Самым любимым моментом было, когда «брюхо» самолета находилось прямо надо мной, и рев мотора был таким громким, что заглушал все остальное.

На следующей неделе в понедельник и во вторник Алан снова заставил меня задержаться допоздна. Какой кошмар. Зачем я вообще нашла себе квартиру? Мне просто можно было засунуть немного одежды в ящик рабочего стола и найти, где принять душ, а также повесить гамак и остаться жить здесь. Алану бы это определенно понравилось.

У меня было смутное подозрение, что ему нравилось просто так заставлять меня задерживаться. Не то чтобы эта работа не могла подождать до следующего утра. Задания, которые Алан ежедневно подсовывал мне на стол в 16:59 вечера, в лучшем случае не требовали особой квалификации. Ни одно из этих заданий не требовало особой концентрации внимания, что оставляло мне более чем достаточно времени, чтобы проигрывать у себя в голове рассказ Ханны о том, как закончилась пятничная ночь для нее и Грейсона снова и снова, пока мне не показалось, что мой мозг может взорваться.

— О, мы не сразу отправились домой после ужина. Он ехал так долго, и мы говорили обо всем, и в тоже время ни о чем. Нам было так хорошо друг с другом. Ты же понимаешь, что я имею в виду?

Нет. Я не знала, что она имела в виду, но знала точно то, что она украла эту фразу по крайней мере из сотни романтических комедий.

— Я рассказала ему о своих целях на ближайшие несколько лет. Он понимает меня. Большое спасибо, что пригласила меня на ужин. Иначе мы с Грейсоном никогда бы так не сблизились.

О, всегда пожалуйста, расскажи мне больше о том, как вы с Грейсоном сблизились. Я бы с превеликим удовольствием послушала. Я знаю, что еще очень рано, но я действительно думаю, что он может быть «тем самым». Просто блевать тянет.

Чутье подсказывало мне, что все это она ох, как приукрашивает, а сердце искренне нуждалось в том, чтобы это самое чутье, хоть раз в чем-то оказалось правым. Тем не менее, каждый раз, когда я видела Ханну возле офиса Грейсона, моя рука сжимала карандаш для черчения чуть крепче.

— С тобой все будет в порядке? — спросил Питер, вставая из-за стола и потягиваясь, вытянув руки над головой. Был вечер вторника, и он собирался меня бросить. Как я могла его винить? Время близилось к семи вечера, и если бы я уже закончила свою работу, то выбежала бы из этого помещения с его флуоресцентным освещением так быстро, как только могла. На что же похож солнечный свет? К сожалению, я не могу вспомнить.

— Конечно. Иди. У меня еще есть несколько дел, которые нужно доделать.

Чего врать-то. У меня оставалось еще час или два работы, а это означало, что я буду работать одна в тихом офисе. Ой, одну минуточку. Скоро придут охранники, так что, по крайней мере, у меня будет компания.

— Не засиживайся допоздна, — сказал Питер с нежной улыбкой на губах, закидывая свою кожаную сумку через голову и направляясь к лифту. Я смотрела, как он уходит, и удивлялась, как это мне, из всех новых сотрудников, удалось вытянуть короткую спичку. Больше никому не приходилось работать допоздна. Как раз именно в этот день Ханна опять пригласила меня на «счастливый час». Я уже даже больше не утруждала себя согласием. Я просто знала, что шанса уйти с работы у меня не будет.

***

Сумма, сэкономленная для Парижа: $800 (удивительно, сколько можно сэкономить, когда у тебя просто нет социальной жизни).

Список вещей, которые у меня есть: дорожная зубная щетка и европейское зарядное устройство для iPhone, которое я нашла в Крейглисте.

Список вещей, которые мне нужны: удобная обувь для прогулок… а также сексуальные каблуки на выход.

