Премьера сезона в Опере становилась своеобразным испытанием. Все ли новые веяния отражены в нарядах? Не явилась ли соперница в платье с вышедшими из моды уже целых две недели назад оборками? А какие оттенки волос ныне носят в столице? Вы слыхали, у герцога Н новая пассия, а граф Л дрался на дуэли из-за некоей М... Как, вы еще не в курсе?

Девушки в сопровождении Вероники вышли из кареты госпожи де Ла Мотт и последовали к входу.

Сверкающая публика уже заполнила фойе Оперы. Валентине казалось, что она идет через тропические джунгли: ее окружали самые яркие оттенки в безумных сочетаниях и укутывали волны разнообразных ароматов. Отовсюду долетали обрывки фраз без начала и без конца, блеск слепил глаза. От волнения ужасно хотелось ухватиться за руку Вероники, как за мамину когда-то в детстве. Но рядом шла Эдвина, а Вероника, ставшая на этот вечер их дуэньей, чуть-чуть отставала.

Словно из-под земли, вырос официант с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским, другой сновал среди публики с крохотными канапе. «Хочешь?» – одними глазами спросила Эдвина, но Валентина отрицательно покачала головой.

– Дорогая моя, вас мы не ожидали увидеть! – какая-то высокая дама в алом платье расцеловала Эдвину в обе щеки, а Валентина ехидно отметила про себя, что надеть алое при таком цвете лица не пришло бы в голову даже известной в Танне любительнице экзотических расцветок Виолетте Гранд.

Графиня Дюпри раскрыла веер и очаровательно улыбнулась.

– Счастлива видеть вас, сударыня.

– А ваша матушка тоже здесь?

– Нет, матушка пропустит этот спектакль… о, уже звонок! Надеюсь, увидеться с вами в антракте…

– И обсудить оперу. Обратите внимание на Бодерини, говорят, она восхитительна. Интересно, как удастся ей роль царицы Феодоры.

– Непременно, сударыня, непременно.

Девушки прошли в зал и заняли свои места в партере.

– Обычно мы берем ложу, – словно извиняясь за недостаточно хорошие места (а по мнению Валентины так просто великолепные), сказала Эдвина. – Матушка любит оперу, а папа считает, что в ложе удобнее – отодвинул кресло, чуть поддернул занавеску, заткнул уши ватой – и можно спать все три часа. Папа предпочитает драму – пение его усыпляет.

Валентина с трудом сдержала смех и полезла в сумочку за биноклем.

– Как красиво. На люстру даже больно смотреть, так она сверкает. Послушай, а ты всех тут знаешь?

– Кое-кого знаю, – пожала плечами графиня. – А что?

– Кто это такой? – Валентина незаметно кивнула в сторону правой боковой ложи первого яруса.

Эдвина присмотрелась.

– Понятия не имею, – прошептала она. – Впервые вижу… его бы я запомнила непременно.

Предмет их беседы сидел, небрежно облокотившись о балюстраду и слегка склонив голову к плечу, словно пытаясь что-то рассмотреть в блеске тысяч хрустальных подвесок люстры. Мужчина, лет тридцати пяти, черноволосый, светлоглазый, с правильными чертами лица.… Да, он был красив, но не модной в аристократических кругах жеманной привлекательностью. Черты его лица могли бы быть высечены в мраморе античным мастером, столь гармоничны они были, и только презрительная усмешка, скрывавшаяся в уголках идеально очерченных губ, несколько портила этот идеальный образ.

– Нет, я его не знаю, – повторила Эдвина.

На сцене появился директор театра.

– Достопочтенные господа! – торжественно начал он. – Нашу премьеру почтил своим присутствием его величество Александр.

Публика разразилась аплодисментами. Плотно задвинутые занавеси королевской ложи распахнулись, и его величество с благосклонной улыбкой кивнул публике и директору в знак приветствия. Рядом с ним стоял принц Стефан.

– Боже! – выдохнула Валентина, во все глаза рассматривая венценосных братьев.

Как выразился некий шутник, путешествуя по Ольтену, непременно следует увидеть архитектурные ансамбли Абано, старинные замки Доннаса, Ботанический сад в Оксере и ольтенского короля Александра. С шутником, кстати, после этого абсолютно ничего не случилось.

