В зале воцарилась напряжённая тишина.

— И чего вы сюда приперлись? — Клеон остановился напротив троицы, скрестив руки на груди.

Худощавый приподнял брови с преувеличенным удивлением.

— Вот это встреча! Ты уже вернулся? Какая неожиданность. А я вот с друзьями решил заглянуть на ужин.

Клеон напрягся.

— Знаю я, зачем ты здесь, Фузо.

Фузо улыбнулся, словно услышал что-то невероятно забавное. Легко, небрежно поправил лацканы пиджака.

— Да брось, мы всего лишь хотели поесть, здесь же едят, разве нет? Слышал, что твоя мать готовит потрясающе. Было бы глупо упускать такую возможность.

— Ответ по-прежнему "нет", — твёрдо заявил Клеон.

Татуированный и Маска переглянулись, ухмыляясь. Они чуть сместились, будто готовились двинуться вперёд. Но Фузо лениво взмахнул рукой, останавливая их.

— Ах, какая жалость… — протянул он с преувеличенным сожалением. В его глазах мелькнула скрытая угроза. — Что ж, коли так, придётся поужинать в более приличном месте. А не в этой… помойке.

Он слегка наклонил голову в вежливом, но нарочито насмешливом поклоне.

— До встречи, Клеон, — он перевел взгляд на Аспу. — Отлично выглядишь, Аспа.

Он развернулся и первым направился к выходу. Двое его громил задержались на секунду, бросая на Клеона и его друзей долгие, обещающие неприятности взгляды. Но спорить не стали и последовали за своим хозяином.

Дверь закрылась.

Клеон стоял, стиснув кулаки. Леда, наконец, шумно выдохнула и прижала руку к груди.

Дейн, наблюдавший за этим со стороны, сделал последний глоток кофе.

"Любопытно!", — в сердцах хмыкнул Краут.

Он взглянул на время. Пора. Не торопясь, он поднялся, поправил воротник, стукнул по кирасе и направился к выходу.

Выйдя на улицу, Дейн сразу же заметил тех троих. Они остановились возле квик-кара ДБИ, припаркованного чуть в стороне под тусклым уличным фонарём.

Фузо что-то сказал офицерам — коротко, негромко, но с той особой интонацией, которая не предполагала возражений. Один из офицеров, высокий мужчина в салатовой форме департамента, кивнул. Он, бросил офицерам ещё пару слов и направился к своему дорогущему квик-кару. Громилы двинулись следом. Дверцы бесшумно открылись, мягко хлопнули. Машина плавно тронулась и растворилась в сумерках.

"Любопытно!", — подумал Дейн, сунув руки в карманы.

Он подошёл к квик-байку, припаркованному в темноватом углу гаража. Достал шлем из багажника, на мгновение задержавшись, чтобы встряхнуть его — привычка, выработанная годами. Никогда не знаешь, кто или что могло заползти внутрь за время стоянки.

Холодный воздух коснулся шеи, пробежал по коже лёгкой дрожью. Дейн поёжился, поправил воротник рубашки, вставил в уши наушники, затем надел шлем, плотно застегнув крепления. "Нужно раздобыть что-то потеплее", — подумал он, сев на квик-байк.

Он подождал пока Кода займет свою нишу впереди, включил зажигание, и мотор отозвался низким, вибрирующим урчанием. Дейн выехал из гаража и устремился по улицам ночной Клоаки.

Дейн ехал по узким, извилистым улицам Клоаки, лавируя между редкими машинами и неоновой рябью вывесок. Люди здесь жили без иллюзий. Они не ждали помощи — ни от правительства, ни от корпораций, ни даже от соседей. Шахтёры, механики, грузчики — те, кто работал с утра до ночи, а потом спускал жалкие зарплаты в барах и игровых залах. Вечные должники, которых цепляли на крючок ростовщики и кабальные контракты корпораций.

На углу, у стены, сидела пожилая женщина с жуткими протезами вместо ног. Старый, потрёпанный халат плохо защищал её от холода, а рядом стояла табличка: "Помогите кто может". Никто не останавливался. Никто не помогал.

Молодёжь вертелась вокруг подпольных боёв, наркоторговцев и банд. Подростки у стен уставились в экраны голо-падах, прокручивая новости о разборках и последних арестах, а неподалёку двое громил, завернувшись в потрёпанные куртки, переговаривались с мужчиной в тёмном плаще — скорее всего, передавали товар или получали плату.

