Она подошла к окну, смотрела в темноту, но как будто говорила самой себе:

— Я старалась. Я держала себя. Я терпела твою улыбку за семейным ужином, когда тебе позволяли опоздать. Когда прощали твои выходки. Когда папа приносил тебе подарки в Лондон, а мне — открытку. Я думала: «Ну ничего… я ещё верну своё».

Карина обернулась, и в её глазах было то, что страшнее ненависти — усталое, хрупкое безумие.

— Марко должен был быть моим, — произнесла она, будто констатируя неоспоримый факт. — Мы всё рассчитали. Мы с ним были одной крови. Наследие и власть. У нас был план.

Я резко вскинула на неё глаза.

— «У нас»? — прошептала я.

— Ты думаешь, я нормальная? — прошипела она, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Думаешь, всё это… — она обвела бокалом комнату, отца, мать, меня — …делает кто-то, кто в порядке?

Она шагнула ближе, так что я услышала, как дрожит её дыхание.

— Я сижу в собственной голове, как в клетке, Лия. И всё, что я слышу — это твой голос. Всегда. Всю жизнь. На фоне — ты. Отец, говорящий, что ты умница. Мама, шепчущая, что ты особенная. Марко, смотрящий на тебя, будто других женщин не существует.

Она схватилась за виски, зажмурилась, как будто в голове гремел гром.

— Я… не сплю. Я слышу вас по ночам. Ваши шаги, ваши разговоры. Я разговариваю сама с собой. Я… я сожгла платье, в котором ты выходила к нему. Разрезала его ножницами! А потом… потом долго стояла в зеркале, примеряя его обрывки. Как корону.

Мама всхлипнула, но Карина тут же ткнула на неё пальцем, как на муху.

— Не смей! — крикнула она. — Ты позволила всему этому случиться. Ты кормила меня сказками, пока сама смотрела, как она растёт и становится лучше. А я… я каждый день жила в тени! Каждый чёртов день!

Она сорвала с себя кольцо и швырнула его об пол.

— Я больше не хочу быть тенью. Если я не могу сиять рядом с тобой — я сотру тебя из этого мира.

Я медленно подняла голову. Глаза горели от слёз, но в голосе больше не было дрожи.

— Ты говоришь, что я всегда была светом? — начала я тихо. — А ты — тенью?

Карина застыла. С бокалом в руке, с выдохшей яростью на губах. Смотрела, как будто ждала пощады.

Но я не собиралась её давать.

— Так знаешь, в чём разница между светом и тенью? — продолжала я. — Свет не выбирает, что освещать. Он просто есть. А тень появляется там, где кто-то решает встать за спину.

Я приподнялась, насколько позволяли затекшие ноги, и посмотрела ей прямо в глаза:

— Ты сама выбрала быть тенью, Карина. Сама. Ты могла встать рядом. Могла сиять по-своему. Но ты решила завидовать. Мстить. Прятаться в злости, как в маске. И теперь хочешь убить не меня — а всё, чем ты никогда не стала.

Карина сжала челюсти. Лицо побелело. Рука с бокалом дрогнула.

— Ты лжёшь, — прохрипела она. — Ты всё забрала.

— Я ничего у тебя не брала, — ответила я. — А ты — отдала всё. Своё сердце. Свою силу. Свою жизнь — в обмен на ненависть. И теперь тебе нечего терять… кроме собственной души.

Мои слова ударили по ней сильнее, чем если бы я подняла руку.

Карина будто застыла… на секунду. А потом — сломалась.

— Заткнись! — закричала она, срываясь, как натянутая струна. — ЗАТКНИСЬ!

Её рука дернулась к поясу — и в следующую секунду в руке уже был пистолет.

Я не отпрянула. Не вскрикнула. Только смотрела на неё.

— Ты всегда думаешь, что знаешь всё. Думаешь, ты умнее, выше, лучше! — её голос дрожал, дыхание стало частым, хриплым, безумным. — Ты хочешь быть сильной? А как тебе эта сила? Прощай, Лия.

Лия

Прозвучал выстрел.

— Нет!! — раздался крик сбоку.

Из-за дверного проёма, с другого угла комнаты, рванулась фигура — Джулия. Она уже проснулась, но Карина не заметила.

В тот миг, когда пуля сорвалась, Джулия бросилась вперёд.

Выстрел попал ей в плечо — короткий всплеск крови на ткани.

Она упала на колени прямо передо мной, грудью к земле, как живой щит. Я вскрикнула, пытаясь дотянуться до неё, но мои руки всё ещё были прикованы к спинке стула. Всё, что я могла — смотреть. С ужасом. С болью.

И тогда — грохот.

Отец. Он вскочил, с кляпом в зубах, руки связаны, но он — поднялся. Целиком, со стулом. Словно на одной воле.

Он бросился вперёд, разбивая всё на своём пути, и с размаху обрушился на Карину. Громкий хруст, пистолет вылетел из её рук.

Карина упала, зарычав, как зверь, её глаза были полны ярости и шока.

Отец рухнул рядом, задыхаясь, но всё ещё живой. Всё ещё с нами.

Я тянулась к Джулии изо всех сил, пусть цепи резали запястья.

— Не умирай, — прошептала я. — Не смей…

Её глаза открылись.

— Я… жива. Только… больно.

Но не успела я сказать хоть слово — как входная дверь с грохотом сорвалась с петель.

Гулкие шаги, выкрики, лязг оружия — в дом ворвались солдаты, в броне, с автоматами наготове, следом — полицейские.

И впереди — Марко.

Он вошёл, как буря.

Как гнев, воплощённый в теле.

— ЛИЯ! — его голос разорвал воздух.

Я подняла глаза.

Он сразу увидел меня — прикованную, истерзанную, окровавленную Джулию на полу, Джереми в отключке и... КАРИНУ.

Она была на коленях, в крови, с безумными глазами, её рука пыталась дотянуться до пистолета, но…

— НЕ СМЕЙ! — заорал Марко и выстрелил.

Пуля впилась в пол рядом с её пальцами. Карина дёрнулась, закричала, но не успела даже понять, как её уже схватили трое — скрутили, заломали руки, прижали к полу.

— ЖИВЬЁМ! — приказал Марко. — Она должна сдохнуть, но по закону. И смотреть мне в глаза перед этим.

Полицейские тут же взяли её под контроль. Её лицо искажала ярость, но она уже ничего не могла сделать.

— Чисто! — прокричал один из бойцов, появившись в дверном проёме. — Всё под контролем. Никого больше в доме.

Марко метнулся ко мне, опустился на колени.

— Лия… — он разрезал мои стяжки, вырвал меня из плена. — Ты цела? Ты жива?

Я кивнула — глаза в слезах, голос — в горле.

— Джулия… она...

Марко повернулся, увидел мать, окровавленную, полусознательную. Он подполз к ней, бережно обнял, прижал к себе.

— Мамочка… Мамочка, ты со мной. Пожалуйста…

— Я не умираю… — прошептала она. — Просто… не вовремя для героизма, сынок…

Марко выдохнул, приложив лоб к её щеке.

— Скорая в пути, — доложил один из полицейских. — Осталось меньше минуты.

Марко поднялся, весь в крови, но сильный, как броня.

Я не сразу поняла, что дрожу.

Всё было как в тумане. Пульс в ушах, запах крови, сирены где-то вдалеке, крики полицейских, приказы, шаги — всё слилось в один нескончаемый шум. Только Марко рядом был настоящим. Его рука — крепко на моих плечах. Его голос — тихий, будто только для меня:

— Всё закончилось.

Я кивнула, но не почувствовала движения головы. Всё казалось нереальным. Словно я смотрела фильм. Страшный, чужой. Только… это была моя семья.

Карину вели к выходу. Она молчала. Лицо её было бледным, губы сжаты до белизны, глаза — пустые. Та самая яркая, холодная, идеальная Карина — больше не выглядела красивой. Только сломанной. Опасной.

Я не смогла отвести взгляд, пока её не увели. Пока дверь не захлопнулась за ней. Только тогда я снова вспомнила, что у меня есть дыхание.

— Папа… — выдохнула я, оборачиваясь.

Отец сидел у стены, его уже освободили от верёвок. Он держался за бок, кровь пропитала рубашку, но он держался. Смотрел на меня с болью — и с гордостью.

— Я… я рядом, — пробормотала я и опустилась рядом, обняв его за плечи. Он чуть вздрогнул, но не оттолкнул.

— Ты в порядке? — спросил он с трудом.

Я сжала его крепче.

— Нет. Но я жива. Мы все живы.

Где-то неподалёку медики укладывали Джулию на носилки. Она держалась — даже сейчас. Улыбалась мне, когда встретились взглядами, и подмигнула сквозь боль. Я разрыдалась.

— Всё под контролем, мисс, — сказал один из врачей. — Вашу мать тоже нужно осмотреть. У неё признаки сильного нервного потрясения.