Секретное совещание в здании Министерства иностранных дел длилось более пяти часов. Я предпочёл провести его лично, без свидетелей, без протокола. На карте, растянутой на огромном столе, вновь и вновь двигались флажки: красные – британские интересы, синие – японские, зелёные – наши.

- Их расчёт прост, - сказал Витте, проводя тростью по линии Владивосток-Маньчжурия, - у нас война на истощение, у них – экспансия через экономику. Англия и Япония давно делят Азию по своим лекалам, а США уже протянули щупальца в Шанхай.

- Это значит, что следующая схватка будет не столько на поле боя, сколько в экономических соглашениях и инфраструктуре, - добавил Тимирязев, вернувшийся из делегации в Кобе. – Они продают кредиты как оружие. Но мы можем продать мечту – стабильность и прогресс.

Я утвердил проект: создание Азиатского Экономического Союза под эгидой Российской империи – прежде всего в Средний Азии, Монголии и Маньчжурии. Это должно было напоминать о старом шёлковом пути, только теперь под патронатом Санкт-Петербурга.

К лету 1920 года был подписан Договор о союзной безопасности между Россией и независимой Монголией, гарантируя военную защиту взамен на торговые преференции и железнодорожное строительство. В ответ китайские генералы начали стягивать войска к границе Хэйлунцзяна. Пекин нервничал, Токио выжидал.

Я созвал Особую комиссию по Востоку и ввёл в её состав блестящие умы: молодого академика Вернадского – чтобы просчитать ресурсный потенциал регионов, инженера Кржижановского – для выработки энергетической программы, и полковника Сикорского – для оценки военно-авиационной проекции.

- Россия станет не только щитом Европы, но и платформой для будущего Востока, - сказал я, глядя на тех, кто собрался в Николаевском зале. – Мы не позволим повторить 1905 год. На этот раз – мы будем вести.

Именно тогда в кулуарах Министерства началось произношение нового кода — «Проект Восточный Импульс». Его детали были засекречены. Но суть была в том, что Россия впервые не отставала, а шла впереди, формируя собственную игру. В Сахалине открывались нефтяные разведки, в Туве создавались пограничные укрепления, а в Томске запускали первую Академию восточных языков.

Я стоял у окна Зимнего дворца, глядя на рассвет над Невой.

- Восток не просто карта. Это зеркало будущего. Мы можем в нём исчезнуть. А можем — отразиться как империя нового века.

Август 1920 года. На борту бронированного поезда, следующего через Забайкалье, я лично провожу выездную ставку. Вместе со мной — генералы Куропаткин, Брусилов, министр путей сообщения Обручев и инженер Сикорский. За окном — степь и тайга, а на картах внутри вагона — маршруты, границы и амбиции.

- Здесь, — я указал на точку между Кяхтой и Улан-Батором, — построим новую станцию. Она станет ядром будущей ветки, соединяющей не только регионы, но и цивилизации. Назовём её... «Новая Граница».

- Ваше Величество, — осторожно вставил Брусилов, — нам необходимо думать не только об инфраструктуре, но и о защите. Японцы уже закрепились на Корейском полуострове. Если они пройдут через Маньчжурию — мы окажемся под угрозой со всех сторон.

- Именно поэтому мы должны действовать на опережение, — ответил я. — Мы дадим Китаю понять, что готовы к диалогу. Но если он попытается идти на поводу у Лондона или Токио — мы напомним, кто здесь истинная держава.

В Петербурге стартовала подготовка к Восточному форуму держав. Мы разослали приглашения Китаю, Монголии, Сиаму, Персии и даже нейтральной Турции. Ответ Китая был осторожным, но не враждебным. Япония, как ожидалось, проигнорировала приглашение.

- Они ждут, когда мы оступимся, — сказал Витте за закрытыми дверями. — Но мы им этого не дадим.

Я задумался.

