— Я невнятно говорю? — у него голос такой гипнотический, что в этот момент даже я готова поднять.
Вон, даже у Мякишева Гришки ноги в коленках подогнулись. Стоит в первом ряду.
— Нет, просто… Это ее бутерброд, — хихикнув, указывает на меня. — Она уронила, почему я должна поднимать?
Парень молча смотрит на нее. Только атмосфера вокруг становится все более тревожной. И я понимаю — лучше бы его послушаться.
Серьёзно, этот человек одним взглядом может приказать. Как он это делает? Липкая дрожь по телу проходится.
Вот и Кистяева, грациозно присев, послушно поднимает кончиками пальцев. Кладет раздавленную колбасу на хлеб. Выпрямляется, брезгливо морщится, глядя на Ворона.
— Что? Обратно в контейнер ей положить? Подай контейнер, Лен, — кивает одной из своих подруг.
— Я разве это сказал? — от стального голоса та снова замирает.
— А что мне сделать? — спрашивает возмущенно. — Я конечно могу донести его до мусорки, но с какой стати? Убирать за прокаженными не в моих правилах!
— Мы же не станем выбрасывать еду.
— Ч-что? — дрожащим голосом спрашивает.
Возмущения уже нет. Только испуг.
— Съешь.
Толпа начинает перешёптываться. А потом снова тишина.
— Ч-что? Но я… я не хочу… — ее лицо багровеет. — Я таким не питаюсь. Не люблю жирное.
— Но ты же так хотела узнать его вкус. Попробуй.
— Не нужно, — вступаюсь я неуверенно. — Пожалуйста, не нужно… это необязательно… это… слишком… неправильно…
Ворон невесело усмехается. Чуть склоняет голову и будто бы устало прикрывает веки.
Большим и указательным пальцем трет переносицу.
— Ты же не будешь портить шоу, — жестко произносит, открыв почерневшие глаза, взирающие на Кистяеву с какой-то лютой неприязнью. — Еще хочешь учиться в нашей гимназии?
Губы Кистяевой белеют на глазах.
— Да… Хочу…
— Ну так давай. Действуй.
Я нервно вздрагиваю. Кажется, он все слышал. Хочет, чтобы она сделала то, что по ее желанию должна была сделать я.
Что происходит? Он наблюдал за мной?
Маньяк.
Мне это не нравится. Совершенно не нравится!
Кистяева медленно подносит бутерброд к губам. Кривится. Уже давно не красная. Белая, как мел.
Все молчат. Ее подруги не заступаются. Они просто смотрят, брезгливо сморщив носы и отступив на пару шагов.
Мне неловко. И неприятно. Но чувство справедливости немного прорывается. Колется и кричит, что так ей и надо.
Только вот совесть не позволяет быть такой, как она…
Я отчетливо понимаю, что не хочу быть такой.
— Не надо! Останови это! Немедленно!
Ворон уверенно подходит ко мне. Большие пальцы рук опустив в карманы своих джинс. Очень близко встает. Впритык. Наклоняется, чтобы быть со мной на одном уровне.
В глаза вызывающе смотрит.
— Уверена?
— Да, — шепчу на выдохе.
Слегка надломлено.
— Жалеешь тех, кто втаптывает тебя в дерьмо? Как это мило.
Улыбается язвительно, склонив голову набок.
— Я… просто мне это не нужно! Мне неприятна такая жестокость! И я не понимаю тех, кому такое может нравиться! Это… мерзко! Я не хочу! Я не хочу, чтобы она его ела! Прекрати это! Пожалуйста, прекрати!
Мне это правда не нужно.
И этому парню для чего это все, я тоже не понимаю. Опускаю голову, глядя на свои маленькие белые балетки.
Лишь краем глаза замечаю, как он, красноречиво усмехнувшись, отворачивается от меня и кивает Таньке Кистяевой:
— Тебе все еще весело?
— Н-н-нет, — отрицательно качает головой.
— Вот черт. А мне было так весело, — издевательски ухмыляется одним уголком губ этот демон. Бровь свою лохматую задумчиво почесывает одним пальцем. Время тянет… — Ладно уж. Заканчивай трескать. Я еще сам не обедал.
Шутник.
Но выглядит серьёзным, как никогда.
Кистяева озадачено опускает глаза на бутерброд и громко сглатывает. Она не откусила еще ни кусочка.
