Дорога вывела на холм, и Раиса остановила взгляд. Внизу, словно ожившая иллюстрация из славянской сказки, простирался посёлок. Небольшой, но ухоженный: крыши домов покрыты черепицей из темной глины, на подворьях — плетни, деревянные резные калитки, солнечные часы, резные обереги над окнами. Всё было безжизненно, но словно замершим. Консервированным. Как муравейник перед грозой.

Телеги въехали в центр. Первый дом — высокий, с теремом, тройным наличником, ласточкиным гнездом под крышей и с резным крыльцом. Раиса встала, ощупывая глазами пространство. Тишина стояла почти храмовая.

— Вот он, твой, — сказал домовой. — Здесь до тебя жили добрые люди. Исчезли разом, будто Сварог рукой махнул. Дом стоял нетронутый, как под печатью.

— А кот ты чей? — прищурилась Раиса.

— А я вольный. Где дом — там и я, — ответил Баюн и с достоинством прыгнул с телеги на крыльцо. — Меня не выбирают. Я сам выбираю.

Раиса вздохнула и медленно подошла к двери. Внутри пахло сушёными травами, воском и древом. Всё было нетронуто: покрывала лежали на лавках, утварь сверкала чистотой, печка была засыпанной золой, словно кто-то только вчера перестал топить.

— А это что, ковёр? — удивлённо провела она рукой по узорчатому половичку.

— Не ковёр, а путь в другую комнату. Здешние не ходят по голой доске — ноги-то с утра босые. И травы под порогом кладут не ради красоты — а чтоб нечисть не пускать, — Мирослава уже стояла у двери с корзиной.

Раиса опустилась на лавку. "Так вот оно какое, начало..."

— Ну, раз князь дал тебе срок до утра, поди отдохни. А к рассвету решим: пойдёшь в боярский дом в городе или в этот… заколдованный посёлок. Хотя ты уже, по-моему, выбрала.

Раиса усмехнулась:

— Мне только лопаты не хватает и плана посадки. И травника с книжкой.

— Будет тебе и травник, и план, — отозвался домовой. — Только ты сначала скажи, кого брать в соседи. А то у нас тут… магия — штука деликатная. Не всякий выдержит.

Раиса поднялась, посмотрела в окно — на лес, что клубился за околицей. Лес был странно живой: будто бы сам смотрел в ответ.

"Ну что, Раиса Ивановна, новая жизнь? Или новая работа?"

Она расправила плечи.

— Мирослава, иди сюда. Будем писать список. Князь хочет список — он его получит. И пусть не жалуется, что мы его слишком буквально поняли.

Баюн и домовой переглянулись.

— Чует моё кошачье нутро — будет весело, — пробурчал кот.

— Весело? — фыркнул домовой. — Скорее, Перун нас побери… если мы это всё переживём.

Когда у избушки завёлся характер”

Пока люди разгружали повозки, Раиса уже мысленно составляла план: «Сено — в амбар. Ткани — под навес, чтоб не отсырели. Корову — в хлев. А я — на печку, желательно до весны». Но, увы, никаких каникул судьба не предусмотрела.

— Мирослава! — окликнула она. — Ты обещала список нужных мне семей!

— Да тут они, хозяйка, сами под колёса лезут! — хохотнула та, подзывая к себе двух женщин, крепких, в платках, с тремя ребятишками и заплечными мешками. — Бабы добрые, детишки ручные. Мужья — плотники. Даже курицам пшено давать умеют без понуканий.

Раиса внимательно глянула на женщин. Глаза усталые, но лица — не затравленные. Надежда у них ещё жила.

— Жить в домах умеете?

— Умеем, госпожа, и печь топить, и лапти плести, и пшено молоть. Мы тихие, не склочные. Вы нас в дело возьмите, а мы вас — в почёт, — ответила старшая с поклоном.

— Беру, — коротко кивнула Раиса.

Она уже шагнула было к дому, когда услышала знакомое мурлыканье где-то под окнами. Осторожно заглянув за угол, она застыла.

На бревне, словно два старика на завалинке, сидели домовой и кот Баюн. Домовой — в поношенном кафтане, с поясом из льняной верёвки, и ушастой шапке, съехавшей набок. Кот рядом — толстый, солидный, хвост в развалочку, глаза полуприкрыты от удовольствия. И оба… перешёптываются.

— Ну что скажешь, Гниляй? — мурлыкнул кот, почесав ухо задней лапой.

— Скажу тебе, Баюн, не баба — огонь. Не успела порог переступить — уже список составила, лопату ищет и травник требует. С ней в баню ходить — только с подстраховкой.

