Раиса улыбнулась.

— Ну что ж… ещё один. А может, и не последний.

Глава 35 — Где пляшет род, там цветёт земля

Славянский праздник Обновы Лета пришёл в селение ранним утром, с запахом луговых трав и дымком костров. По старому обычаю, женщины венками украшали изгороди и дома, мужчины выносили скамьи, печёные караваи и квас в берестяных бочонках, а дети, как заведённые, гонялись за козликом, которого кто-то из радужных выкрасил в полоски и нарёк "радужным вестником".

Баюн гордо вышагивал в венке из крапивы.

— Это чтоб завистники не приближались, — объяснял он. — Крапива не хуже любой магии. Ужалит — и проклятия отпадут.

— А ещё не хуже, чем чеснок — от тебя и вправду бегут, — хмыкнула кикимора, появляясь из бочки с берёзовым соком. В руках у неё был веник из васильков, которым она ловко подгоняла ленивых мужиков, притворившихся занятыми починкой крыши.

---

Раиса не успевала оглядываться. Лекарская изба превратилась в медпункт-пекарню: её пирожки расходились быстрее, чем она успевала смазывать их маслом. Элейр, скромно отстранённый, тем временем плёл из цветущего зверобоя обереги для всех малышей. Один оберег он оставил себе. Почему — не признался.

К обеду на праздник подтянулись соседи — гномы, двое оборотней-лис, семья фей, и даже старый шаман из болот, который вечно бурчал на свет и радость, но почему-то всё равно приходил и приносил кадку с живыми огурцами. На этот раз — ещё и гармошку.

Солнце уже стояло в зените, когда начались хороводы. Раиса, в венке из земляники и сандалового листа, заплетённая под стать купальским поверьям, вела за руку детей и приговаривала старинную приговорку:

— Где род смеётся — там беда не родится. Где род поёт — там недруги глохнут.

Именно в этот момент в круг впорхнул Баюн… верхом на метле.

— Простите, — заявил он, — Кикимора спьяну спалила мою прежнюю гордость: вон ту табуретку. Теперь только это и осталось.

— Красива, как воронья нога, — язвительно заметила та, выходя из круга с флягой медовухи. — Но работает!

---

Под вечер к костру выносили травы. Старшая из ведуний — седая волхвиня с глазами цвета инея — заваривала особый напиток благодарения: из лепестков маков, мёда, яблоневого цвета и капли росы с утреннего листа. Раиса подлила туда ещё немного настоя пустырника — старое земное средство, "на всякий случай, для баланса".

— Ишь, волшебство волшебством, а седина не ждёт, — прокомментировала она сама себе.

---

Наконец настало время Прыжка через пламя — обычай, в котором сливаются очищение, надежда и немного легкомыслия. Парни и девушки парами разбегались, держась за руки, и прыгали над искристым костром. Кто упадёт — тот год в ссоре проживёт. Кто перепрыгнет — в радости.

Элейр тихо подошёл к Раисе. В глазах — мягкое колыхание заката. Протянул руку.

— Прыгнем?

Она не ответила. Просто кивнула.

Они разбежались — и в этот миг Раиса ясно почувствовала, как магия земли и неба сомкнулась вокруг них, как будто даже духи рода притихли на мгновение. Пламя мягко расступилось, пропуская их. На другой стороне она рассмеялась — свободно, по-настоящему, с ветром в волосах.

— Ну всё, теперь веник в зубы и в дом! — закричала кикимора. — Уже запрыгались! А кто будет убирать?

— Ты, — хором ответили дети.

---

Ночью Баюн залез в котёл с остатками травяного зелья и вылез, пахнущий полынью и мёдом.

— Ты чего туда полез? — удивилась Раиса.

— Надеялся, что омолодит. Но, кажется, просто стану ещё более обаятельным.

— Можешь обтереться и идти к кикиморе — ты её типаж, — фыркнула она.

— Оскорбления зафиксированы. Обидка сохранена. Жалоба отправлена в Совет Котов, — буркнул он, устраиваясь у её ног.

Раиса, глядя в огонь, задумалась. Праздник прошёл — с весельем, шутками и неожиданной нежностью. Но что-то в Элейре всё ещё тревожило её. Он был слишком... знаком. И в этот вечер, среди плясок и славянских песен, она впервые не почувствовала одиночества.

