– Спасибо за предупреждение, – отозвалась Эдвина. Каждая хорошо воспитанная барышня знала, что порядочные господа не позволяют себе называть женщин «милашками», не заговаривают с ними, не будучи представленными третьими лицами, и уж тем более не знакомятся на улице. Кроме того, каждая хорошо воспитанная барышня имела в своем распоряжении по крайней мере три вещи, чтобы в особых случаях оказать достойный отпор любому, кто посягнет на ее честь и достоинство. Эдвина поудобнее перехватила зонтик. Валентина мило улыбнулась и якобы случайно вынула из шляпки одну из булавок. Как назло, вокруг не было ни одного полицейского или на худой конец носильщика, чтобы в случае чего спасти трех господ от увечий.

– Мы проводим вас, милочки, – предложил усач.

– Простите, что задержался, дамы, – сказал незаметно подошедший сзади Себастьян Брок. – Разрешите предложить вам руку?

Он многозначительно посмотрел на молодчиков и повел плечами.

– Нарушаем? – вежливо поинтересовался возникший рядом полицейский.

– И в мыслях не было! – поднял руки усач.

Себастьян кивком поблагодарил полицейского за своевременное вмешательство, тот взял под козырек, отступая в сторону.

Эдвина легко оперлась пальчиками о предложенную Себастьяном руку, а Валентина воткнула булавку обратно в шляпку и пристроилась чуть позади Эдвины, как и полагается скромной компаньонке. Она тоже любила совпадения, правда, считала их не счастливыми случайностями, а тщательно законспирированными закономерностями.

Танн – Ранкона

Вопреки всякому здравому смыслу, Вальтер Хельм не злился на старшую дочь. Скорее испытывал досаду из-за отсрочки планов и того, что не распознал в дочкиной покорности признаков бунта, но никак не злился. Для этого он был слишком практичен. Кроме того, отец не без основания полагал, что знает характер Валентины – ни один Хельм никогда не поступит бесчестно.

Выйдя из непродолжительного оцепенения, в которое его повергло известие об исчезновении еще и племянницы госпожи де Ла Мотт, Вальтер Хельм вернулся домой и заперся в кабинете, откуда немедленно стали доноситься странные звуки. Кондитер не то методично рвал в клочки бухгалтерские книги, не то выламывал решетку из камина, не то избавлялся от фарфоровых статуэток, украшавших каминную полку. Что бы там ни происходило, долго это не продлилось. Все еще не совсем придя в себя, Хельм покинул кабинет и направил стопы в кондитерскую. К удивлению Марты, с опаской заглянувшей в кабинет супруга после того, как за тем захлопнулась входная дверь, никаких следов погрома там не наблюдалось.

Вслед за классиком Вальтер Хельм мог бы воскликнуть: «Что за тяжкое дело быть отцом взрослой дочери!» Впрочем, классиков прославленный кондитер читал редко, отдавая предпочтение «Вестнику Танна», столичному ежемесячному журналу «Времена», бухгалтерским книгам, техническим документам и сборникам кулинарных рецептов. Последние господин Хельм читал с особым усердием, также планируя написать собственную кулинарную книгу. Он даже несколько раз брался за перо, но, как ни старался, мысль уводила его далеко за пределы ингредиентов и кастрюль, в итоге получалось нечто далеко не кулинарное, а иногда даже с детективным сюжетом.

Друзьям было объявлено, что Валентина по личной просьбе госпожи де Ла Мотт сопровождает ее племянницу в Ранкону. Собственно, это была чистейшая правда – по крайней мере во второй половине утверждения.

– Я всегда считал, – сказал Хельм, готовясь ко сну, – что мои дети слишком хорошо воспитаны, чтобы ставить семью в неловкое положение.

– Времена изменились, дорогой, – мягко заметила его супруга, присаживаясь за туалетный столик. – Современные девушки самостоятельно путешествуют, поступают в университеты, выбирают себе мужей и на все имеют собственное мнение. Это называется эмансипацией.

– Возмутительно! – воскликнул кондитер. – А потом они захотят носить брюки, участвовать в управлении государством, и в конце концов мужчина перестанет быть непременным условием для зачатия ребенка! Куда катится мир!