— Ага, а ты видел, как она на Мирославу смотрела? Пронзительно. Словно Мирослава ей не служанка, а кандидат в жертву.

— Не-не, — отмахнулся Гниляй. — У этой в глазах тоска и злость. Значит, жить будет долго. И других заставит.

— А ты что думал? Нам что, снова какого-нибудь пьяницу да бабы-хныкалку подбрасывать будут? Эта — выдюжит. Я даже хвостом чую: князь её боится.

— Хе-хе-хе… Вот бы она узнала, как ты ночью под одеяло к ней хочешь залезть — мол, печку прогревать!

— Это я для наблюдения! — оскорбился Баюн. — А вдруг она с приветом? Мало ли… Проверка на мяукабельность.

— Вот и проверишь… под сапогом! Я видел, как она дрова носила — не пожалела ни себя, ни полешка. Вдарит, так сразу на Свароговы круги влетишь!

Баюн хмыкнул:

— А всё же хороша. Ровная. Не скиснет от беды, не зазнается от похвалы. Коль ещё и с добром — в доме будет тепло.

Раиса едва сдержала улыбку. Присела под окном, прислушиваясь.

— Думаешь, останется? — продолжал Гниляй.

— А ты что, глух? Уже осталась. Посёлок её принял. Заметил? Дверь не заскрипела, печь затеплилась. Цветок в горшке поднялся. Хозяйка пришла.

— Вот теперь бы только без глупостей, — выдохнул домовой. — А то знаешь, как бывает… Придёт баба с характером, с умом, и с добром, а потом — бах! — и жениха заведёт. А жених — или дурень, или ведьмак, или, упаси Триглава, демон.

— И начнётся: "спаси, защити, выведи в свет", — передразнил Баюн. — А мы тут на потолке висим и от духов отбиваемся.

Раиса встала. Неспеша подошла к двери, нарочно громко хлопнув ею.

— Кто кота кормить будет — живёт. Кто не кормит — пусть потом не ноет, что шерсть на подушке, — провозгласила она, проходя мимо них.

Баюн замер. Домовой чуть не свалился с бревна.

— Слы… Слышала?! — прошептал Гниляй.

— Молчи, не позорься. Мы — духи дома! Мы вообще ничего не говорили! Это были… куклы! Говорящие! И колдунья, наверное…

Раиса, уже в доме, прыснула от смеха. "Вот и семья нашлась. С характером".

И чудеса вёдрами черпать»

Спозаранку Раиса обошла двор, сделала пометки, кому где спать, кого куда поселить, где курятник укрепить. Колодец привлёк её внимание сразу. Над ним висел старый журавль, ведро было проржавевшим, а вокруг — тина и зелёная слизь, будто воду из него не брали сто лет.

— Мирослава! Где тут таз, верёвка и уксус?

Служанка удивлённо вытаращилась:

— Чево?

— Таз. Верёвка. Уксус. И… давай ещё марганцовки, если найдёшь. Или хотя бы золу!

— Ой, госпожа, вы приворот варить будете? Или порчу снимать? — оживилась та.

— Порчу? С воды? — Раиса фыркнула. — Колодец чищу. Это опаснее любой порчи. Слушай, сделаешь, как скажу, и увидишь, как жабам жить тяжко станет.

С тем Раиса закатала рукава, пошла в кладовую, достала длинный шест, обвязала его тряпкой, смоченной в уксусе, и — не вздыхая, как полагается приличной даме, — полезла в колодец, почти по пояс.

Из-за сарая, прищурясь, наблюдали домовой Гниляй и кот Баюн, устроившиеся в траве.

— Вот скажи мне, Баюн, что она там делает?

— Ведовство без ведовства, — задумчиво протянул кот. — Без заговоров, без плясок, без кадила — а вода уже светлеет.

— Я видел, как прошлую хозяйку колодец чистила: три дня стояла, три ночи пела, потом три жабы умерли от тоски. А эта что? Протёрла тряпкой, посыпала порошком — и всё? Это ж не по правилам!

— А ты видел, как она внизу что-то бурчит? Без слов, но с уверенностью! Мне страшно, Гниляй. Может, она из верхнего мира? Из того, где всё по-умному, а не по-нашему?

— Вот ты смеёшься, а я чую: с этой шутки плохи. Она ж вон, что делает — без помощи духов, без тяготы, без завываний. А вода-то стала светлая, вкусная… И запаха нет!

Раиса как раз вынырнула, потёрла плечо.