А потом он увидел чужака, увидел внутренним взором: туманную фигуру – тень, метрах в пяти позади себя. Артур Конти, Призрак Оперы, открыл глаза и медленно обернулся.

Прячущийся в полумраке незнакомец сделал шаг вперед. Очертания его струились, плыли, черты лица невозможно было различить за туманной дымкой, он, казалось, балансировал на грани двух миров – реального и потустороннего. Артур прищурил глаза – и фигура напротив начала обретать плотность и цвет, превращаясь в высокого прекрасно сложенного мужчину с темными волосами. Чужак поднял руку, на которой нарастал рукав белой сорочки, проявлялась запонка и манжет, поверх ровным слоем ложилась ткань пиджака, и пошевелил пальцами. Сам собой завязался шейный платок, булавка черной каплей упала в середину узла. У Артура пронеслась абсурдная мысль, что вот это и есть настоящий Призрак Оперы. Затем он сделал шаг к тенору, выставив вперед левую руку, с кончиков пальцев которой зазмеились белесые ниточки.

Показать спину этому пришельцу Артур не смог бы, а потому стал медленно пятиться. Колосники задрожали, и дрожь передалась ему. Он оказался на лесенке, спрыгнул на соседний мостик, отступил дальше, а чужак все наступал, вопреки всем законам здравого смысла.

Еще один мостик зашатался под ногами Артура, снова мостик, канаты, лесенка, и вот уже правая боковая галерея, а белесые змеи уже почти касаются горла, и горят азартом погони глаза незнакомца. И тут, ощутив спиной деревянную переборку, тенор собрался с духом и прыгнул на «Призрака».

Он пролетел его насквозь, словно погрузившись в воду и выйдя из нее, упал грудью на канатные перила: дыханье на миг прервалось. Но незнакомец тоже оказался сбит с толку – он расставил руки в стороны, словно удерживая равновесие, лицо утратило надменное выражение. И Артур ударил в это лицо кулаком в перчатке.

Рука влетела в щеку – как в размягченное масло, незнакомец дернулся, от него отскочили искорки и мгновенно погасли. Ага! Противник все-таки уязвим! Артур ударил снова, но незнакомец отклонился и тут же оказался на галерее, за спиной тенора. Но теперь преследуемый и преследователь поменялись местами.

Проскользнув между тросами, чужак оказался возле площадки-«ковра», с помощью которой актеры эффектно пролетали над сценой. Щелкнули, натягиваясь, тросы, площадка заскользила, наращивая скорость. Артур метнулся следом за ней, прыгнул и ухватился за край, совершенно не ко времени сожалея, что не надел плащ, который мог бы сейчас лететь за ним эффектной волной.

Площадка пронеслась над головами рабочих, приведя их в замешательство, и остановилась. Артур спрыгнул на пол. Преследуемый по пятам незнакомец метнулся вправо и скрылся в подсобном помещении, где хранились декорации.

Но азарт сыграл с Призраком Оперы номер девять злую шутку. Когда чужак вдруг остановился и повернулся к нему лицом, Артур бросился вперед, уже предвкушая, как схватит наглеца за грудки и припрет к стенке. Об опасности он забыл. Губы незнакомца искривились в неприятной улыбке, он сделал плавное текучее движение вперед – и тонкие белые нити захлестнули горло певца…

…Артур Конти тряхнул головой, пытаясь разогнать серую дымку, затянувшую пространство перед глазами. Наконец, предметы обрели привычную четкость. Он лежал на полу за кулисами – кажется, споткнулся о какой-то реквизит, которым захламили все помещение, и, падая, ударился головой. Вот позорище-то, промелькнуло в голове – Призрак Оперы, умудрившийся грохнуться в обморок в собственном театре! Слава Всевышнему, никто этого не видел.

Где-то на краю сознания противно, как кусачая осенняя муха, зудела мысль – он что-то забыл. Что-то важное или нет? Тенор еще раз помотал головой, стянул маску, провел ладонью по лицу. Что бы это ни было, подумал он, разбираться придется позже: сейчас ему нужно хоть немного отдохнуть перед спектаклем.

