Помогло ему быстро, и Гаврила, жуя уже второй огурец, неожиданно взглянул на Юнга цепко, внимательно. И тот усмехнулся в ответ:

— А теперь расскажи мне за что ты Черепа убил?

— Чё? Как? Череп…Мы! А! Нет!!! Не может быть!!! Нет!!! — ужас в его голосе был неподдельным.

— Все так говорят. Но сам посуди, ты человек умный: нашли тебя избитого, а Череп рядом — мертв и безгласен. Чего не поделили-то? Лови, кстати! — Юнг бросил ему дурной, явно неумелой рукой сработанный кинжал, подобранный на месте драки. Рябой шарахнулся в сторону и, запутавшись в ногах, упал, закричав отчаянно с пола:

— Это Ряла с Клопушей его порешили!

— А тебя пожалели, значит? Вставай, не надо у меня на полу валяться! Ну, с чего бы им тебя жалеть?

— А? — Рябой, не глядя, мостился на стул, с ужасом повторяя одно и то же. — Это они! Это не я! Это они!

— Ну, знаешь, — Юнг пожал плечами. — Мы их спросим, конечно, а они скажут, что это ты.

— Брешут! Не скажут!

— Так врут или не скажут?

— Не скажут! Я — копарь! Я нужен!

— Кому ты нужен, кроме пивной бочки, Гаврила? И то до поры, до времени. Ты же пьешь, как за ухо льешь! С хабаром приходишь, деньги решетом меряешь, а опосля и сам без решета, из всего богатства одни портки да долги!

И про долги знает!

— Они с Черепом не хотели хабаром делиться!

— О, как! А вы что, разве с дела пришли?

— Собирались, — загрустил Рябой.

— И перепились? — не поверил Юнг.

— Это перед тем, как идти, перед тем как пост держать — ни чарки, ни баб. Они, значит, место узнали верное, не тронутое, поделились с Черепом, а он на меня вывел. А они, видать, поняли, что он лишний тут, только копать да таскать…

— А может это не они поняли, а ты?

— Они! Они убивали уже! Да, навроде как верхушники мелкие, да только нет! Их же почему-то кто-то подрядил, какая-то дамочка залетная! Говорят, убраться только, но — брешут!!! Они же и убили! Убили человека! В Черном рву ищите! Не наш. Ботинки у него — чисто бабьи! Блестящие! Череп у них купил! Да, убили, хоть и отпираются! Может, даже пытали! А он им слил тайные склепы Палянициных! А они сами никак! Это я талант имею! Череп и присоседился. Сначала к ним! Потом со мной свел! Вот!

Да не может быть, с веселым изумлением думал Стивен, разглядывая Рябого.

— Ну, получается, они место знают?

— Получается, — обвис лицом Рябой. — Только мало знать место, надо уметь отворять.

— Не зря про тебя говорят, что ты слова знаешь?

— Не зря, — уныло подтвердил копарь.

— А Череп не знал, получается?

— А он не понятный, со всеми ходит. Везде ходит, где деньгами пахнет… А таланта у него нет, да.

— Уже отходил. Что ж вы перед делом такую пьянку затеяли? Одно дело выпить перед постом, другое — поубивали друг друга

— Это не я! — с прежним пылом заверещал Рябой. — Череп сам на улицу поперся. За бабой! Может, они ее не поделили?

— За какой еще бабой?

— Ну, там была парочка. В портовых плащах, капюшонами закрылись. Но точно баба!

— В портовом плаще не каждая мать своего сына узнает, — хохотнул Юнг. — С чего вы вообще взяли, что там баба? Может старый жирный мужик?

— Так, того… Мелкий знал, что баба. Сказал.

Через час Мелкого выдернули из постели. Уж очень князя его знания заинтересовали.

Мелкий огляделся с каким-то внутренним сожалением: кабинетик маленький, тесный и — он принюхался — пыльный. Нет, это не кабинет князя понял он. А жаль, любопытно было бы взглянуть. На красивые вещи он мог смотреть бесконечно. А в княжьем кабинете, чай, не лавки простые стоят.

Князь, затолкав свое огромное тело в щель между стеной и столом, с прищуром уставился на Мелкого. Настроение у Его Сиятельства было хорошим, но вот чем это обернется? Знать бы.

— Напомни мне звать-то тебя как? — с усмешечкой спросил Стойгнев.

Мелкий шевельнулся на высоком стуле и сказал неохотно:

— Ну, Мал.

Спасибо тебе, маменька. И тебе папенька. И вам поклон, бабка с дедкой.

— А по отчеству?

— Малович, — ответил Мелкий и внимательно уставился на князя. Нет, не засмеялся, и, кажется, даже не собирался смеяться.

— Знаешь меня, Мал Малович?

Мелкий осторожно кивнул, не решаясь открыть рта, что-то подсказывала ему, что лестью князя не задобрить, а разозлить можно легко. И вот как себя вести?

Молчи, сказал он мысленно.

— А в подвале ты, значит, пятнадцать лет служишь?

Мелкий снова кивнул.

— А секретами давно торгуешь?

— Что? Нет! Я и секретов не знаю!

— Пятнадцать лет большой срок, можно и обстряпать так, что все знать будешь.

— Чтоб без головы остаться? — мрачно поинтересовался Мал.

— Ценишь, стало быть, голову свою?

— Так запасной не выдали. Вы же свою тоже бережете, наверное?

— А ты борзый, братец, — ровно заметил князь.

Мелкий помолчал, насупившись, а потом заговорил:

— Меня же серьезно не воспринимают. Все знают, что я — Мелкий, да на разводке тока. Кто меня в серьезные дела возьмет? Все ржут, и все на этом.

— А ты не любишь, когда над тобой ржут?

— А вы любите, что ли? — огрызнулся Мал и смирно подтвердил, посмотрев в лицо князя,

— Нет, не люблю.

— Ты же понимаешь, что ржут не от великого ума? — поинтересовался Стойгнев. — Убогие они, вот и ржут.

— Может и понимаю, что убогие, да мозгом скорбные. Да только мне от того не легче, — согласился Мал.

— Значит, серьезных дел хочешь?

— Хотеть я могу, что угодно. Кто же даст?

— А Черепа натравить на гостей — это серьезное дело?

Так он и знал, что отсюда ветры дуют! Ну, Череп, ну, подожди, поганец!

— Я никого на гостей не натравлял!

— А говорят на тебя.

— На слабо он меня взял, на смех поднял, мол, выгнали тебя, мол, не берут на серьезные дела-то? Я и ляпнул сдуру…, — Мелкий нахмурился, замолчав, и нехотя продолжил, — Досада меня взяла. Я и ляпнул, что нет там серьезных дел. Баба-безбилетница на три мужика, какие там дела?

— Да с чего ты взял-то, что там баба? — со смешком спросил Стойгнев.

— А кто? Баба, конечно. Первая баба что ли, что за пятнадцать лет в подвал приходит в портовом плаще?

— И что — отличаются они от мужиков, а? Бабенки-то?

— Ну, если невнимательно смотреть, то и не поймешь. Да только у меня взгляд-то наметан. Я… Я не знаю, как объяснить. Вижу просто кто есть кто.

— Внимательный, значит?

— Не без этого. Митрич-то меня за внимательность всегда ценил, не обижал, — Мал вздохнул. — Я его подвел, получается. Дурак. Я ведь спохватился потом, вспомнил, что про Черепа поговаривали, сунулся в зал, а мужики ушли уже. Я и понадеялся, что спать пошли. Они на дело собирались. По глупости я, правда, верьте! Я не со зла, не с умысла.

Князь качнул головой.

Помолчали.

— А Череп, значит, до баб охочий?

— Я особо не в курсе. Он раньше-то к нам реже захаживал. Косой со своими как-то ржали, что Черепа не одна бандерша к своим девкам не пускает, даже там, где под гостиничные комнаты низшего сорта косят.

— Что ж он, совсем не хорош? Может, денег не платит?

— Мордует девок, — серьезно ответил Мал. — Вот они и решили, что дешевле не пускать такого.

— А давно?

— Да лет пять уже.

Князь снова качнул головой.

— Арестуете? — безжизненно спросил Мелкий.

Стойгнев зорко глянул на него. Не стар, конечно, но и не молод, насуплен, бледен, обижен, но не озлоблен. Не дурак, опять же размаха ему не хватает…

Надо сказать Митричу, чтоб перетряс тихонько свое болото. Он-то считал, что Мал всем доволен и за совесть служит. Ну да, ну да.

— Арестовывать я тебе покуда не буду, но и отпустить не смогу. Пока выясняем все, поживешь тут. Сейчас проводят тебя в каморку одну, не твоя квартира, конечно, но на несколько дней обвыкнуться можно. Вещи и расчет тебе привезут.

— Квартира моя, — усмехнулся Мал. — В мою квартиру одна ваша голова войдет.