Часы пробили двенадцать. Себастьян поблагодарил седовласого библиотекаря за помощь и бросился в гостиницу. На полуденный рейс он опоздал, то поезда в Ипсвик, к счастью, уходили каждые два часа.

* * *

– Ну что ты бродишь как виноград недозрелый! – терпению господина Биллингема пришел конец, и он разразился гневной тирадой после продолжительного воздержания от замечаний, поскольку в поезде благоразумно не привлекал к себе внимания. – Остановись, у меня перед глазами все прыгает!

– Дядя, таким тоном, пожалуйста, отчитывай мальчишку на побегушках, – огрызнулся Себастьян. В отличие от широких и светлых галерей университета Ареццо, Ипсвикский Университет с его слабо освещенными коридорчиками, тупиками, переходами и поворотами был настоящим лабиринтом. В полумраке возникали и растворялись фигуры в мантиях, бесшумные и унылые. Не было привычного гама, смеха, стихийно возникающих споров, шуточных потасовок. Впечатление университет производил гнетущее.

Наконец, табличка над аркой возвестила, что далее простирается вотчина магов и чародеев. Коридоры здесь были пошире, окна посветлее, а побелка на потолках посвежее. Кроме того, то там, то тут из пола прорастали загадочные побеги, с потолка капало нечто тягучее с тяжелым смоляным запахом, а по стенам метались рваные тени, смутно напомнившие Себастьяну тени Асти. Студенты-маги были порезвее математиков и юристов, и раз в десять веселее.

– Себастьян, бестолочь, – процедил сквозь зубы дядюшка Ипполит, – перестань блуждать, спроси дорогу.

Поборов страстное желание потерять портрет где-нибудь в темном закоулке, Себастьян все же воспользовался советом и спросил, как найти деканат.

– Пойдемте, я вас провожу, – откликнулся высокий худощавый юноша, спрыгнув с подоконника. – У меня сегодня день такой – в деканат всех провожать. В полдень сопровождал туда двух дам.

Профессор Кэрью наслаждался послеобеденной сигарой. На обед в кабачке «Зеленый дрозд» подавали превосходные рубленые бифштексы под нежнейшим соусом и домашнее пиво. Кабачок открылся едва ли месяц назад, и первым его обнаружил профессор Шомберг, большой гурман. Оценив кухню и обстановку, он охотно поделился своим открытием с коллегами, которые отправились исследовать неизведанную территорию на следующий же день, а затем уверенно внесли «Зеленого дрозда» в число любимых заведений Ипсвика.

С удовольствием затягиваясь, профессор предался воспоминаниям о восхитительной трапезе, когда его мысли прервал решительный стук в дверь. Не дожидаясь его ответа, дверь открылась, и в кабинет шагнул незнакомый молодой человек. Секретарь, маячивший за его спиной, лишь уныло развел руками.

– Чему обязан? – пока еще дружелюбным тоном осведомился профессор Кэрью.

– Прошу прощения за это вторжение, господин профессор, – вежливо сказал Себастьян. – Я вынужден был вас потревожить, но у меня очень серьезное дело, и мне не обойтись без вашей помощи.

– Хорошо, – кончиками губ улыбнулся Кэрью, с интересом рассматривая молодого человека. На вид не более двадцати пяти. Высокий, густые каштановые волосы, открытый взгляд, фигура человека, явно любящего спорт, но светло-карие глаза полны безмерной усталости. На плече болтается полотняная сумка, какую носят художники. – Я вас внимательно слушаю.

– Даже не знаю, с чего начать… – замялся Себастьян, чей решительный настрой начал улетучиваться.

Разумеется, дядя Ипполит не преминул вступить в разговор.

– Племянник! – сурово сказал он. У профессора Кэрью дрогнула рука, и пепел сигары упал мимо пепельницы. – За пять лет тебя так и не научили вести деловые переговоры!

– Это и есть мое серьезное дело, – извиняющимся тоном сказал Себастьян и достал портрет из сумки.

– Потрясающе, – произнес профессор, загасил сигару и вышел из-за стола.

Минут пять он рассматривал дядю со всех сторон, потер мизинцем заглушку, удовлетворенно хмыкнул, проверил раму, ковырнул ногтем холст, проделал перед нарисованным лицом какие-то пассы. – Потрясающе, – повторил он, присаживаясь на краешек стола. – Откуда у вас это?

– «Это», юноша, – сказал дядя Ипполит, – Ипполит Биллингем Второй, с вашего разрешения.

– Это мой дядя, – пояснил Себастьян, которого изрядно повеселило выражение лица Ипполита Биллингема, когда перед его нарисованным носом порхали проворные руки профессора магии.

– Мне как специалисту в этой области крайне интересно было бы узнать, как произошло сие прискорбное событие, – сказал волшебник. – Однако вы приехали с определенной целью. Прошу, располагайте мной. Чем могу быть полезен?

– Я ищу одного волшебника, – сказал Себастьян.

Профессор кивнул.

– Подожди, племянник, – перебил господин Биллингем и обратился к декану. – Может быть, вы, человек, несомненно, сведущий, сами сможете снять с меня эти путы?

Тот покачал головой.

– Увы, эта наведенная трансформация слишком сложна. Чтобы снять их с вас, надо быть либо тем, кто их наложил, либо… – Профессор подпер подбородок и нахмурился. – Либо очень, я подчеркиваю, очень хорошим практиком. Практиком с большой буквы. Видите ли, – продолжил он, отходя к шкафу и доставая оттуда бутылку и два пузатых бокала, – все дело в той цене, которую платит каждый маг за свою силу и право ею пользоваться. За каждое волшебство приходится платить своей болью. Чем серьезнее волшебство – тем больше приходится платить. Иногда эта цена кажется невыносимой.

Кэрью разлил коньяк по бокалам. Себастьян вздохнул. Спиртное на голодный желудок употреблять не хотелось – из уважения к благородному напитку и собственному рассудку, – но бокал все же взял.

– Ваше здоровье, дядюшка, – сказал он и пригубил коньяк.

Ипполит Биллингем насуплено молчал. Профессор задумчиво барабанил пальцами по столешнице.

– Скажите, – прервал его размышления Себастьян, – вы говорили, что снять заклятие может хороший практик, но разве так трудно его найти? Скажем, маги, которые работают на Этвешей.

– Ах, молодой человек, разве там практическая магия? – сокрушенно покачал головой профессор. – Игрушки! Пыль в глаза! Новейшие открытия в науке плюс малая толика того, на что способен настоящий чародей. У торгашей после их магии разве что поболит голова. А настоящие чары – это когда тебя всего наизнанку вывернет. Нынешняя молодежь не видит смысла в том, чтобы расплачиваться своим благополучием за сомнительное удовольствие управлять тонкой материей.

– Признаться, никогда не любил магов, – сказал Биллингем. – И, как видно, не зря.

– Могу ли я узнать, сударь, – обратился к нему профессор, – как… м-м-м… случился сей казус? – Он снова принялся ощупывать раму. – Никогда прежде не встречал подобных… м-м-м… трансформаций. Изящно, черт побери! И никаких следов!

– Меня навестил какой-то маг с извращенным понятием о деловых переговорах, – сказал Биллингем. – Трах! Бах! И вот я на стене. Ужасное положение!

– Полностью с вами согласен, – сказал профессор Кэрью и добавил: – Видимо, вы – весьма и весьма значительная фигура в деловых кругах, раз ваши конкуренты решили избавиться от вас подобным способом?

– Не буду отрицать, – ответствовал Ипполит Биллингем, и если бы не был портретом, то непременно раздулся бы от гордости, – я – не последний в Ольтене винодел.

– Так вы винодел! – воскликнул профессор. – Как говорится, кровь нации!

Себастьян едва удержался от усмешки, видя, как заблестели дядюшкины глаза.

– Кхм! – отвлек он профессора от портрета. – Нам рекомендовали обратиться к Марку Довиласу. Вы его знаете?

– С ума сойти, – со странными интонациями в голосе произнес профессор Кэрью. – Всем, решительно всем сегодня нужен профессор Довилас!

– Вы его знаете? – повторил вопрос Себастьян.

– Разумеется, молодой человек.

Профессор допил коньяк и набросал на листке бумаги адрес.

– Кто бы ни рекомендовал вам к нему обратиться, – сказал он, – это самый лучший выбор. Вряд ли кто-то еще из знакомых мне магов возьмется за ваше… м-м-м… дело.

– Этот Довилас, он так хорош? – спросил Биллингем.