— Хэнк, ты преувеличиваешь. Монтгомери сказал, что Финн может играть, если мы будем проводить еженедельные тесты. Несколько игр на скамейке запасных – это не конец света, – пытается успокоить отца мать.

— Я не буду проходить тесты, – бормочу я. — Я ухожу из команды.

— Что он сейчас сказал? – возмущено спрашивает отец у матери, затем резко поворачивается ко мне. — Что ты только что сказал, мальчишка?!

— Ты слышал. Я ухожу из команды. Я никогда не хотел в Проф-лигу. Это всегда было твоей мечтой, не моей.

Пока эти слова все еще звонят у него в ушах, он швыряет стакан с бурбоном в стену. Мама вздрагивает, прикрывая рот дрожащими руками, чтобы заглушить испуганный вскрик.

Я же стою непоколебимо, ни капли не боясь его гнева. С меня довольно его дерьма. Довольно футбола и всех его ожиданий. Но главное – довольно быть марионеткой Общества.

Они думали, это сломает меня? Правда верили, что отец, выгоняющий меня из дома, станет последней каплей? Или что клеймо "допингующего спортсмена" уничтожит меня? Неужели они так думали?

Идиоты. Все до одного.

Они уже сломали меня. Этот кусочек ада не идет ни в коем сравнении с тем, в котором я живу с тех пор, как они взялись за Стоун. Мне плевать на угрозы исключения из команды или на отцовский гнев.

Я уже был разбит, когда единственный человек, который действительно знал меня, – по-настоящему знал, – отвернулся от меня. В тот день, когда Стоун сказала, что любит меня, с ненавистью в прекрасных глазах, – я умер. Нет боли сильнее, чем видеть, как страдает тот, кого ты любишь, зная, что именно ты причина этих страданий.

Их дешевый спектакль ничего для меня не значит. Первый выстрел уже пробил мне сердце. Зачем тратить патроны, если цель уже поражена?

— Шарлин, ради всего святого, вышвырни этого мальчишку из моего дома, пока я не придушил его.

— Но, Хэнк…

— Сейчас же! – орет он, его лицо багровеет от ярости.

— Не беспокойся. Я сам найду выход, – бросаю я, поворачиваюсь к ним спиной и направляюсь к двери.

— Финн... – слышу я мольбу матери, но не оборачиваюсь.

Вместо этого я просто ухожу, оставляя все, что знал, позади. У меня даже нет сил подняться в комнату за вещами. В этом доме нет ничего, что я хотел бы забрать с собой. Если я больше не Уокер, как заявил отец, – пусть оставит себе все мое барахло. Я даже оставляю машину в гараже – пусть этот ублюдок делает с ней все, что хочет.

Никогда материальные блага не делали меня послушным. Лишь угроза того, что от меня отречется моя семья, сохраняла мою лояльность.

Возможность видеть, как растут мои племянники, проводить время со старшими братьями и их женами – только ради этого я трудился не покладая рук и шел на жертвы.

Если уж отец непреклонен в своем решении вычеркнуть меня, я лишь молюсь, чтобы Бо и Кэлвин смогли найти в своих сердцах прощение и не лишили меня права быть частью жизни их детей. Они сами вкусили отцовскую тиранию задолго до меня, и мне остается лишь верить, что братья не окажутся столь же безжалостными. По крайней мере, мне хочется на это надеяться. Если, конечно, их страх перед гневом отца не окажется сильнее моего. Впрочем, сомневаюсь, что Хэнк Уокер отречется от всех своих сыновей. Не потому, что ему не все равно, – просто он дорожит репутацией в Эшвилле. Слух о том, что он лишил наследства всех троих, запятнает его доброе имя, и виной тому будет лишь он сам.

Но мама... Не знаю, как она отреагирует на все это. Она всегда была миротворцем в нашем доме, и я видел, как мучительно она пыталась погасить отцовский гнев. Она никогда не скрывала, как сильно любит своих сыновей, и ее главный приоритет – сохранить семью. Так было всегда. Возможно, ей удастся образумить старика, но если нет – я уверен, она никогда не отвернется от своих детей, что бы ни говорил ее упрямый, бессердечный муж.

