— Или понял, что я — женщина, — ответила Мей куда-то в царственную подмышку.

— Щекотно, — сообщил Император макушке.

Она хмыкнула, снова дохнув теплом, и приподнялась, заглядывая ему в лицо.

— Значит, ты тоже его так почувствовал. Я на тебя влияю, Майки, чем дальше, тем больше.

— Надеюсь, хорошо? А то, знаешь, вопрос кто кого больше испортил не может иметь однозначного ответа.

Мей слабо улыбнулась и вдруг спросила невпопад:

— А почему ты вдруг запретил истопнику заходить?

— Я ему не нравлюсь, — не задумываясь ответил Михаил и засмеялся. — Кажется, я здесь стал излишне мнителен.

Он внимательно посмотрел на нее и медленно сказал:

— Наверное, так сходят с ума, — пауза была долгой, но он выговорил то, что хотел, скрывая серьезность слов за кривой усмешкой. — От страха, милая моя. Вот такой я не герой.

— Это не страх, — возразила Мей. — И чтобы не бурчали в этом Дворце, ты — герой. Ты мой герой — Майки.

Михаил поцеловал ее в ладонь и со смехом продолжил:

— Я как-то посмотрел на него и подумал, что подкинуть поленья в камин, я могу и сам, без недовольного сопения старика по ночам возле моего высокого ложа. Даже по его спине видны его мысли: «Не тот нынче император пошел, не тот».

— Ты ему не нравишься, — задумчиво ответила Мей, пристально разглядывая своего Майки. — Это верно.

— Ну, я же не Александр, снегом не умываюсь, бегая на самый верх башни, или в сад по утрам, — хмыкнул он в ответ.

— Так и снега нет, — улыбнулась Мей.

— Думаешь, если он выпадет, я изменюсь? Нет, спасибо.

— Истопника можно просто заменить, — Мей все также внимательно вглядывалась в любимое лицо. — Не обязательно закидывать поленья самому, когда есть люди, что занимаются этим всю жизнь.

— Дался он тебе, разве хуже получается закидывать дрова в камин у меня, крошка Мей? К тому же он исправно доносит их до покоев, сам я точно этим заниматься не буду. Я и не знаю, где он их берет. И потом ты говоришь: заменить. А куда пойдет этот старик? Он же долгожитель Дворца, местный раритет среди слуг, — Михаил замолчал и вдруг грустно усмехнулся. — Вот так, Мэй, Великий Дворец принадлежит Императорам Севера, а долгожительствует в нем слуга-истопник, переживший и императоров, и Смуту, и всю ту власть, которая здесь успела побывать. Где они все? А он как ходил, так ходит, делая свою маленькую работу: носит дрова строго по часам.

Мей погладила его по щеке и приложила палец губам, не давая сказать то, что и так угадала: «он и меня переживет».

Однако вид имела такой, словно была довольна ответом Михаила. И сказала с непонятным лукавством:

— Ты чувствуешь, твои сановники уже собираются…, — выжидательно заглядывая в любимые глаза.

— Нет, не чувствую, — искренне ответил Михаил. — В смысле, собираются? Уже?

— Еще нет, — засмеялась Мей. — Но скоро-скоро придут.

— Я все чаще думаю в последнее время, — серьезно ответил он, — Как я мог обменять нашу счастливую жизнь в морях вот на эту Империю? На этот трон? Зачем он нам был нужен, Мей?

Она грустно улыбнулась. Мей знала, что у него тоже не было другого выбора.

Стойгнев рассматривал кинжалы, оборвавшие жизнь Черепу.

Как странно всё в этом деле, словно совпали случайные вероятности и вывалили ему кучу информации, — как корзина с мотками разноцветных ниток по комнате раскатилась, только успевай теперь распутывать…

Вот верхушники, наболтавшие много разной ерунды, но вложившие конец важной ниточки прямо в руки Стойгнева, да не одной.

Вот Череп, оказавшийся неуловимым убийцей, разыскиваемый едва ли не с первого года Смуты. То время вынесло много человеческого мусора на поверхность. И ночные убийства припозднившихся женщин стали в Темпе едва ли не обыденностью. Какие только службы не искали злодея, а он постоянно был на глазах у всех — такой понятный мошенник, простой как грошик, готовый за малую мзду сливать городской страже то, что знает про своих сотоварищей.