Впрочем, в каждой шутке есть доля шутки. Ольтенцы гордились своим монархом: он достойно правил страной и просто великолепно смотрелся – высокий, статный, прекрасный спортсмен, белокурый и синеглазый. Младший брат очень походил на него, хотя и был немного тоньше в кости и более порывист в движениях.

– Мне что, разорваться? – горестно вопросила Валентина. – На кого смотреть, на его величество или на незнакомца в ложе напротив?

– Для верноподданных ольтенской короны такой вопрос не должен даже возникать, – усмехнулась графиня. – Но ты можешь смотреть на сцену. Там сейчас все начнется.

– Смеешься? – вздохнула подруга, но совету мужественно последовала. Тем более что и таинственный брюнет, и король с братом отодвинулись вглубь своих лож, так что их стало сложно рассмотреть даже в бинокль.

Оркестр заиграл увертюру.

Валентина с любопытством следила за действом на сцене. Сюжет вкратце пересказала Эдвина: опера была посвящена событиям более чем двухтысячелетней давности, когда изгнанные из родной страны братья Сибелиус и Дейтар отправились морем в далекое странствие, закончившееся основанием Ольтена – крепости, со временем выросшей в целое государство. Несмотря на название, странствиям братьев в опере почти не уделили внимания. Автора гораздо больше интересовал конфликт между Сибелиусом и вождем местных племен Джумлой, а также любовный треугольник, возникший из-за жены Джумлы, царицы Феодоры. Выяснение отношений обманутого мужа и любовника путем определения чье «до» выше чрезвычайно развлекло Валентину.

Арии сменил балет, танцовщицы порхали по сцене, взлетали на руках партнеров в воздух, и графиня любовалась их отточенными движениями. А вот Валентина внезапно поймала себя на мысли, что балет ей скучен, и ее взгляд невольно обратился в сторону боковых лож. Именно поэтому она и увидела это первой. Огромная люстра заметно покачивалась, словно под ветром. Но какой силы должен быть ветер, чтобы поколебать грандиозное сооружение из хрусталя и магических бездымных и никогда не оплавляющихся свечей? Девушка осторожно склонилась к ушку Эдвины.

– Винни?

– Что такое? – прошептала та.

– Посмотри вверх.

Эдвина подчинилась и ответила подруге непонимающим взглядом.

– Люстра! Она качается!

– Ну и что? Наверное, это танцоры так топают.

– В одном романе был герой, который сбросил примерно такую же люстру в зрительный зал во время премьеры, случился страшный пожар…

– Валентина, это всего лишь роман…

Люстра дрогнула и рывком опустилась примерно на метр. Танцоры замерли, музыканты продолжали играть по инерции. Еще один рывок, и люстра начала раскачиваться – все сильнее и сильнее… Музыка смолкла, а в воцарившейся мертвой тишине раздался отчетливый треск. По потолку во все стороны от люстры зазмеились трещины. Графиня Дюпри сжала пальцы подруги.

На сцену выбрался красный, как вареный рак, директор.

– Ув-важаемые дамы и господа… все в полном порядке, про-про-и-изошла маленькая… маленькое недо… недоразумение. Мы вынуждены объявить антракт раньше времени. Пр-рошу вас покинуть зал. Не нужно паниковать, никакой опасности нет, совершенно никакой!

Страхующие цепи с лязгом вылетели из своих креплений, и люстра помчалась на головы беззащитным зрителям. Отчаянно закричала женщина, к ней присоединились другие, криками и визгом заполнился весь зал. Паника охватила всех. Валентина в оцепенении наблюдала, как медленно, словно во сне, на нее надвигается сверкающее чудовище… и не могла пошевелиться. Осталась только одна мысль, неожиданно холодная и спокойная: сейчас оно упадет на них, и они погибнут…

…словно гигантский факел вспыхнул слева, прозрачные огненные языки охватили люстру – и падение остановилось всего в паре метров над зрительным залом. Боясь поверить своим глазам, Эдвина медленно повернула голову и увидела темноволосого красавца-незнакомца. Он стоял, выпрямившись во весь рост и вытянув правую руку вперед. С кончиков пальцев неслось прозрачное пламя. Все звуки вдруг смолкли, словно кто-то набросил на зал плотное покрывало, и в мертвой тишине особенно четко прозвучал его голос: