— Моника, пойдёмте.

Она шагнула ближе, небрежно коснулась плеча моей матери.

— Я налью вам воды. Вам нужно успокоиться.

— Что? Зачем? Я с дочерью… — начала было мама, но Джулия не дала ей договорить.

— Вам нужно отдышаться. — Она слегка сжала пальцы на её плече, не оставляя выбора. — Лия сейчас немного поговорит с Джоном, а потом вы сможете обсудить всё спокойно. Без криков. Без сцены.

Мама, похоже, поняла, что спорить с ней — бесполезно. Джулия смотрела на неё не как на женщину, а как на угрозу, которую нужно увести с глаз Лии. Слишком вежливо, чтобы спорить, и слишком твёрдо, чтобы ослушаться.

— Хорошо, — сдалась мама, театрально всхлипнув. — Я только воды...

Они вышли, и я осталась с отцом.

— Я очень за тебя переживаю, Лия, — сказал он тихо, почти шёпотом, как будто боялся разрушить эту хрупкую тишину между нами. — Больше, чем ты думаешь. Может, я плохо это показываю… но я люблю тебя. И очень.

Я моргнула, прижав пальцы к краю стола, будто хотела ухватиться за что-то твёрдое.

— Мы с Марко разговаривали, — продолжил он. — Он всё делает правильно. Уже идут по следу этих ублюдков. Он не успокоится, пока не найдёт их. И я тоже.

Я посмотрела на него. В его лице было всё: усталость, тревога, злость. Но за этим — любовь. Чистая, не показная.

— Спасибо, — прошептала я.

Он сжал мою руку.

— И не обращай внимания на мать, — сказал он, чуть поморщившись. — Ты же знаешь, какие они с Кариной бывают.

Я чуть усмехнулась. Горько, но без злобы.

— Да. Я это знаю.

Он посмотрел на меня внимательно, как будто искал в моём лице след тех слов, которые ещё не произнёс. А потом — выдохнул и сказал:

— Ты всегда меня понимала. Я это чувствовал. Ты ведь… папина дочь.

Моё сердце дрогнуло. Эти слова… я так часто представляла, как он их говорит. Но слышать — было совсем иначе.

— Жаль, конечно, — добавил он уже мягче, — что ты уехала в Лондон. Не осталась тут, не пришла работать ко мне. Я всё надеялся, что ты передумаешь… что мы будем рядом.

Он сделал паузу.

— Но знаешь… теперь я думаю — может, это и к лучшему. Потому что там ты не потеряла себя. А нашла.

Я всё ещё стояла рядом с отцом, когда снова распахнулась дверь.

Мама вернулась.

Всё такая же — в театральном облаке фальшивых слёз, с прижатой к груди салфеткой и глазами, будто только что вышла с драмы на телевидении.

— Ну как вы? — спросила она, обращаясь сразу ко мне, но при этом будто играя для всех, кто находился в помещении. — Вы поговорили? О, Лия, милая, я просто… я не могла уйти. Мне надо быть рядом. Я твоя мама!

Я молча посмотрела на неё. У меня не было ни сил, ни желания снова вступать в эту игру.

Но отец шагнул вперёд. И в его голосе впервые за долгое время не было компромисса:

— Хватит, Моника.

Мама застыла.

— Что? — прошипела она, словно не расслышала.

— Я сказал — хватит.

Мама застыла, как будто ей в лицо бросили ледяную воду. Её губы дрогнули.

— Ты… ты так со мной разговариваешь при ней? — прошипела она, ткнув пальцем в мою сторону, как будто я была не дочь, а обвинение.

Отец выпрямился. Он больше не выглядел уставшим — только спокойным. И очень решительным.

— Я разговариваю с тобой так, как ты заслужила, Моника. Уже давно.

Мама вскрикнула, но он не дал ей вставить ни слова:

— Мы уходим.

Он обернулся ко мне.

— Ты в безопасности, Лия. И ты не одна. Я рядом. Всегда.

А потом снова повернулся к матери.

— Пошли. И по дороге можешь подумать, почему всякий раз, когда ты открываешь рот, от тебя хочется уйти.

Она была в шоке. Почти комично: губы приоткрыты, глаза расширены, руки в воздухе, как у актрисы, которую забыли снять с дубля.

— Джон! — выдохнула она. — Ты унижаешь меня при ней!

— Нет, Моника. Ты сама это делаешь.

Он подошёл к ней, медленно, без резких движений, и протянул руку.

Она стояла несколько секунд, как будто не верила, что он действительно это сделал. А потом, всё же, положила свою руку в его. Нерешительно. Без гордости. Только потому, что понимала — другого варианта нет.

И они ушли.

Лия

Ателье погрузилось в тишину.

Все уже разошлись. Даже Джулия, которая сначала хотела остаться, но потом всё же поцеловала меня в висок и сказала:

— Тебе нужно побыть наедине с собой. Иногда это — самое правильное лекарство.

Осталась только я. И Джереми.

Он не говорил ни слова — просто находился где-то поблизости. Как тень. Как крепость. Как спокойствие в кобуре.

За окнами давно стемнело, но я даже не заметила. Пространство вокруг будто растворилось. Осталась только я, мягкий свет над раскройным столом и эскизы, раскиданные передо мной, как фрагменты моей собственной души.

Я работала. Рисовала. Раскраивала. Исправляла. Прокалывала пальцы. Перешивала.

И в этом — находила спасение.

Потому что только здесь я могла по-настоящему переварить всё, что произошло за эти дни.

На секунду я остановилась. Присела на край рабочего стола, уставившись в темноту за окном.

Я могла бы сломаться. Была на грани. Но каждый раз — что-то держало. Иногда Марко. Иногда — мои руки. Иногда — просто сила, которую сама в себе не замечала.

Щёлкнула зажигалка. Где-то внизу, у выхода.

Я улыбнулась. Джереми. Он всегда курил только снаружи, строго соблюдая правила. И всегда — проверял периметр. Невозможно было почувствовать себя в безопасности лучше, чем с ним рядом. Он был не просто телохранителем. Он был границей между мной и хаосом.

Он не говорил ни слова — просто находился где-то поблизости. Как тень. Как крепость. Как спокойствие в кобуре.

Но он был не один.

По всему периметру здания, на каждом входе и на крыше, дежурили охранники. Профессиональные, собранные, молчаливые. Их почти не было видно — только лёгкое движение в тени, красная вспышка гарнитуры, силуэт за стеклом.

Марко усилил охрану после утечки.

И я это чувствовала.

Каждая секунда моего пребывания здесь была под присмотром, под защитой, под контролем.

И если честно — это успокаивало.

Я только собиралась вернуться к работе, когда послышались шаги за дверью.

Охрана бы не пустила кого-то случайного — это я знала точно. Поэтому, когда дверь скрипнула, я не испугалась. Но всё равно напряглась.

И тут он вошёл.

— Лукас? — я приподнялась со стула, удивлённо выгнув бровь. —Не думала, что ты появишься сегодня.

Я вытерла руки о хлопковую салфетку и сделала пару шагов вперёд. — Давно тебя не было. Как твоя рана?

Он стоял в дверях, как всегда — в чёрном, с небрежно расстёгнутым воротом рубашки, с этой ленивой полуугрюмой ухмылкой на лице, которая так раздражала, пока ты не привыкаешь.

Он окинул взглядом помещение, словно проверял, всё ли на месте.

— Зажила, как и предсказано. Почти не скулил, клянусь, — буркнул он и хмыкнул. — Хотя пара пуль — не повод бросать пить кофе и хамить людям, верно?

Я усмехнулась. Вот он. Такой же язвительный, наглый… и надёжный.

— Что-то случилось? — спросила я.

Он пожал плечами и прошёл внутрь, не торопясь. Двигался расслабленно, но слишком точно — как человек, который привык быть готовым ко всему.

— Просто решил заглянуть. Марко ещё не вернулся, а Джереми сказал, что ты здесь одна. Ну, почти одна, — он кивнул в сторону тени за стеклом — один из охранников среагировал на движение. — Я подумал: вдруг ты скучаешь по моим мерзким шуткам.

— Очень, — фыркнула я, возвращаясь к столу. — Прямо умирала тут от одиночества и недостатка сарказма.

Он остановился у противоположного края стола, опёрся на него локтем, смотря на мои эскизы.

— Ты, кстати, хорошо держишься. Учитывая, что тебя пытаются разложить по пикселям.

Я на секунду замерла, но потом всё же кивнула.

— Спасибо. Но я не дам им этого удовольствия.