Кухня Дерека — мечта шеф-повара: двойные встроенные духовки, отдельная газовая варочная панель с шестью конфорками, множество шкафчиков и ящиков и огромный кухонный остров. В течение нескольких минут потягиваю Шардоне, пока дыхание успокаивается, и сердечный ритм приходит в норму. Проверяю электронную почту на телефоне, отправляю сообщение Кери, а затем оглядываюсь на потрясающий вид из окон. Это место поражает обилием деревьев, уединением, мыслями об оленятах и полевыми цветами, растущими повсюду. Я начинаю понимать, почему ему так хочется жить в деревне.
Испытывая чрезмерное любопытство к зданию в нескольких сотнях футов от дома, которое заметила ранее, выхожу на улицу и направляюсь к нему. Это кажется небольшой квартирой, мужской берлогой или каким-то складским помещением. В моей голове бурлит бесконечная жажда узнать обо всем, что связано с Дереком Киннардом, и хотя понимаю, что не имею права совать нос не в свои дела, не могу сдержать интерес. Хочу знать, что такой человек, как он, хранит в своей берлоге. Может, грязные журналы? Бутылки редкого бурбона и скотча? Дорогие кубинские сигары? Огромный плоский экран на стене? Вероятно, все вышеперечисленное.
От угрызений совести сводит желудок и учащается пульс. Стучу, потом еще раз, прежде чем открыть незапертую дверь, прекрасно понимая, что это сто раз неправильно, грубо и переходит все границы дозволенного. Но, будь я проклята, если меня не интригует все, что связано с ним. К тому же он сказал, чтобы я чувствовала себя как дома, не так ли?
— О Боже! — вздрагиваю от сильного рвотного позыва.
Ощущаю запах или, скорее, отвратительную вонь, как от подгоревшей пищи, смешанной с серой и чем-то цитрусовым. Это отвратительно и, возможно, самое ужасное, что я когда-либо чувствовала.
Пытаясь подавить рвотные позывы, натягиваю футболку на нос и брожу по комнате, которая выглядит так, как, наверное, должна выглядеть мужская берлога. Фотографии ретро-автомобилей, лампы GT-R, бутылки со спиртным и письменный стол, над которым висят семейные портреты, сразу привлекающие мое внимание. На одном — улыбающаяся пара, держащая за руки малышей Дерека и Далтона. На втором — тот же мужчина, стоящий рядом с блестящим красным Corvette, которому, должно быть, не меньше двадцати лет, с логотипом Kinnard Chevrolet на переднем номерном знаке. И наконец, фотография, от которой сжимается сердце. Близнецы в окружении миллиона голубых цветов, на вид не старше шести лет, оба одеты в одинаковые белые шорты и голубые футболки, улыбаются смеющемуся малышу — у них нет двух верхних зубов, — который, должно быть, Дэмиен.
— Боже мой! — с глубокой печалью понимаю, что потерять Кери — все равно что лишиться половины души.
Моргая, отвожу взгляд и смотрю на незахламленный письменный стол, выглядящий антикварным. На аккуратной поверхности нет ничего, кроме ноутбука Mac, нескольких пустых синих папок с файлами под пресс-папье в форме хрустальной пирамиды и, по иронии судьбы, стационарного телефона.
— Ничего себе. Кто-то еще пользуется этими вещами?
Помимо отвратительного запаха, здесь довольно прохладно, и я вдруг задумываюсь, не может ли вонь исходить от несвежих сигар. Но, опять же, я не вижу ни пепельниц, ни каких-либо признаков курения. К тому же запах больше похож на жженую резину или пластик, а может, и на мясо. В голове целый рой вопросов. В месте, которое, мне казалось, является мужской берлогой, не
хватает нескольких вещей, которые себе представляла. Здесь нет ни плоского экрана, ни больших мягких кресел, ни доски для игры в дартс, ни покерного стола, ни спортивных сувениров. Впрочем, возможно, он использует это место под офис.
На самом деле это не мое дело. Меня вообще не должно здесь быть.
Опускаю футболку и провожу пальцем по деревянному столу, безупречно чистому, без единой пылинки. Когда подношу к губам обычную чернильную ручку Bic, зная, что она побывала в его руках, сердце сжимается при мысли о том, что он войдет в дверь, сбросит эти спортивные шорты и возьмет меня сзади на этом столе, на этот раз обнаженную.