Вдоль дороги тянулись заведения с мерцающими вывесками: "Золотая пыль", "Шпиль", "Летушкина лапа". Пристанища для тех, кто проиграл всё, кто продал себя, но всё ещё надеялся урвать последний шанс. Изнутри доносились глухие басы музыки, чей-то пьяный смех, ругань, а иногда — звук удара и короткий вскрик, который никто не слышал или делал вид, что не слышал.

Дейн свернул в боковую улицу, где неоновый свет уже не доставал. Здесь были другие знаки жизни: граффити на стенах — символы банд, призывы к забастовкам, номера, которые понимали только свои. В подворотне кто-то спал, завернувшись в потрёпанное одеяло. Чуть дальше, возле припаркованного грузовика, группка мужчин лениво переговаривалась, бросая на проезжающих настороженные взгляды.

Бар "Кривой Су" затерялся среди обшарпанных зданий и узких переулков. Его вывеска, мигающая кривыми буквами, периодически затухала, словно пытаясь окончательно перегореть, но всякий раз вспыхивала вновь, словно упрямый старик, цепляющийся за жизнь.

Перед входом топтались двое массивных шахтёров в пыльных комбинезонах, переговариваясь низкими голосами. Они пили что-то из металлических фляг. Чуть поодаль у стены двое курили дешёвые сигареты: один с металлическим протезом вместо руки, другой в поношенном плаще с высоким воротником, скрывавшим большую часть лица. Возле мусорного бака, в лужах тусклого неонового света, на корточках сидела худощавая девчонка в мешковатой куртке. Она перебирала содержимое маленького мешка с нервной, почти судорожной настойчивостью. Её пальцы дрожали, а тёмные глаза метались по сторонам, будто ожидая, что в любой момент кто-то может попытаться вырвать у неё добычу. Откуда-то изнутри доносились приглушённые звуки музыки, смех, пьяные выкрики и звон бьющейся посуды.

Бар "Кривой Су" гудел, словно живой организм, сотканный из гомона голосов, стука стаканов и перебоев музыки. Здесь можно было напиться за смешные деньги, потеряться в дыму дешёвых сигарет и на несколько часов забыть, что за стенами этого притона продолжается реальная жизнь.

Заведение было набито до отказа. За столами сидели шахтёры с пыльными лицами, фабричные рабочие с масляными разводами на руках, парни в потертых кожаных куртках и женщины в пёстрых шарфах, чьи голоса звенели громче, чем их дешёвые браслеты. Кто-то пил молча, глядя в пустоту, кто-то громко смеялся, хлопая приятелей по плечу. В паре мест уже завязывались ссоры — угрюмые взгляды и напряжённые жесты намекали, что дело может закончиться разбитыми бутылками или выбитыми зубами.

В дальнем углу, на небольшой сцене, выступала музыкальная группа. Гитарист с длинными, спутанными волосами сосредоточенно выводил рваные аккорды, синтезаторщик в капюшоне безэмоционально перебирал клавиши, а певица с ярко-зелёными волосами тянулась к микрофону, её голос то взлетал, то срывался на хрип, растворяясь в гуле заведения.

Поодаль, в тени, сидели люди, которые явно не искали общества. Мужчина с бритой головой и разбитыми костяшками пальцев вертел в руках стакан, задумчиво наблюдая за шумной компанией у соседнего столика. Чуть дальше двое худых парней в длинных плащах переговаривались, изредка поглядывая на посетителей так, будто прикидывали, у кого в кармане завалялась пара лишних солидов.

У стены, в клубах сизого дыма, спорили трое — один в поношенном костюме, второй в бронежилете, третий с массивным имплантом на шее. Спор явно касался долгов, потому что костюмированный, тяжело дыша, вытирал пот со лба, а двое других смотрели на него с хищной усмешкой.

За барной стойкой, уставленной грязными стаканами, стоял хозяин заведения — коренастый мужчина с широкой челюстью и одной механической рукой. Его взгляд лениво скользил по залу, но стоило кому-то слишком шумно хлопнуть дверью или резко встать, как он тут же напрягался, готовый в любой момент вмешаться.