Воспоминания рассыпались, как ржавые болты, когда впереди выплыл силуэт — угловатый, неестественный, будто вырезанный из самой тьмы. Ти’о заглушил двигатель на гребне холма. Внизу, в чаше долины, застыли руины, напоминающие гигантский скелет. Окаменевшие рёбра арок, позвоночник обвалившейся башни, череп купола с пустыми глазницами окон. Таких мёртвых городов на Ивелие хватало, но этот был иным. Камни здесь будто дышали, излучая тихий гул, от которого ныли зубы.

Но его взгляд приковал не каменный некрополь. Посреди руин, будто выросший из трещины во времени, стоял корабль. Корпус, покрытый чешуйчатыми пластинами, отливал синевой даже в сумраке — словно лёд, застывший посреди пламени. Ни маркировки, ни опознавательных знаков. Чужой. Очень чужой.

Ти’о сглотнул ком горечи в горле. Лазерный пистолет в его руке внезапно показался игрушечным. «Стрелок из тебя как из термоядерного двигателя кофеварка», — язвила память, вспоминая промахи в тире. Но металл рукояти, холодный и шершавый, заставил сделать шаг вперёд.

Песок хрустел под ботинками, словно перешёптывался с ветром. Ни вспышек сканеров, ни предупредительных сирен. Только шорох собственного комбинезона, сливающийся с шепотом руин. На подходе к рампе нога споткнулась о тело. Человек — если это ещё можно было назвать человеком. Лицо застыло в гримасе, напоминающей одновременно смех и ужас. Пальцы впились в горло, будто пытались вырвать что-то изнутри. Чуть дальше лежал второй, свернувшись калачиком у основания трапа.

— Эй… — сорвавшийся шёпот прозвучал кощунственно громко. Ответила только тишина, густая, как масло в перегретом двигателе.

Сердце колотилось, выбивая ритм панического бегства. Но ноги сами понесли вверх по трапу, скрипящему словно костяной язык. Внутри пахло озоном и чем-то сладковато-гнилостным. Стены испещряли следы выстрелов и пятна крови. «Не замечай. Просто иди», — приказал он себе, нащупывая путь к кабине сквозь лабиринт коридоров.

Панель управления встретила его мерцающими голограммами. Ти’о провёл ладонью по экрану — поверхность дрогнула, словно живая.

Удача, эта насмешливая стерва, вырвала последнюю шестерёнку из механизма его надежд. Диагностика мигала кроваво-красными иероглифами — атмосферные двигатели мертвы. Он впился пальцами в виски, будто пытался выдрать из черепа мысль: «Почему мне так не везёт?» Инструменты? Детали? Даже если бы трюм ломился от запчастей, на ремонт уйдут часы, а то и дни.

— Нет, нет, НЕТ! — Его кулак врезался в панель, и где-то в недрах корабля что-то звякнуло, словно рассмеялось.

Ответом стал звук — будто нож по стеклу. Над консолью заплясала голограмма. Фигура человека распадалась на пиксели, голос прерывался, как сигнал из глубин черной дыры: «…бежал… зацепили… ката… прыжка… — статичная рябь съедала слова. Ти’о бил по панели, крутил регуляторы, пока из динамиков не вырвался хрип: «…атмосферные… повреждены… сел… — пауза, заполненная скрежетом, — …в трюме… детали… инструменты… не силён… починить…

Голограмма дернулась, превратив лицо в кроваво-красный овал: «…глим-сеть… ретрансляторы… уничтожили… спасти… — последнее слово повисло воплем.

"Надеюсь там есть хоть, что-то" — ядовито подумал Ти’о, шагая к трюму. Ноги подкашивались — когда он ел в последний раз? В кармане нашёлся питательный батончик с маркировкой "Вкус победы!". Продукт корпорации "Синтез-Нутришн": 500 калорий, ноль вкуса, послевкусие ржавого гвоздя. Он сжевал его за три укуса, чувствуя, как синтетическая сладость обволакивает язык смолой.

— …наша вина! — голос из кабины врезался в тишину. Он обернулся. Голограмма следовала за ним, искажаясь в чудовищные формы. "…не должны были включать… в ядре… связаны… они все связаны… — писк перешёл в ультразвук. С потолка посыпалась пыль.