В углу, прямо напротив стола, стоит необычная и большая дровяная печь, которой определенно пользовались, но она выглядит исключительно чистой. Возможно, ужасный запах как-то связан с ней. Но что это, интересно?
Скептически настроенная, выдвигаю верхний ящик стола и не вижу ничего, кроме аккуратных стопок фирменных бланков и конвертов Kinnard, записок, нераспечатанной коробки скрепок и нескольких визитных карточек. Меня снова охватывает чувство вины. Это так неправильно. Так явно грубо и неуместно.
Стыдясь, все же выдвигаю второй ящик.
По спине струится ледяной пот, а желудок сводит судорогой. Что-то не так. Неправильно. Но, скорее всего, это из-за чувства вины. Но стоит ли мне прекращать?
Нет.
Я пересчитываю их. Шесть папок, все подписанные. Пальцами открываю первую. Фредди Гэллоу, двадцатишестилетний белый мужчина. Справочная информация, напоминающая распечатки из информационной системы Tracers, которую мы используем на работе, заполняет папку, которую листаю до последней страницы. И тут вижу это. Кровь — много крови — на фотографии тела, которое либо стало жертвой трагической аварии, либо замучено и убито. Верхняя губа увеличена вдвое, нижняя рассечена. Из уголков рта сочатся алые струйки, глаза огромные и остекленевшие — взгляд, слишком хорошо мне знакомый по фотографиям судмедэксперта.
От ужаса кровь стынет в жилах.
— О Боже!
Это не случайность. У него были удалены зубы и язык.
Сердце колотится о ребра, быстро закрываю папку и открываю следующую, с надписью «Джеффри Чепмен», пропуская справочную информацию и переходя сразу к последней странице. Еще один погибший белый мужчина. Зубы разбросаны слева от головы. Глаза широко раскрыты и полны ужаса. Одиночный выстрел в середину лба. Тошнота подступает к горлу, я в нескольких секундах от рвоты. Я видела более чем достаточно фотографий смертей, чтобы понять, что эти снимки явно не из офиса судмедэксперта.
— Срань Господня! На что я смотрю?
Этих людей избивали, пытали... или убивали.
Откуда у Дерека такие фотографии? Зачем ему эта информация? Почему...
— Нашла то, что искала?
По спине пробегает леденящий страх, и я вздрагиваю от неприкрытой ненависти в его голосе. Захлопываю ящик и поворачиваюсь лицом к нахмуренным бровям и широко распахнутым сверкающим глазам. Огонь, лед и опасность пылают в его пронзительном взгляде, когда он шагает в мою сторону, не сводя с меня пристального взгляда. Движется с таким выражением лица, словно готов разрубить меня на куски и бросить в ту печь. Он яростно поворачивает ключ, закрывая ящик.
— Сначала ты появляешься на моем пороге без приглашения. А потом берешь на себя смелость совать нос, куда не следует, — смотрит на меня с отвращением в глазах, плотно сжимая челюсть. — Кинли, ты хочешь стать детективом? Или что-то другое?
Мой голос дрожит: — Я... я не собиралась. То есть... — пытаюсь придумать правдоподобное объяснение, но не нахожу, что сказать. — Я не собиралась подглядывать. Я смотрела из кухонного окна на деревья и думала, есть ли здесь олени или другие дикие животные. А потом просто увидела это место, и мне стало любопытно посмотреть на то, что, как мне показалось, вероятно, является твоим логовом. Я не планировала совать нос в твои дела.
— И все же ты это сделала.
Он смотрит на меня, не веря ни единому слову, с таким злобным выражением лица, что я вздрагиваю.
На мгновение мы замолкаем, наши глаза встречаются, и я почти верю, что он собирается дать разумный или даже шутливый ответ на то, что находится в ящике стола. Но потом он проводит рукой по волосам, и гнев в его глазах только усиливается, и я жалею, что не дала Кери его адрес.
— Кто они? — выплевываю я. — Мужчины на фотографиях?
— Не твоя забота.
— И почему здесь пахнет так, будто только что что-то горело?
— Я ни черта не чувствую.
Живот скручивает, внутри все переворачивается, когда он смотрит на меня холодным, пустым, как смерть, взглядом. Пытаюсь сделать шаг вперед, но прежде чем мне это удается, его руки обхватывают мою шею, и он прижимает меня к стене с такой силой, что один из портретов падает на пол и разбивается вдребезги.