Французские фразы, которые я знаю:

— Quelle est votre baguette… — что, примерно, переводится как «Какой у вас багет?». Которая может быть полезна как во французской пекарне, так и во французском ночном клубе…

На следующее утро в офис я вошла с улыбкой на лице, прижимая к груди пакет с горячими калачами. В это утро у меня было достаточно времени, чтобы заглянуть в пекарню по дороге на работу, просто мне в голову пришла гениальная идея — накормить Алана выпечкой, на тот случай, если он захочет отпустить меня домой вовремя.

— Камми, иди сюда. Ты опоздала, — крикнул Алан, как только я вышла из лифта.

Взглянув на свои часы на тоненьком кожаном ремешке, я пришла к выводу, что не опоздала, а пришла на десять минут раньше. Большинство столов были еще пусты, за исключением нашей маленькой группы. Питер, Марк и Алан сидели и смотрели на меня с разной степенью раздражения: Питер — совсем не раздраженный. Марк — смущенный моим присутствием вообще. (Может, он инопланетянин?) Алан — вне себя от злости без всякой на то причины.

Я с глухим стуком уронила пакет с калачами на стол.

— Я не опоздала! — возразила я.

— По средам мы приходим пораньше, чтобы поработать над проектом для конкурса, — пояснил Алан так, словно уже в сотый раз обсуждал это со мной.

— Ну, мне никто об этом не говорил, — ответила я.

Алан проигнорировал мое возмущение и бросил мне на стол папку из манильской бумаги. Я села на свое место, и в течение следующего часа он описывал проект, над которым мы будем работать в течение следующих двух месяцев. Это был дизайнерский конкурс на проектирование муниципального парка в северной части Лос-Анджелеса. У города было определенное видение парка: они хотели пешеходную дорожку по периметру парка, с одной стороны — летний амфитеатр, с другой водную площадку — с фонтанчиками для маленьких детей и несколько баскетбольных площадок в самом центре парка. Это был грандиозный проект, и они объявили конкурс между архитектурными фирмами по всей Калифорнии. Алан, Питер, Марк и я будем отвечать за предоставление предложения от «Cole Designs».

Как только я закончила читать пакет документов, мой разум наполнился идеями. Вот именно поэтому я хотела стать архитектором. Подобные общественные проекты появлялись примерно раз в десять лет, и я была в полном восторге от возможности поработать над одним из них. К сожалению, я очень быстро поняла, что моя задача состоит не в том, чтобы выдавать какие-либо предложения, а в том, чтобы делать заметки, пока Алан излагал то, что, как он считал, было золотом дизайна. Но это было совсем не так.

Я попыталась высказать свои идеи.

— А как насчет небольшой раздевалки возле фонтанчиков, чтобы родители могли переодеть своих детей в купальники?

— Это будет как бельмо на глазу, — ответил он.

— А что, если мы закажем роспись для задней части сцены амфитеатра, чтобы показать работы некоторых Лос-Анджелесских художников?

— Нет. Граффити не следует поощрять, — возразил он.

«А что, если мы спроектируем модульные кабинки, которые смогут предоставить уединение для местных проституток и наркоторговцев?» Просто шучу. У меня не хватило смелости испытать терпение Алана этим предложением.

После того как меня затыкали по каждому предложению, я, наконец, просто тихо сидела в своем кресле, зарисовывая наброски проекта и делая вид, что слушаю дерьмовые идеи Алана.

Я завершала штриховку эскиза амфитеатра, когда чья-то рука ударила по спинке моего стула.

— Как продвигается проект? — спросил Грейсон, стоя позади меня, практически напугав меня до смерти. Я подпрыгнула на месте и накрыла руками блокнот, опасаясь, что он поймет, что я не обращаю никакого внимания на собрание, которое проходит в данный момент. Затем я повернулась, чтобы взглянуть на него, и уловила запах его пряного лосьона после бритья. Его рука все еще лежала на моем стуле, а легкая улыбка говорила о том, что он уже видел мои наброски. Покраснев, я постаралась как можно незаметнее закрыть блокнот.