Ти’о замер, словно врос в пол. Голограмма плясала перед ним, рассыпаясь на пиксельные клочья, но голос… Голос впивался в сознание, как ржавая игла. Низкий, с хрипотой выгоревшего двигателя.

"…не стоило…" — помехи съели паузу, превратив её в ледяное безмолвие. "Мир мёртвых… не наш…"

Ти’о почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Не метафорически — буквально. Кожа под комбинезоном покрылась пупырышками, будто в трюме внезапно похолодало.

«Первый… глаза… ножом…» — голос срывался, словно говорящий давился собственной слюной. «Второй… за ужином… дети… жена… мозги на скатерти…»

Ти’о сглотнул. В горле застрял комок, пахнущий синтетическим батончиком и страхом. Он попытался отвести взгляд от голограммы, но не смог — зрачки сузились до точек, впиваясь в мерцающий силуэт.

"Они… жили… рядом…» — помехи вдруг стихли, и последние слова прозвучали кристально чётко: «…а потом она явилась ко всем…"

Внезапный вой разрезал воздух. Пронзительный, многослойный гул, будто рой механических ос взлетел в замкнутом пространстве. Ти’о дёрнулся, ударившись затылком о балку. Он не успел даже вдохнуть, как корабль содрогнулся от взрыва.

Свет погас. В кромешной тьме что-то щёлкнуло — точь-в-точь как замок сейфа в его старой мастерской. Потом тишина. На миг.

Грохот пришёл откуда-то сбоку. Стенки разорвало, выплеснув волну запахов: озона, горелой плоти, чего-то сладковато-медового. Ти’о успел подумать: "Шестерни…" — и тьма поглотила мысль.

Он не услышал, как треснул череп. Не почувствовал, как искры из разорванных проводов спаяли нейроны в стеклянистую массу. Фортуна, в конце концов, оказалась милосердной — смерть пришла быстрее боли.

Годы спустя сюда придут корабли-стервятники, бороздящие галактику в поисках мёртвых миров. Их экипажи, слепленные из отбросов космоса, будут рыться в пепле Ивелия, как шакалы в костях исполина. Планета щедро одарит мародёров: трюмы заполнятся артефактами с клеймами исчезнувших корпораций, слитками сплавов, которые всегда в цене на всех рынках Пределов. Они станут вглядываться в узоры руин, в угольные отпечатки тел на стенах, шепча: «Что же здесь произошло? Как целый мир превратился в склеп?» Ответов не будет. Только ветер, несущий пепел сожжённых городов, завоет в разбитых шахтах. А потом, в подземном бункере, чудом пережившем катаклизм, кто-то крикнет: «Смотрите!» На стене, меж трещин и копоти, проступит надпись. Буквы, выжженные плазменным резаком:

"ОНА ДОЛЖНА СПАТЬ!"

Мародёры переведут взгляды друг на друга. Потом сорвут стену целиком — как трофей, как доказательство, как проклятый артефакт для чёрного рынка.

Потом их корабль взмоет в небо, увозя последний стон погибшей планеты. Ивелий же останется молчать. Вечно.

Или до тех пор, пока алчные щупальца новой корпорации не сорвут печати с дверей, что лучше было не открывать.

Сквозь лазурные вихри подпространства, словно призрак из забытой эпохи, двигался безымянный корабль. Его обшивка, покрытая шрамами микрометеоритов и потускневшая от времени, напоминала кожу древнего дракона — чешуйчатую, обугленную, но непокорённую. Знатоки техники усмехнулись бы, увидев выщербленные форсунки и панели с ручным управлением, давно заменённые голографическими интерфейсами. «Ходячий музей», — брезгливо бросили бы они. Но корабль, будто насмехаясь над их высокомерием, продолжал пожирать световые годы, скрипя швами и искря перегруженными контурами.

Внутри царил странный симбиоз тишины и жизни. Воздух вибрировал от басовитого рокота двигателей — глухих, как сердцебиение спящего гиганта. Рядом гудели старые генераторы, а на потрескавшихся экранах мерцали зелёные волны данных.

Пока хозяин корабля отдыхал, за порядком следил конструкт. Он находился в кабине пилота, величественно расположившись в специально оборудованной нише. Матово-чёрный куб, размером едва больше человеческой ладони, пульсировал едва уловимым сиянием, будто в его ядре билось крохотное холодное солнце. Каждые 3,8 секунды по граням пробегали золотистые прожилки — нейронные импульсы, связывающие его с кораблём.