Пока я иду к поместью, которое почти всю жизнь было мне вторым домом, эти мысли не дают мне покоя. И когда спустя час я наконец оказываюсь у Линка, не удивляюсь, что я не только весь в поту, но и переполнен решимостью исправить свои ошибки. Просто не так, как ожидает моя семья.

Я не лгал, когда сказал, что бросаю футбол. Если эта маленькая месть Общества и научил меня чему-то, так только тому, что слишком многие дергают меня за ниточки. Я хочу быть свободным – без чужого гнета и власти. Хочу быть Финном – тем, в кого влюбилась Стоун.

Ей не был нужен "звездный квотербек". Ей не было дела до моего статуса или денег. И если она действительно любила меня до того, как все пошло крахом, я должен любой ценой доказать ей, что эта версия Финна – единственная настоящая. Возможно, ее любовь уже не вернуть, но черта с два я позволю ей запомнить меня как человека, укравшего ее мечты.

К черту это!

Если у Общества будут ко мне претензии – им чертовски не повезло. Кроме как упечь меня за решетку, они вряд ли способны на что-то еще. Конечно, они могут сдать меня полиции, но интуиция подсказывает, что они уже закончили свои игры. Они дали последнее задание, и я его провалил. В отместку они сделали все сами, а потом наказали меня за неповиновение.

Все знают, что Хэнк Уокер живет лишь футболом, и, конечно, думают, что я такой же фанатик. Общество наверняка рассчитывало, что фальшивый допинг-тест станет моей погибелью – лишит меня места в команде, уничтожит шансы на драфт, а заодно и отца. Жаль, они не догадывались о моих истинных желаниях, ведь я никому о них не рассказывал. Кроме Стоун.

Лишь с ней я был настоящим.

Стуча в дверь Линка, я чувствую, как груз на плечах становится на десять фунтов легче. Как будто Общество оказало мне услугу, бросив меня под автобус таким образом. Моя улыбка такая же широкая и безумная, как у Джокера в исполнении Хита Леджера. Когда Линк открывает дверь, я врываюсь внутрь, торопясь воплотить свои планы.

— Финн, не пойми меня неправильно, но ты выглядишь как псих, сбежавший из дурки.

Я разражаюсь самым безумным смехом, каким только можно, и, хватая его за плечи, говорю:

— В каком-то смысле, так и есть. Отец меня выгнал.

— Вот дерьмо! Что, черт возьми, произошло?

— Это долгая история. Я все расскажу, но сначала мне нужно попросить тебя о паре одолжений.

— Что угодно, брат. Все, что угодно, – искренне отвечает Линк, точно как я и ожидал.

— Можно я поживу у тебя пару дней? Пока не приведу свою жизнь в порядок.

— Мог бы даже не спрашивать. Мой дом – твой дом, Финн. Живи сколько хочешь.

— Отлично, потому что я могу задержаться. – Усмехаюсь я.

— Пустяки. Ты и ребята – единственная семья, которая у меня осталась. Это меньшее, что я могу сделать.

Я заключаю его в объятия, потому что знаю, Линк говорит искренне.

Его жизнь и без того была нелегкой, а после того, что мы совершили в мае, стала еще тяжелее. Но он никогда не отвернется от нас. Никогда не предаст. И сейчас мне как никогда нужна его дружба, чтобы исправить то, что должно быть исправлено.

— Тебе еще что-нибудь нужно, Финн? Чем бы это ни было – я позабочусь, чтобы ты это получил.

— Я надеялся, что ты это скажешь. Я разрушил слишком много жизней, Линк. Пришло время начать их спасать, и без тебя мне не справиться.

Стоун

— Ты выглядишь расстроенной, малышка, – говорит мама, когда мы выходим от врача и направляемся к моей машине.

— Хм? – рассеянно бормочу я.

— Я говорю, ты выглядишь расстроенной, Стоун. Тебе не понравился новый доктор? – подозрительно спрашивает она, открывая дверь пикапа.

— Нет-нет, доктор хороший, мам, – отвечаю я, стараясь вложить в улыбку хоть немного тепла, лишь бы она оставила расспросы.

Но едва я сажусь за руль и пристегиваюсь, мама хватает меня за руку, не давая вставить ключ в замок зажигания.

— Что случилось? Я же вижу, что тебя что-то гложет. Ты должна быть на седьмом небе от счастья, а выглядишь грустной. Скажи мне, детка, в чем дело? Может, я смогу помочь?