На третий день моего пребывания в Париже моя соседка по койке Кики рассказала мне о своей работе — преподавании английского взрослым по вечерам. Она сказала, что программа постоянно ищет новых учителей, особенно людей, которые хорошо знают американский английский. Я согласилась сопровождать ее в офис в тот же день. После короткого собеседования, в ходе которого они подтвердили, что я действительно говорю по-английски, они наняли меня и составили предварительное расписание занятий.

Это была не моя идеальная работа. Я хотела заниматься дизайном и использовать диплом, над получением которого я так усердно работала, но преподавание по вечерам оставляло мне достаточно времени по утрам, чтобы доставать свой альбом для рисования и побродить по Парижу. Я мечтала усовершенствовать свой французский, подать заявление на рабочую визу и попытаться получить работу в парижской архитектурной фирме. Если бы я нашла достаточно крупную фирму, скорее всего, им понадобились бы архитекторы, свободно владеющие английским языком.

Поэтому я занялась простой рутиной. Хостел был отличным, но соседи по комнате приходили и уходили каждые несколько дней. Я постоянно была окружена людьми — спать в комнате с шестью двухъярусными кроватями гарантировало это, — и все же я всегда чувствовала себя одинокой. Как только я знакомилась с кем-нибудь в общежитии, они вылетали в следующий пункт назначения. Кики оставалась в Париже в течение первых двух недель моего пребывания там, прежде чем собрала вещи и отправилась в Германию. У нее были планы встретиться там со своим бойфрендом, а затем они вдвоем отправились бы путешествовать по Европе, по пути преподавая английский.

Примерно через три недели моего пребывания здесь я поняла, что хостел не может быть моим постоянным домом. Часть меня жаждала найти собственную парижскую квартиру. Ничего особенного, просто маленькое местечко с одной спальней, где я могла бы пустить корни.

Хотя я мечтала о квартире, я не спешила ее искать на самом деле. Хостел позволял мне платить за неделю, и у меня была свобода уехать в любое время. Эта свобода помогала мне спать по ночам. Когда тоска по дому угрожала сломить мою решимость, я говорила себе, что я просто в отпуске, и это, казалось, немного помогало.

Однажды, примерно через месяц моего пребывания в Париже, я нашла маленькое кафе и села снаружи, делая наброски и читая время от времени. Я была на полпути к завершению наброска, когда ветер взметнул страницы моего блокнота, возвращаясь к наброску Грейсона на первой странице. Я хлопнула ладонью по страницам, пересиливая ветер и заставляя страницы лежать неподвижно, но ущерб уже был нанесен.

Моя мечта, идея оказаться в Париже и жить самостоятельно, начинала рушиться. Мне нравилось бывать в Городе Света. Мне нравилось исследовать древние здания и сооружения, которые я часами изучала на уроках архитектуры. Но в то же время в глубине души я начинала задаваться вопросом, действительно ли Париж — это то место, которому я принадлежу.

Я хотела разорвать цепи, которые чувствовала в Лос-Анджелесе, и отъезд в Париж казался лучшим способом сделать это.

Что ж, я была сама по себе. Я была в Париже, полностью изолирована от всех, кого любила, и большую часть времени чувствовала себя подавленной и напуганной. Признать эту мысль было унизительно, и первые несколько раз, когда она всплывала у меня в голове, я быстро подавляла ее.

Париж был моей мечтой.

Мое место здесь.

Но разве я не принадлежала людям, которых любила?

Эти люди поддерживали меня. Они были моим костылем.

Но, может быть, это была не их вина.

Я подождала еще две недели, прежде чем позвонила Бруклин. Я отсчитывала дни, упрямо веря, что чем дольше я жду, тем более независимой становлюсь. В конце концов, как только услышала ее голос, я разразилась рыданиями.

— Я не говорю на этом языке. Не знаю, как пользоваться метро. Я ненавижу большинство людей в этом глухом хостеле. Моя соседка по койке не принимала душ уже две недели. Знаешь, как воняет от кого-то, кто не принимал душ две недели?!

Я болтала без умолку, а Бруклин молча слушала.

— Я думала, Париж — это твоя мечта? — тихо спросила она.