Госпожа Хельм улыбнулась и потянулась к баночке с кремом. Она растила четверых детей и помогала супругу, но никогда не забывала, что за порогом дома начинается Гернский тракт. Просто, говорила она, некоторым довольно детских мордашек, воскресных семейных обедов и встреч в Обществе друзей природы, а другим мало и целого мира. Она ни на миг не сомневалась, что Валентине не понравятся отцовские планы на ее будущее. А госпожа Хельм редко ошибалась в предположениях, когда речь заходила о представителях их семейства, пятерых из которых (включая супруга) она воспитывала вот уже более двадцати лет.

«К гадалке не ходи, Тина выдумает что-нибудь», – размышляла она, наблюдая за старшей дочерью, которая с мрачной решимостью укладывала пирожные в специальные коробочки. Обрывки упаковочной бумаги летали по всей комнате. Когда она украдкой заглянула в комнату дочери, то обнаружила под кроватью ковровую сумку, а на камине – подозрительно опустевшую копилку. «Я навещу Винни Дюпри, мама», – сказала после завтрака Валентина. «Надеюсь, ты проведешь время с пользой», – ответила мать, не сомневаясь, какой будет следующая новость о ее малышке.

– Марта, – господин Хельм потянулся к трубке, рассеянно повертел ее в руках. – Валентина сведет меня с ума!

– Чушь, мой дорогой. Тебя не способны свести с ума даже твои бухгалтерские книги. И потом, ты ведь знаешь Тину…

– После выходки этой девчонки я уже не могу сказать, что знаю, на что способны собственные дети. На всякий случай надо подержать Катрин под домашним арестом. И написать в школу, чтобы присматривали там за мальчишками.

– Вальтер, дорогой… – запротестовала было госпожа Хельм, но умолкла. Спорить с мужем было бесполезно.

– Я поеду в Ранкону или куда там сбежала эта девчонка, – сказал супруг, решительно запирая трубку в секретер. – И привезу ее домой. Завтра же и поеду.

– Разумеется, дорогой, – кивнула Марта, – правда, у тебя завтра очень важный обед с господином Тронквистом.

– Вот черт! – господин Хельм с досады так дернул воротник пижамы, что верхняя пуговица отлетела и, подскакивая, покатилась по полу. – Я не могу допустить, чтобы этот напыщенный индюк Ришар опередил меня.

Марта Хельм поправила ночной чепец и незаметно подмигнула своему отражению в зеркале. В конце концов, надо дать девочке шанс посмотреть хотя бы кусочек мира. Какой смысл убегать из дома, чтобы вернуться буквально через день? А супруг и сам в глубине души знает, что ничего серьезного за несколько дней самостоятельной жизни с Валентиной не случится – в противном случае он бросился бы в погоню незамедлительно.

Заключив вожделенную сделку прямо под носом у конкурента, господин Хельм отправился на поезде в Ранкону, от души надеясь, что его кратковременное отсутствие не нанесет непоправимого ущерба делам.

В столицу он прибыл на четвертый день после побега Валентины, нанял экипаж и вскоре уже звонил в дверь дома госпожи де Ла Мотт.

– Чем могу быть полезен? – спросил Жак Фебре, являя свои усы взору кондитера.

– Я Вальтер Хельм. Мне нужна моя дочь.

– Сожалею, господин Хельм, но вашей дочери здесь нет, – сказал Жак.

– То есть как нет?! – довольно хладнокровно для своего положения спросил господин Хельм. – Она сбегает из дома, я бросаю все дела, мчусь вслед за ней, и оказывается, что она снова улизнула?!

– О, сударь, – Жак гордился своим умением оценить человека по внешнему виду, и в данном случае вид господина Хельма Жаку весьма и весьма не понравился, – пройдите в дом, прошу вас. Я постараюсь дать все необходимые пояснения.

И господин Хельм, со всем возможным комфортом устроенный в малой гостиной, получил исчерпывающий, насколько это было возможно, ответ на свой вопрос.

– Госпожа Хельм и графиня Дюпри, – сообщил Жак, кивая Веронике, чтобы та поставила поднос с принадлежностями для чая на стол, – не далее, как сегодня утром покинули Ранкону.