Вот медальон второй личины, что был вшит под кожу Черепа. Древняя вещь, безумно дорогая, фамильная… Неожиданная.

Вот Мал Малыч и Гаврила Рябой, которые вдруг идеально вписались в его, Стойгнева, планы, пусть и сами об этом еще не знали.

И вот — два из четырех ритуальных кинжала царского дома Морского Владыки островного Шиная.

И неприятное чувство, что это не он разглядывает кинжалы, а они его. Точно, скрываясь за тусклой, в черную, чеканкой, за узким блеском отточенного лезвия, кто-то прикидывает: на потом его оставить или уж пусть сегодня отмучается, бедолажный.

Бред.

Но иррациональный холодок бежал и бежал по коже, а Стойгневу, казалось, с ним такого никогда уже не случится. Отбоялся. Ан нет.

Стойгнев набросил на кинжалы покровец из черного бархата с кистями. Закрывать их чем-то более простым показалось кощунственным.

А Мей, которую они все зовут Маргарита Сергеевна, определенно не та, за кого себя выдает.

Когда-то имберийцы радостно трубили, что полностью уничтожили отряд дев-воительниц, дев-кошек островного Шиная. Впрочем, те девы давно бы уже вышли из юного возраста.

После тридцати «кошки» вели жизнь вполне мирную, многие выходили замуж, рожали детей, становясь почтенными матронами.

Но никого это не спасло. На семьи бывших «золотых кошек» имберийцы открыли настоящую охоту. «Девы» давались им дорого, каждая стычка обходилась имберийской стороне в несколько потерянных воинов, но королевские псы все же одержали верх над островными «кошками». В Шинае не осталось никого из тех, кто когда-либо входил в элитный отряд, наперебой радовались в Имберийских газетах.

Стойгнев на месте имберийцев не был бы так уверен.

И вот — Мей. Чья-то выжившая дочь? Он покосился на покровец. Не сходится. Или он потерял какое-то звено, без которого эта цепочка не выглядит полной.

Десять лет она рядом с Майклом Вентским, что ныне как Император Севера Михаил, ждет его на официальную встречу. Милостью своей одаривать будет. И это хорошо. Это снимет многие препоны в их работе.

Десять лет, десять лет… Ей бы хватило не пример меньше, вздумай она перерезать горло принцу ненавистной шинайцам Имберии.

Другая цель? Но в королевский дворец она попала вместе с Майклом и, насколько Стойгнев знал, даже обжилась там. Что-то не получилось? В этом случае, ей логичнее было остаться в Имберии.

Нет, все-таки не сходится.

Да и на шинайку она не похожа.

Впрочем, по легенде, а теперь он был уверен, что вся известная часть ее биографии — легенда, она вполне себе имберийка.

Стойгнев остановился.

Имберийка.

Кинжалы царского дома.

Вспомнилась залитая солнцем площадь перед дворцом, напоенный зноем воздух, неподвижные силуэты пальм, бело-синяя полоса пролива, уходящая к горизонту, отгремевший парад в честь делегации Севера, шинайка в белом костюме, весело беседующая с отцом.

Совсем недавно она прошла по площади во главе Золотых кошек, отдавая честь царю — родному брату. А сейчас, подхватив Руб-Мосаньского под руку, увела его от столов, уставленных золотыми чашами с фруктами и запотевшими кувшинами с напитками, на балкон, выходящий в сад. Стойгнев пошел следом, удивляясь смелости шинайки, он уже знал, что это совсем не по протоколу.

Царь, беседующий с послом Севера, кольнул его внимательным взглядом и проводил сестру глазами.

— Класивый мальшик, — смеялась она на балконе, обернувшись на сына своего спутника, а потом потрепала Стойгнева по голове. — Вам такой шовшем не блиский путь-дорога, и хлаблый мальшик не ишпугался?

— Ему уже семь — пора привыкать к службе! — отец весело рокотнул голосом.

А сам Стойгнев тотчас обрадовался и загордился. Он был рад и словам отца, и вниманию шинайки, и этой поездке с посольским поездом через полмира, и морю, и дворцу… О! у него — море впечатлений, и они просто не вмещаются в его сердечко и голову. Однако, учтиво отвесив поклон, он, маленький, улыбается и молчит.