…Проходя мимо доски объявлений, Конти остановился, сделал шаг назад, якобы заинтересовавшись котятами, и, украдкой оглядевшись по сторонам, быстро вытащил из одного кармана записку, из другого кнопку, и – вуаля! – в центре доски уже красуется написанная красивым почерком очередная записка от Призрака Оперы:

«Уважаемый Сами-знаете-кто! В виду участившихся случаев распития алкоголя на рабочем месте (а именно в суфлерской будке) делаю вам первое – оно же последнее – предупреждение! Следующий случай сделает вас, Сами-знаете-кто, безработным.

Остаюсь ваш, П. О.»

Ранкона

Если верить путеводителю, улица Симона была невелика, но путеводителю в данном случае верить не стоило: то, чего не хватало в длину, компенсировалось бесчисленными изгибами. Себастьяну даже подумалось, что он вполне может выйти обратно на площадь Согласия, идя только по улице Симона в одну сторону.

В отличие от широких светлых проспектов новой застройки, старый город, где по традиции селились не слишком обремененные законопослушностью маги, смотрелся мрачновато. Здесь сами собой приходили на память мрачные истории о временах царя Сибелиуса Первого, который, как гласили легенды, и привез на эти земли нынешнюю магию.

Сибелиус воевал с местными кочевыми племенами, а его маги – с шаманами. Из столкновения совершенно разных школ и родилась современная магия Ольтена с ее суровыми законами. Вместо кровавых жертв – Правила, главным из которых стало всеобъемлющее «я беру – я отдаю». Себастьян Брок не был магом, но Правила знал. Все ольтенцы знали – от самого бедного крестьянина до короля. В Правилах была суть существования самого мира, хотя многие уже начали называть их суевериями. Но маги так не считали.

…Проклиная про себя неровные булыжники мостовой и еле удерживаясь, чтобы не начать в полный голос жаловаться на жизнь в целом и гудящие ноги в частности, Себастьян вышел из уже седьмой… или восьмой?.. нет, все же седьмой лавки, так и не получив ответа. Едва взглянув на портрет, волшебники единодушно указывали ему на дверь – их презрение к законам явно не простиралось так далеко.

Восьмая лавка. Повезет или нет?

Внутри царил классический полумрак. На полках переливались всеми цветами радуги таинственные реактивы в пузатых колбах, непременный черный ворон чистил клюв на столь же обязательном белом черепе, выполнявшем роль пресс-папье, и, разумеется, повсюду грудами лежали старинные книги и свитки. Себастьян поднял голову в поисках подвешенного к потолку чучела какой-нибудь экзотической чешуйчатой и зубастой твари и, ничего не обнаружив, почувствовал что-то вроде разочарования.

– Чем могу служить?

Хозяин встал из-за прилавка, откладывая в сторону причудливой формы яркую вещицу. Ростом он был довольно высок – не уступил бы Себастьяну, худощав, коротко стрижен и гладко выбрит. Сложная конструкция, напоминающая очки с кучей дополнительных стеклышек на двигающихся креплениях, закрывала глаза хозяина. Он снял ее и спрятал в ящик стола.

– Вечер добрый, – поздоровался Себастьян. – Вот ищу, где у вас чучело дракона.

– А что, интересуетесь? – усмехнулся хозяин. – Я его в чистку отдал, запылился совсем дракон и паутиной оброс. Пускай заодно и эликсирами обработают против насекомых, а то ведь сожрут и не устыдятся.

В светлых глазах мага мелькнула хитринка, но добрая. Расположить к себе он умел. Как жаль будет, если и он, увидев живой портрет, скажет, как все до него: «Уходите из моей лавки по-хорошему».

– Так что у вас?

– У меня сложный случай, – осторожно начал Себастьян. – Я, признаться, не знаю…

– Порча? Проклятье? Наведенная трансформация? – Хозяин лавки выдвинул другой ящик и достал оттуда плоский футляр для очков. Водрузив уже нормальные очки в тонкой оправе на нос, он сделал приглашающий жест.

Себастьян положил портрет на прилавок и снял с него покрывало, краем глаза следя за лицом мага. Выражение его все же изменилось, но не на каменно-холодное, как опасался молодой человек – всего лишь на безмерно печальное. Волшебник провел ладонью над портретом.