Так спокойно и легко, когда Клюевой нет. Никто меня не задирает по ее наводке, всем просто плевать.

Девчонки в углу уселись, головы пригнув, что-то увлеченно обсуждают. Динка побежала со своим Стасом обжиматься (он в параллельном классе обучается).

Парни развлекаются, как могут. Я на них не гляжу. Боюсь столкнуться глазами со Славой, потому что мне стыдно.

Я не сделала для него задание, и не знаю, как ему об этом сообщить. Возможно, я успела бы сделать часть на перемене, но там довольно сложная тема. Планирую попробовать на обеде прорешать. Обычно он на обеде уже переписывает своим подчерком, но не в этот раз.

Я стараюсь не прислушиваться к его голосу, чтобы не вспоминать вчерашний эпичный вечер и мое признание, закончившееся великим провалом.

Мне просто нужно отойти от всего этого. И пусть они так шумят, я почти отключаюсь, в полудреме. Но шум голосов меня выводит из полусна.

Мякишев опять прыгает, словно обезьяна, прямо по партам. Хоть обувь снял… и даже носки. И напевает голосисто:

«Босой, босой, и давно уж холост-о-оой!»

Придурок.

Гелька недовольно цокает языком. Все ржут, наскоро убирая вещи в рюкзаки. Некоторые подпевают и пританцовывают.

— Шацкая, двинься, иначе наступлю на тебя!

— Отстань, — сонно бормочу.

Я впервые так сильно не выспалась. Всегда ложилась рано, а тут гуляла допоздна.

— Ну, как хочешь, Шацкая! Будет очень больно! Потом не говори, что не предупреждал!

Звучат знакомые издевательские смешки.

Что бы это значило?

— Ногу убрал, иначе оторву.

Голос такой грубый и жесткий, что я вздрагиваю. Поворачиваю голову к двери, и вижу, что там стоит…

Ворон.

Он не смотрит на меня, его зловещий взгляд сосредоточен за моей спиной.

В классе наступает гробовая тишина.

Я поворачиваюсь и вижу, что над моей головой повисла чья-то пятка.

Чуть выше взглядом веду, там Мякишев Гришка. Стоит прямо надо мной, нога так и висит в воздухе. Завис вообщем, словно статуя Микеланджело. Немного покачивается, удерживая равновесие.

Рот недоуменно скривлен, видимо, на губах была улыбка, но она со скоростью ультразвуковой ракеты тухнет.

— Ой, а ты чего здесь, ты же из другого кла… — губы Мякишева белеют, он медленно убирает ногу обратно на парту. Выпрямляется, становясь в позу оловянного солдатика.

— Вот, так и стой, придурок. Пошевелишься — убью, — все тем же невероятно пугающим голосом приказывает мой маньяк.

Мякишев издает резкий полувздох, громко сглатывает и замирает.

Народ многозначительно переглядывается, округляя глаза. Динка вбегает в кабинет перед самым звонком, на секунду притормаживает и шокировано разглядывает Ворона, будто перед ней великое божество. Рот изумленно раскрывает и чуть подкашиваясь, идет к своему месту.

Парень делает твердый шаг, и в классе становится еще тише. Настолько тихо, что можно было бы услышать, как та самая занимательная муха в углу чихает.

— Что ты… — успеваю произнести, прежде чем он возьмет стул, поставит его спинкой ко мне и усядется. Ноги расставит широко в коленях, локти кладет на спинку, и утыкается в меня безумными глазами.

Я следую примеру многих, приоткрываю рот. Но не удивленно, нет. Скорее… Раздраженно. Взбешенно и…

Обреченно.

Знаете, это чувство, когда все настолько плохо, что ты уже готов сдаться? Вот, оно то самое. Пронзает в моменте.

Я явно чем-то не угодила Ворону, из-за чего он меня сильно недолюбливает.

Деваться некуда, и я, захлопнув рот, жду, что он скажет. Как унизит меня? Толпа тоже ждет.

Но он не успевает ничего сказать, потому что в класс входит наш учитель Эдуард Григорьевич. Останавливается, как вкопанный, сжимая папки, неуверенно поправляет очки.

У меня появляется довольная улыбка на губах.

Вот оно. Мое спасение. Сейчас Ворон уйдет в свой класс. Даже, если ему все равно, что был звонок, учитель его выгонит. Он очень строгий у нас.

