Но ты ведь даже не самый худший из них, не так ли, Кольт?

Неа. Даже близко нет.

Это место на пьедестале достается его кузену и золотому мальчику Эшвилла – Линкольну Гамильтону. Он – настоящий волк в овечьей шкуре. Он выглядит как чертов мальчик из церковного хора, хотя на самом деле такой же порочный, как и все мы. И все же он здесь, серьезный, со слезами на глазах, а мы все стоим и наблюдаем, как хоронят его родителей. Из-за этого ублюдка они стали кормов для червей, но у него хватает наглости выглядеть разбитым.

Но, в отличие от остальных, это не ложь, не так ли, Линкольн?

Его разрывает на части из-за того, что он сделал, из-за того, чему он позволил случиться в своем собственном доме. С помощью шепотков в ночи и хитроумных планов, составленных в тени, он убедил себя и своих гребаных лакеев, что никто никогда не узнает об их преступлении.

И это делает тебя самым отвратительный ублюдком из всех.

Я точно знаю, что произошло. Он думает, что может одурачить весь мир, но ему никогда не одурачить меня. Никогда.

Я знаю тебя настоящего, Линкольн. Темную и уродливую сторону тебя.

Я знаю все его страхи и стремления. Знаю его тайные желания и запретные пристрастия. Его внешность Адониса и хорошо подвязанный змеиный язык могут обмануть всех, с кем он сталкивается, но я никогда не поддавался его чарам. И именно поэтому я оставлю его напоследок.

Ты будешь тем, с кем я буду играть дольше всего. Мне доставит удовольствие наблюдать, как ты корчишься.

Ты украл у меня кое-что, но все равно хочешь больше.

Но я этого не допущу.

В тот день, когда испачкал свои руки кровью, он сделал себя уязвимым и слабым. Я воспользуюсь этой слабостью в полной мере, убедившись, что моя сладкая месть – единственное, что его ждет.

Неужели они действительно верят, что все кончено? Неужели они действительно думают, что, спрятав доказательства своих проступков и своей жестокости, никто не бросится за ними в погоню?

Вы чертовски ошибаетесь.

Вы все дорого за это заплатите.

Я позабочусь об этом.

Я дам им достаточно времени, чтобы развить ложное чувство безопасности. Достаточно, чтобы они никак не ожидали угрозы, притаившейся за углом. А потом я буду наслаждаться каждым вздрагиванием, каждой судорогой, и каждыми разами, когда они будут нервно оглядываться через плечо, гадая, не нанесу ли я удар именно в этот момент. Я не просто превращу их жалкое существование в кошмар, но и позабочусь о том, чтобы все, что они делали с этого момента, было направлено на мою личную выгоду. На этот раз карты будут разданы в мою пользу.

Все таки Бенджамин Франклин был прав – трое могут сохранить тайну, только если двое из них мертвы.

Если бы во всем был виноват только Линкольн, тогда, может быть, я бы проявил милосердие к его друзьям. Может быть. Но он втянул их в эту историю, так что я более чем счастлив наказать каждого из них по отдельности.

Им следовало бы лучше скрывать свои деяния, но самое главное, им следовало бы осознать одну непреложную истину – тайное всегда становится явным. Я всегда знал, что их наглость станет их погибелью. Они должны были быть начеку, оглядываться за спину, но поскольку они этого не делали, теперь будут оглядываться за нее каждую секунду каждого дня, пока я, наконец, не покончу с ними. Раз и навсегда.

Это похороны не только ваших жертв.

Это также и ваши похороны.

Вы обложились, и, поскольку я такой же, как и вы, то тоже не буду брать пленных².

Прежде чем все закончится, они будут жалеть, что наши пути пересеклись. Будут проклинать тот день, когда встретили меня и попытались забрать то, что принадлежит мне. Теперь я заставлю их всех заплатить за то, что они сделали.

Поверьте. Это будет ужасно. Я вам обещаю.

Скорбящая толпа начинает расходиться, эгоистично прерывая мои размышления и возвращая мои мысли к текущему вопросу. Все красивые слова уже были сказаны, и, похоже, было произнесено последнее бесполезное "прощай". Теперь, когда эта прискорбная сцена, наконец, подошла к концу, я решаю передвинуть первую пешку на место и начать свою великолепную шахматную партию.