Только предчувствие, что за радостью придёт новое испытание.

Глава 36. Пир у Травницы, или как Баюн чуть не стал настойкой

В поселении Раисы расцвела жизнь: цветы вились по изгородям, воздух наполнялся запахом сушёных трав, а в воздухе витала суета. Впервые в долине проводился праздник Травницы, организованный по инициативе самой Раисы, которую всё чаще называли ласково — Матушка Зелень.

Утро началось с танца ветра: гоблины украшали площадь венками, ангелы ловко развешивали гирлянды из целебных трав, а кикимора, закатив глаза, всё протирала шваброй — потому что «гости должны видеть, что у нас не мракобесие, а цивилизация».

На центральной поляне появилась Раиса в одежде ведуньи — лёгкой, льняной, с вышитым символом рода на груди и венком из зверобоя. За ней важно шествовал Баюн, хвостом чертя по дорожке. В глазах его плескалась тревога.

— Ты уверена, что хочешь пускать в долину эту кикиморскую братию? — шепнул он. — Эти… с болот… они же в компот плюнут и скажут, что так и надо.

Раиса только усмехнулась: — Не будь ты таким мрачным, Баюш. Это же праздник. Все нужны. Даже болотный дед!

Как будто по команде, из-за кустов вылез болотный дед — мохнатый, в водорослях, с огромным грибом вместо зонта. Он хмыкнул и протянул Раисе баночку.

— Вот, матушка. Моя настойка на чага-болотнике. От ревматизму и от скуки помогает. И спину лечит. Иногда.

Раиса приняла банку с благодарностью, а Баюн подозрительно понюхал зелье и шипнул: — Это ж деда вывернет, а не вылечит…

Но празднику не суждено было пройти спокойно. Ровно в полдень издалека донёсся гул, и над лесом появился огромный силуэт. Три головы, чешуя, сверкающая на солнце, и рев, от которого затрепетали даже облака.

— Эй, вы там, селяне! Кто тут хозяйничает? Почему я о празднике не знал?! — проревел Змей Горыныч, плавно опускаясь на окраину.

Раиса подняла взгляд, не теряя самообладания: — А вы, батюшка змей, глядишь, и сами не захотели бы — у нас настойка без мяса. Только мёд и травы.

Средняя голова ухмыльнулась: — Да я и пришёл не поесть. Меня границы просили — там, где тоньше всего ткань мира, — чтобы ты, Раиса, благословила гнездо. Там скоро появятся… новые. Особенные.

Раиса кивнула. В глубине души она чувствовала: что-то надвигается. Возможно, ещё один Радужный. Возможно, судьба.

А в это время Баюн, затаившись за лавкой с пирогами, строил планы мести. Всё шло прекрасно — пока не появилась Кикимора Груня в новом венке и с мешком шалостей.

— Ой, Баюшка, смотри, что у меня есть — порошок щекотун! Как насчёт подсыпать его в сапоги новому фениксу? Глядишь, станцует перед всеми!

— Ты хочешь, чтоб он сгорел?! Они от смеха могут вспыхнуть, если не контролируют эмоции! — зашипел Баюн.

Но было поздно. Кикимора уже неслась к палатке, где отдыхающий Радужный феникс пытался понять, почему его бельё вдруг начало светиться изнутри.

Ситуацию спас ангел с огнетушителем (местная адаптация водяного заклинания), но веселья стало больше. Особенно когда Баюн, пытаясь спасти репутацию, вляпался в липкий мёд и приклеился хвостом к Кикиморе.

— Проклятая болотная фея, отпусти мой хвост! — вопил Баюн.

— Так я не держу, это липучка для мух была! — отмахивалась Груня.

Наконец, к вечеру, под звон волынок и жужжание жуков, Раиса вышла к костру. С ней был травяной браслет — символ благодарности духам и богам. Она подняла руку:

— Сегодня — день, когда наш род принял и старых, и новых. Пусть исцеляют не только зелья, но и слово. Пусть растёт род не по крови, а по духу!

С неба упала мягкая светлая искра. Раиса почувствовала, как кто-то наблюдает. Была ли это Лада, наказанная, но всё равно рядом?