— И у них не вышло. Они не отняли у меня самое ценное. Так что теперь они не смогут причинить мне боль, – говорит он, стараясь успокоить меня.

Как бы утешительно ни звучали его слова, они вполне могут оказаться пустыми обещаниями, если Обществу удастся лишить его свободы. Я не могу этого допустить.

— Стоун, не надо. Я вижу, как работает твой прекрасный мозг. Не делай ничего, о чем мы оба пожалеем, лишь бы защитить меня. Я серьезно, Стоун. Ты чертовски важна для меня.

— А ты важен для меня. Твоя жизнь не значит меньше, чем моя.

Финн наклоняется, берет мое лицо в ладони, и в его сапфировых глазах отражается вся любовь и преданность.

— Нет, негодница, значит. Я отдал бы жизнь миллион раз, лишь бы ты была в безопасности. Пообещай, что оставишь тему с Обществом в покое. Пожалуйста, ради меня? – умоляет он, дергая за самые тонкие струны моей души, и в его взгляде читается настоящий страх.

— Обещаю, – нежно шепчу я в ответ, и он наклоняется, чтобы скрепить клятву поцелуем, не подозревая, что пальцы за моей спиной скрещены.

Финн – мой, и я черта с два позволю Обществу отнять его у меня.

Они даже понятия не имеют, с кем связались. Но скоро поймут.

Я это гарантирую.

Я глушу двигатель, но остаюсь в машине, наблюдая за жалким зрелищем между двумя знакомыми машинами на парковке передо мной. Наклоняюсь к рулю, прижимаясь к нему грудью, подбородок скользит по черной кожзамшевой обивке, и улыбаюсь этому удивительно трогательному зрелищу.

Вы только взгляните на них.

Сбились в кучку, перешептываются, голоса дрожат от страха. Один то и дело озирается, будто понимая, что в темноте за ним кто-то следит. Словно они теперь боятся даже собственной гребаной тени.

Моя усмешка становится шире, когда Финн начинает метаться взад-вперед, а его южная шлюшка-подружка не может сдержать его ярости.

Вот как падают сильные мира сего.

Тот, кто вел себя как неприкасаемый король, теперь похож на загнанного зверя. Доказательство того, что любого можно сломать. Даже Бога – а он ведь мнил себя именно им – можно низвергнуть, если надавать достаточно сильно.

Финн ругается, и с каждым словом его ярость только растет. А его прихвостень, Истон, продолжает курить одну сигарету за другой, делая вид, что их разговор его не трогает. Он пытается сохранить маску холодного безразличия, но то, как он швыряет окурок под ноги и вдавливает ботинком в асфальт, выдает его с головой – он так же напуган, как и его туповатый дружок.

Но Истон не единственный, чью хрупкую душонку меня так и тянет раздавить.

Рядом стоит Кольт – в своей привычной ледяной, зловещей маске, в которой тот так любит гордо щеголять, демонстрируя свое превосходство. Его душа давно покрыта грязью и кровью, и все же он ведет себя так, будто все это уродство не касается короны на его голове. Усмешка, сжатые губы – он пытается изобразить отчужденность, которой в нем нет. Даже истерика друга кажется ему досадной помехой. По крайней мере, он хочет, чтобы все так думали.

Я улыбаюсь еще шире, наблюдая за его жалкой игрой.

Его холодность меня не обманет. Я годами учился расшифровывать такие выражения – и знаю, когда они фальшивые. Прищуренные глаза, раздувающиеся ноздри – для непосвященных это признаки раздражения, но я-то вижу: это лишь маска, за которой скрывается страх.

Что может быть лучше, чем притворяться сильнее угрозы? Большинство отступили бы перед таким бесстрашным противником.

Но это всего лишь дымовая завеса, которую я вижу насквозь. Так же, как вижу их гнилые души.

Единственный, кто пока еще держится, – это гребаный Линкольн. Я стискиваю зубы, глядя, как он успокаивает друзей, предлагая надежду, когда ее нет. Он – луч света в их грязном, прогнившем мире. И я не могу дождаться, чтобы погасить его.

Но не сейчас.

Если я хочу заставить его истекать кровью, сломить его дух, как он сломил мой, мне нужно быть терпеливым. Золотой мальчик Эшвилла еще получит свое.

Твой час настанет, Линк. Обещаю.

Я причиню боль всем, кого он любит, и позабочусь о том, чтобы их страдания сжирали его изнутри – гложили виной и стыдом. Друзья – его слабость, а значит, и мой козырь. К тому времени, когда я приду за ним, у Линкольна не останется ни надежды, ни сил ее кому-то предложить.

И тогда все увидят его истинное лицо – того, кого они считали вторым пришествием и гордостью рода Ричфилдов.

Это не так. Он – позор, запятнавший такое великое наследие, последний, кто устоял, когда должен был пасть первым. Но я исправлю эту жуткую ошибку судьбы – превращу ее в свой замысел, в то, что доставит мне удовольствие. Приберегу лучшее напоследок.

Мой взгляд снова скользит по этой жалкой группке, и я наслаждаюсь, видя, как они сжимаются от отчаяния.

Они в панике.

Хорошо.

Пусть паникуют. То, что я разрушил в жизни Финна – лишь маленькая толика того, что их ждет впереди.

Когда эта стерва из Саутсайда выходит вперед, ввязываясь в их разговор, мои челюсти сжимаются. Меня раздражает, что мой продуманный план сработал не так идеально, как я ожидал. Я и не подозревал, что эта гребаная южанка вцепится в Финна так крепко. Да, он доверчивый идиот, но я все же полагал, что в нем есть капля здравого смысла.

Видимо, нет.

Финн оказался большим дураком, чем я предполагал, раз решил удержать эту дешевку. Что ж, это мне только на руку. Она лишь отброс из Саутсайда, и ее никогда не будут воспринимать как что-то большее. Посмотрим, как Хэнк Уокер попытается из этого выкрутиться, чтобы сохранить лицо. И если Финн продолжит таскаться со Стоун Беннетт – его жизнь только усложнится. И пока я не покончу с их жалким существованием, его трудности вполне заслужены. Судя по его неустойчивому, беспокойному состоянию, еще один толчок – и он сломается окончательно.

Я с силой прикусываю щеку изнутри, чтобы сдержать победный смех. Мой грандиозный план только начинается, и хотя их отчаяние радует меня, впереди их ждет еще много интересного. Лишь когда я разрушу все их мечты, растопчу все надежды и желания, уничтожу их жизнь и репутацию без возможности восстановления – только тогда я позволю себе насладиться триумфом. А до тех пор предстоит проделать большую работу

Один готов.

Осталось трое.

Я открываю бардачок и достаю один из множества черных конвертов, предназначенных для лже-принца тьмы. По жилам пробегает ядовитый восторг. Сжимая в руке плотный прямоугольный конверт, я нахожу следующую цель – Истона Прайса.

Он станет моей следующей игрушкой в этой беспощадной игре мести и возмездия. Меня забавляет, как легко его будет сломать.

Истон – маменькин сынок с комплексами из-за папочки. Проще некуда. Я ударю по самому больному, использую его слабости против него самого. Прежде чем он поймет, что происходит, я отниму жизнь, которой он сейчас так легкомысленно распоряжается. Я лишу его всего, оставив ни с чем – опозоренным, униженным. Моя миссия – вернуть темного принца туда, откуда он никогда не должен был выбираться: в грязь, в нищету, в полную никчемность.

Но, как и с Финном, сначала я заставлю Истона устранить еще одну назойливую помеху. Убью двух зайцев одним выстрелом, так сказать. У меня уже есть на примете человек, который лишит его разума. Я дерну за его сердечные струны – пусть превратятся в пепел, чтобы он наконец стал той черной душой, за которую себя выдает.

Я оставлю его ни с чем.

Без жизни. Без будущего. Без сердца.

Заставлю пожалеть о том дне, когда он и его друзья попытались сделать то же самое со мной.

Готов ты или нет, Истон, но твое время пришло.

Продолжение следует в "Не слышу зла".

Истон & Скарлетт

¹ Примерно 190 см.

² Быть агрессивно резким, жестким или беспощадным (например, в преследовании цели, использовании преимущества или выражении критики).