— Эдуард Григорьевич, у меня важный разговор, — спокойно говорит он, даже не взглянув на учителя. — Прошу извинить.

— Хорошо, Артур, только недолго, — тяжело вздохнув, будто также принимая неизбежное, учитель выходит, плотно прикрыв двери.

Уголки моих губ унывающе опускаются вниз. У Ворона же напротив — насмешливо приподнимаются вверх.

Но ощущение витает, что он явно серьезен, как никогда…

Глаза в глаза. И нет возможности отвернуться. Знаете, ее просто нет. Моя воля полностью отсутствует. Я под сильнейшим гипнозом.

Не зачарована, нет.

Напугана.

У меня губы пересыхают, хочется пить. Облизываю их медленно, оттягивая момент. Парень снова отслеживает мое движение. И взгляд на этот раз довольно сфокусированный. Ни один мой жест не оказывается не замеченным. Даже то, как нервно дергаю ногами, видимо в дохлой попытке убежать куда подальше. Можно с этой планеты.

В классе тишина. Только Мякишев еще пару раз громко сглатывает.

— Избегаешь меня? — тихо, низко, интимно. На грани с хриплым шепотом, от которого идут игольчатые мурашки…

А может, я просто напугана сильнее, чем мне казалось.

— Нет, — шепчу также тихо, но чувствую — все вокруг прислушиваются. Веки опускаю, отчего-то в этот момент стесняясь смотреть на него.

Ощущение, что парень пронзает во мне дыру глазами. Все лицо горит. Язык онемел, не могу справиться с волнением. Все мысли о том, как он хочет унизить меня. Обидеть, сделать больно, на виду у толпы.

Не знаю, вынесу ли я это снова. Когда я не высыпаюсь, то особенно близко к сердцу все принимаю. Особенно уязвима. Будто мои нервные клетки чрезмерно раздражены и требуют отдыха. Сегодня я определенно не в состоянии вынести очередного унижения. Мечтаю о спокойствии.

— Давай поговорим на обеде! — выпаливаю на выдохе, не успевая анализировать. — Мы можем выпить чаю в буфете… Я куплю тебе пончики, хочешь? Тебе же нравится сладкое? — уже не понимаю, что за бред несу от нервов. — Да, нравится, я помню! Знаешь, мне тоже. Я их очень люблю. С карамелью особенно… По-моему, ничего вкуснее в мире нет.

Какая же я дура! Подкупить бездушного демона… пончиками?

Невероятно, что я посмела сморозить такую глупость.

Поднимаю глаза на Ворона, впитывая его реакцию. Он не выглядит разозленным, скорее — глубоко задумчивым.

Заинтересованно хмыкает.

— Хорошо, — выносит свой королевский вердикт. — Ровно в двенадцать, Малышка. Не опаздывай.

Киваю, заводя руку за шею. Все тело болит, как от тяжелой работы.

Ворон шагает к двери, но перед выходом оборачивается и грозно бросает, глядя на Мякишева:

— До конца урока так стой. Не двигайся и молчи. Иначе — будет очень больно. Понял?

— Д-да…

— Хр*на ты понял, безмозглый? Я же сказал молчать. Ты, — пальцем щелкает, глядя на Тихонова — грузного парня, которого втихую называют Колобком, но в глаза люто побаиваются. Потому что он эти глаза может влегкую выбить.

— Я, — Колобок встает, и зачем-то кланяется.

Я его понимаю. Хорошо, хоть не в реверанс садится. Мне пару раз хотелось, когда он раздавал свои властные указания.

— Ты за главного. Если он молча не достоит до конца — поговорим с тобой. Уяснил?

— Уяснил! Выполню все! — и снова кланяется.

Меня почему-то прошибает.

Чего это он тут вытворяет? Я начинаю фырчать.

Но тут же замираю, потому что чересчур заметно получилось. Тишина стояла, а тут я… дурацкими звуками… перебиваю самого короля.

Мой маньяк мгновенно поворачивает голову и смотрит на меня.

Все молчат. Тоже подозрительно косятся в мою сторону.

Я уж думаю, что мне сейчас попадет. Нет, в ноги ему я кланяться не буду.

Нет, нет, не хочу. Не дождется.

Максимум реверанс.

Ой, да ну, нет. Не волнуйтесь. Это шутка.

Наверное…

Но парень и не думает, что-то от меня требовать. Ухмыляется только, чуть более заметно, чем обычно. И уверенно выходит, заявив учителю, что он закончил.