Но он дает ей разрешение остановиться. И она тут же роняет раздавленный бутерброд. Ладошками лицо, побледневшее, стыдливо прикрывает. Ее подруги подходят к ней и сочувственно обнимают за плечи, утешая. И я определенно слышу, как они говорят, что все это так не оставят. Знаю, что не оставят. Этих девчонок не стоит так обижать. Ворон сделал только хуже. И для чего — непонятно.
— Пойдем, — мой маньяк ни на одно их слово не обращает внимания. Он уверен в себе. Ему всегда на всех плевать. Берет меня за руку и выводит из молчащей толпы, провожающей нас шокированными взглядами.
— Куда?
— Не ты ли обещала мне пончики?
Семеню за ним, активно пытаясь выдернуть ладошку из его крепкой ладони. В голове не складывается произошедшее. Я напугана. Потеряна.
И чувствую, что меня ждет кровавая расправа от Кистяевой. Она никогда не простит мне такого унижения.
В придачу ко всему нам навстречу шагает Светка Клюева…
Глава 14
— Послушай, я не хочу есть, — смотрю на гору пончиков на тарелке, обильно залитых карамельным сиропом. Они в нем практически тонут. — Здесь… Все не так!
— А что не так? — Ворон наклоняется над столом. Поддевает кончиком пальца карамельный сироп из тарелки и с аппетитом пробует. Наблюдая за этим, болезненно сглатываю.
Прямо сейчас на нас пялится большая часть гимназии. Толпа свидетелей унижения Кистяевой тоже переместилась сюда. Светка сидит со своими подружками за столиком в углу, склонившись и перешептываясь. Временами неприязненно поглядывают на нас. Нет — на Меня. И без сомнений — они единогласно обсуждают мою скорую казнь.
Взгляд Клюевой по-прежнему красноречив: она меня уничтожит. Я это еще в холле поняла, когда Ворон тянул меня за руку, я безропотно семенила следом, а она с убийственно офигевшим выражением лица стояла на пути.
Но Клюева ничего не предприняла в тот момент. Услужливо отошла в сторону. Только не подумайте, что из доброты душевной. Хитрая лиса не из тех, кто начнет действовать на глазах самого Ворона. Она дождется, когда его не будет и вонзит в меня свои острые когти. Безжалостно. Насмерть.
— Ты правда не понимаешь⁈
— А здесь уютненько, — парень откидывается на спинку стула, расслабленно потягиваясь, и с максимальным интересом разглядывает стены буфета.
— Так слухи не врут?
Мой маньяк вопросительно приподнимает брови, вернув внимание на меня. Голову набок склоняет, показывая, что готов слушать. Скорее, одним взглядом приказывая мне рассказать.
— Говорили, что ты, якобы, обедаешь в ближайшем ресторанчике на верхнем этаже. Еду тебе делают какую-то особенную. Это, конечно, интересно…
— Ты поверила?
— Я не знаю, — скашиваю глаза, на направленные на нас камеры телефонов. — Не уверена.
— Как ты себе это представляешь?
— Ч-что…
Мне жуть, как некомфортно. Из-за окружающих.
И из-за Ворона.
— Скажи, — поддевает мой подбородок пальцами и поворачивает лицо в свою сторону.
И когда он успел ко мне наклониться?
Мои глаза панически расширяются. Шепот вокруг усиливается.
Ему определенно не стоило так делать. Нервно скидываю его руку. Бурно сглатываю и замираю. Сердце перескакивает с одной паузы на другую.
Ворон усмехается. Берет пончик, макает в карамельный сироп и тут же пробует на вкус. Откусывает и медленно пережевывает. Смотрит на меня чересчур насмешливо.
— Неплохо.
— Я… рада, что понравилось. А тебя ничего не смущает?
— А что меня должно смущать? — взгляд, убийственно озадаченный давит.
— Даже не знаю… — снова кошусь на камеры. Нас бесстыдно фотографируют.
— А ты не так разговорчива, как тогда в машине, — усмехается, приподнимая бровь. — Наверное, это тебя что-то смущает?
Да он издевается!
— Н-нет. А ч-что меня должно смущать?
Щеки становятся чрезмерно горячими. Лицо полыхает.
Я горю.
Он усмехается сотый раз за минуту. Даже не верится, что этот мрачный парень умеет так веселиться.
— Без понятия. Так что скажешь?