Я медленно подхожу к человеку, который станет моим главным триумфом, как только я поставлю его на колени. Ласково кладу руку ему на плечо, заставляя его повернуть голову в мою сторону. Линкольн смотрит мне в глаза и расслабляется, как только узнает друга рядом с собой. Я ободряюще улыбаюсь ему и сжимаю его плечо, когда он накрывает мою руку своей, благодарный за утешение.

Такой претенциозный дурак.

Это один из твоих самых больших недостатков, Линкольн. Я никогда не видел в тебе друга, только угрозу. Для меня ты всегда являлся заклятым врагом, но ты был слишком эгоцентричен, чтобы это заметить. Теперь шутки в твою пользу, потому что я тот, кто выстрелит первым. Я заставлю тебя истекать кровью. Истекать кровью так же, как ты заставил их.

Так что наслаждайтесь летом, парни.

Вы не поймете, что вас поразило, когда я закончу.

Они все, сами того не ведая, подписали себе смертный приговор. И как же приятно будет наблюдать за их потрясенными лицами, когда они увидят, что это я нажал на курок и привел их приговоры в исполнение.

Жаль, что они даже не заметили надвигающейся угрозы.

И к сожалению для них, я уже здесь.

Финн

Я паркую свой "Порше" перед роскошным особняком, но вместо того, чтобы выйти из машины и броситься внутрь, как делал большую часть своей жизни, я застываю на своем сиденье, вцепившись в руль и изо всех сил стараясь не обращать внимания на тяжесть в груди.

Меня поражает, как место, которое когда-то приносило столько радости, теперь наполняет меня страхом. Я встречал здесь Рождество и Новый год. Играл в футбол на этой самой лужайке в ожидании обеда на День благодарения, и во время безумных вечеринок по случаю Четвертого июля. Я оставался здесь ночевать больше раз, чем могу сосчитать, и это делало меня больше похожим на члена семьи, чем на кого-либо еще. Но, несмотря на все это, это последнее место, где я хотел бы быть.

Я имею ввиду, это ведь вполне естественно, не так ли?

Я не чудовище, раз не хочу переступать порог дома, который хранит большинство моих любимых детских воспоминаний, хотя ни одно из них не может сравниться с последним ужасным, что он мне подарил.

Но, видимо, правду говорят – преступник всегда возвращается на место своего преступления, хочет он того или нет.

Я встряхиваю головой, пытаясь отогнать эти мысли, терзающие меня последние три месяца. Вместо этого беру свой телефон и делаю вид, что копаюсь в нем, на тот случай, если Линкольн увидит, как я припарковался у его дома. Хотя здравый смысл подсказывает мне, что у Линкольна Гамильтона есть более насущные проблемы, чем тратить время на созерцание вида своей подъездной дорожки. И все же я продолжаю притворяться идиотом, надеясь выиграть немного времени, чтобы собраться с духом и постучать в дверь своего лучше друга.

— Черт! – бормочу я, злясь на то, что веду себя как гребаная киска.

Но, черт возьми, к этому дерьму не прилагалась инструкция по общению с сообщниками. Я не видел Линкольна все лето, так что, кто знает, с какой хренью мне придется столкнуться. Прошлым вечером, когда он прислал мне сообщение с просьбой быть здесь с первыми лучами солнца, я всеми фибрами души хотел притвориться, что не заметил его, просто чтобы провести еще один день без необходимости встречаться с ним или с последствиями того, что здесь произошло.

Я не умею правильно считывать чувства.

Никогда неумел.

Всякое трогательное дерьмо – не моя тема, так что я не в восторге от того, что попал в ситуацию, когда мне приходится быть чьей-то поддержкой. Я имею в виду, у меня это плохо получается. Я не такой парень. Может, я и кажусь таким легким на подъем, со своими светлыми глазами и растрепанными светлыми волосами, которые придают мне вид короля бала, но пять минут в моем присутствии – и все узнают, что я чертовски бесчувственный придурок.