Я фыркнула.

— Я тоже думала, что это так. Действительно думала, что буду здесь счастлива. Наверное, счастье для меня — это движущаяся мишень.

Она напевала, обдумывая мое признание.

— Ты была счастлива в Лос-Анджелесе?

Мне даже не нужно было думать над ее вопросом.

— Конечно, я была там счастлива, но это потому, что ты отвечала за все трудные вещи в моей жизни, а Грейсон прокладывал и оплачивал путь для меня. У меня никогда не было ничего, что могло бы бросить мне вызов. Как я могу не быть счастливой?!

— Подожди, — перебила она, — о чем ты говоришь про Грейсона? То, что он был твоим боссом, еще не значит, что он проложил тебе дорогу.

Я рассмеялась жестоким, саркастическим смехом.

— О, да, он это сделал.

Я рассказала ей обо всем, что сделал Грейсон, обо всех электронных письмах, которые я нашла, и о том, как он действовал за моей спиной. Мне нравилось говорить о нем, даже если это было в негативном свете. За последние полтора месяца мне не с кем было его обсудить. Он был изолирован в моих мыслях. И Боже, у меня было много мыслей о нем. Плохих. Хороших. Уродливых. Прекрасных.

Я не могла перестать думать о нем.

— Ты знаешь, что это очень похоже на то, что произошло со мной и Джейсоном. Когда наши отношения стали тяжелыми, я уехала из Монтаны, все еще находясь в подвешенном состоянии. Мне следовало остаться и выслушать его. Точно так же, как тебе следовало остаться и выслушать Грейсона.

Я усмехнулась, вытирая остатки слез со щек.

— Это совсем не так. Я улетела, потому что мне этого хотелось. Это не имело никакого отношения к Грейсону. У меня была мечта приехать в Париж, и я знала, что не прощу себе, если никогда этого не сделаю.

Она рассмеялась.

— Значит, тебя устраивает все, что ты узнала накануне отъезда? Тебя устраивает тот факт, что он тебя уволил, и тебя устраивает тот факт, что он до сих пор не появился в Париже?

Я проглотила эти вопросы, зная, что мне придется переварить их позже, когда я буду одна и смогу по-настоящему разобраться в своих чувствах.

— Знаешь, я просто молодец. На самом деле, я почти не думала о Грейсоне, пока была здесь. Такое чувство, что все это произошло давным-давно.

— Так ты не думаешь, что тебе следовало остаться и все уладить?

— Это два разных вопроса, Бруклин. Честно говоря, я не думаю, что у нас с ним могло бы что-то получиться. Если наши пути пересекутся в будущем, я буду рада его увидеть. Мы поздороваемся, и он познакомит меня с любой девушкой, с которой встречается. Я не уверена во многих вещах, но уйти и начать все сначала показалось мне правильным шагом.

— Ты так спокойно ко всему относишься, — сказала она, в ее тоне ясно слышалось недоверие.

Я пожала плечами, хотя она не могла видеть этого через телефон.

— Тогда почему ты заплакала, когда позвонила? — спросила она.

Я прикусила губу, пытаясь сдержать эмоции.

— Думаю, я только что поняла, что я не тот человек, которым себя считала. Я хотела быть классной девушкой, которая могла бы путешествовать по Европе и познавать мир. Но я здесь уже полтора месяца и думаю, что совершила огромную ошибку.

— Так ты собираешься вернуться домой? — осторожно спросила она.

— Не уверена.

— Ну, у меня есть кое-что, что может убедить тебя…

— Что? — восторг, который я испытала при мысли о возвращении домой, в Лос-Анджелес, был практически осязаем. — В чем дело?

— Джейсон сделал мне предложение на прошлой неделе.

— ЧТО?! ТЫ ЧТО, ИЗДЕВАЕШЬСЯ НАДО МНОЙ? Ты позволила мне разглагольствовать о глупом Париже, в то время как ты сидела там, чертовски занятая? Ты что, совсем спятила? Пришли мне фотографию кольца. Нет, подожди. Расскажи мне, как он это сделал. Нет, подожди, ты уже выбрала дату?