- Тогда нам нужен ход, от которого они не смогут отвернуться. Что-то, что свяжет интересы народов Востока с Россией навсегда…

В начале сентября был подписан указ о создании Восточной Академии Имперской дипломатии в Харбине. В ней должны были обучаться лучшие умы Азии — под российским флагом, на русском языке, с русскими профессорами. Мы создавали поколение элиты, которое будет мыслить категориями Петербурга, а не Пекина или Токио.

Восточная карта стала не просто театром операций. Она стала ареной для новой идеологии: Империи-Цивилизации. Идеи, в которой Россия — не просто власть, а культурный и экономический центр, соединяющий Восток и Запад.

Я сжал в руке новый доклад из разведки: японцы ведут переговоры с британцами о строительстве военно-морской базы на Филиппинах. Линия напряжения сгущалась.

- Пора сыграть на опережение, — произнёс я.

И в этот же день была подписана телеграмма Николаевского Протокола — первой попытки создать Имперскую коалицию Востока под протекторатом России.

Восточная карта складывалась в могущественный узор… но каждая линия означала выбор. И каждый выбор — приближал грядущую бурю.

Октябрь 1920 года. Петербург. Малый зал Зимнего дворца.

На столе передо мной лежала последняя шифровка из Харбина: Китай согласился отправить наблюдателей на Восточный форум. Это была первая дипломатическая победа в длинной партии против времени, интересов и предрассудков.

- Ваше Величество, — доложил статс-секретарь Вяземский, — монгольский хан Богдо официально запросил поддержку в модернизации армии. Мы также получаем сигналы из Кашгарии — эмир готов заключить торговое соглашение, если обеспечим безопасность караванных путей.

Я поднялся, подойдя к карте на стене. Восток больше не был пустым фоном — он оживал точками, линиями, будущими союзами. Россия превращалась в центр притяжения — не через штыки, а через идею будущего, в котором именно мы становимся архитекторами стабильности.

В этот же вечер я подписал три указа:

О создании Российского Восточного Банка - с правом эмиссии на территории Дальнего Востока и под залог инфраструктурных облигаций.О модернизации Тихоокеанского флота - кораблестроительные верфи в Николаевске-на-Амуре получали удвоенное финансирование.О статусе культурной автономии для малых народов Восточной Сибири - жест, который должен был предотвратить недовольство и встроить национальные окраины в идеологию Империи.

- Ваша Императорская милость, — осторожно начал Витте, когда мы остались наедине, — вы меняете суть Империи. Не только географически, но концептуально. Мы больше не просто держава — мы модель мира. Вы уверены, что это удержится?

Я посмотрел ему прямо в глаза:

- Только если мы будем не копией Европы, а тем, чем она уже быть не может. У неё позади — упадок. У нас — возможность.

Поздним вечером, в своём кабинете, я вновь развернул карту. Красные флажки на Владивостоке, Харбине, Кашгаре, Коканде. Каждый — точка опоры.

Империя начинала дышать полными лёгкими. Но это дыхание могло обернуться бурей…

Ноябрь 1920 года. Владивосток. Инспекционная поездка.

Порывы ветра с Японского моря били в лицо, когда я сошёл с поезда. Встретили меня генералы Восточного округа, купцы, инженеры и делегация местных староверов, просивших защиты своих культурных обычаев. Я обошёл строй солдат — их взгляд был внимательным, но в нём появилась уверенность. Эти люди знали, что Империя не бросит их на краю мира. В доках кипела работа: новые броненосцы ещё строились, но уже было видно — наш флот оживает. Я зашёл в проектный штаб, где молодые офицеры чертили схемы гидро-аэропланов, а инженеры спорили об электросети для новых фортов.

- Вы просили империю будущего? — сказал я одному из адмиралов. — Вот она начинается здесь.

Позднее, в губернаторском дворце, я провёл совещание с представителями Японии и Кореи. Тон был официальным, но под поверхностью ощущалось напряжение.

- Россия не стремится к экспансии, — сказал я на японском, вызвав удивлённый взгляд посла. — Но мы не отдадим Восток на откуп хаосу. Стабильность — наш общий интерес.

После ужина я остался один с посланником из Киото. Мы смотрели на огни гавани.