поскольку я не видел его все выходные, кто знает, где он был. Или, что более важно, с кем.

Я снова роюсь в рюкзаке, чтобы посмотреть, нет ли у меня еще чего-нибудь, чем можно писать, когда Истон начинает излагать возможные сценарии того, почему я так взбешен, что только еще больше выводит меня из себя.

— Твой отец отчитал тебя с самого утра?

— Нет.

— Твоя мама?

Я слегка поворачиваю голову в его сторону, скосив глаза на его абсурдное заявление.

— Ну да, эта женщина просто прелесть. Не представляю, чтобы она кричала на тебя с утра пораньше. Значит, это должен быть твой тренер. У тебя с ним проблемы, верно?

— Нет, придурок. С ним все в порядке. Как и с мамой. Как и с отцом. Все чертовски отлично! – шепчу-кричу я, полностью отказываясь от попыток найти ручку или карандаш.

К черту. Я просто постараюсь запомнить все, о чем профессор Донаван с воодушевлением рассказывает с трибуны внизу. Если, конечно, мой настырный лучший друг когда-нибудь заткнется, в чем я очень сомневаюсь.

— Отлично, да? Я прекрасно вижу, насколько все отлично, судя по вене на твоем лбу, которая вот-вот лопнет. Знаешь, если будешь хмуриться еще сильнее, эти морщины останутся навсегда. К своему двадцать третьему дню рождения ты будешь выглядеть на пятьдесят.

Я преувеличенно вздыхаю и поворачиваюсь лицом к своему любознательному другу.

— Ты можешь просто забыть об этом, Ист? Серьезно, я не в настроении для твоих двадцати вопросов или сарказма.

— Не могу, бро. Это плата за то, что ты мой лучший друг. Я любопытный ублюдок. – Он посмеивается, сжимая мое плечо.

— Подчеркиваю – ублюдок, – с легкой улыбкой отвечаю я, стряхивая с себя его руку.

— Шутишь. Буду считать это прогрессом, – дразнит он.

Несмотря на то, что он самоуверенный придурок, я люблю этого засранца за то, что он пытается поднять мне настроение. Но как бы я ни был благодарен ему за упорство в попытках изменить мой настрой, в равной степени зол, когда он упоминает единственного человека, который постоянно занимал мои мысли последние два дня.

— Я понял! Это южанка, не так ли? Это она заставила тебя нервничать.

Должно быть, мое лицо меня выдает, потому что победоносная улыбка на его лице настолько широкая, что мне хочется сбить ее с него.

— Должно быть, я теряю хватку. Она должна была первой прийти мне на ум. Я знал, что она доставит тебе неприятности. Так что же случилось? Думал, ты наконец-то обрел с ней некоторую свободу действий.

— Ничего не случилось. И я был… То есть я обрел некоторую свободу действий, – бормочу я, расстроенный и сбитый с толку.

— Я вижу. Значит, вечер пятницы прошел не так, как ожидалось, да?

— Все прошло так, как и ожидалось, – отвечаю я сквозь стиснутые зубы, не особо заинтересованный в том, чтобы посвящать Истона в подробности произошедшего со Стоун.