Министры начали оживлённо обсуждать предложенные меры. Я видел, как их сомнения понемногу отступают, но понимал, что это только начало. Моё будущее было связано с этими решениями, и они не могли быть отложены. Время перемен пришло, и теперь, чтобы не допустить гибели страны, мне предстояло принять все необходимые меры для победы. С каждым днём борьба за Россию становилась всё более жестокой, но я был готов. И если мне суждено будет стать тем, кто спасёт свою страну, я знал, что не отступлю.

Вдохнув глубоко, я почувствовал, как на меня опускается тяжесть ответственности. То, что начиналось как план реформ, теперь превратилось в борьбу за выживание самого государства. Заговорщики, скрывавшиеся в тени, уже не могли оставаться бездействующими. Они проявлялись в самых неожиданных местах — среди офицеров, в кругах дворян, среди людей, которых я считал верными. И всё же, несмотря на напряжение, в моей груди горел огонь уверенности. Я понимал, что так или иначе, только решительные действия могут спасти Россию от катастрофы.

Министр иностранных дел, который также присутствовал на собрании, теперь стал мрачно задумчив. Когда тишина в зале стала почти невыносимой, он поднялся.

- Ваше Величество, я понимаю ваш курс. Однако нам предстоит не только решать внутренние вопросы. За рубежом тоже начали настороженно следить за нашей политикой. Я говорю о странах, с которыми мы поддерживаем весьма сложные отношения. Мы рискуем оказаться в изоляции, если не будем готовы к дипломатической игре.

Его слова эхом отозвались в моей голове. Дипломатические связи не могли быть упущены. В тот момент я понял: кроме внутренних преобразований, мне нужно было также укрепить позиции России на международной арене, чтобы ни один из наших врагов не смог использовать ситуацию для того, чтобы подорвать нашу мощь извне.

- Мы будем работать над укреплением международных союзов, — сказал я, не позволяя сомнениям взять верх. — Мы продлим соглашения с Францией, восстановим связь с Германией, поддержим нашу позицию на Балканах. Я не буду позволять, чтобы Россия оказалась в одиночестве в мире, который всё больше и больше становится ареной глобальной конкуренции.

Разговор на этом не завершился, и я понимал, что до конца собрания нам предстоит обсудить ещё множество деталей, чтобы наши планы не привели к катастрофе. Но самое главное — теперь я знал, что даже самые решительные меры будут иметь свои последствия, и что борьба за реформы не будет лёгкой. Я ещё раз взглянул на министров и увидел, что их взгляды изменились. Они больше не были так насторожены, как вначале, но сомнения не исчезли.

В тот момент в кабинете прозвучал глухой стук в дверь, и один из моих ближайших помощников вошёл в комнату с важной новостью. Его лицо было напряжённым.

- Ваше Величество, у нас проблемы, — сказал он. — Мы только что получили информацию о том, что в Петербурге начались беспорядки. Люди собираются у Зимнего дворца, и слухи о возможном восстании быстро распространяются. Это не просто слухи — активисты, связанные с рабочими и крестьянами, начинают выходить на улицы.

Вся комната напряглась, и я ощутил, как холодная волна накрывает меня. Теперь, как никогда, я осознавал, что реформы и борьба с заговорщиками могут быть лишь частью проблемы. Ситуация в России выходила из-под контроля.

- Немедленно мобилизовать армию, — сказал я, поднимаясь с места. — Не позволим беспорядкам распространиться. Но также отправьте группу дипломатов к нашим союзникам. Нужно обеспечить поддержку, пока не поздно.

Я обратился к Лаврову и другим министрам.

- Всё, что мы построили, может рухнуть, если мы не решим этот кризис. Эти беспорядки — следствие того, что мы не справились с внутренними проблемами вовремя. Сейчас каждый час на счету.

- Ваше Величество, не стоит торопиться, — сказал Лавров, как бы пытаясь остановить меня. — Мы можем решить это без крови, если поступим сдержанно.

Но я не мог позволить себе сдержанность. Я знал, что если ситуация выйдет из-под контроля, то последствия будут катастрофическими. И если мы сейчас не отреагируем решительно, то в будущем Россия может стать лёгкой мишенью для её врагов, как извне, так и внутри.

- Лавров, мы не можем позволить себе сдержанность, — сказал я, чувствуя, как напряжение в теле возрастает. — Эти люди не просто требуют перемен — они хотят разрушить страну. И если мы не покажем свою силу сейчас, завтра они будут стоять у наших дверей.

Решение было принято. Я направил своих помощников на переговоры с армией и лидерами общественного мнения. Теперь всё зависело от того, сможем ли мы выстроить защиту не только военную, но и политическую. Реформы, которые я начинал, не могли быть отложены, но в тот момент мне было ясно: чтобы победить, нужно не просто реформировать Россию, но и держать её стабильной.

—

В следующие дни мне пришлось принимать жёсткие меры, чтобы усмирить волнения. Заговорщики, которые до этого скрывались в тени, начали действовать более открыто. Но несмотря на это, внутренний конфликт не мог быть решён простым подавлением восстаний. Люди, которые вышли на улицы, были не просто противниками моей власти, они были частью системы, которая была неправильно построена, и они требовали изменений. Мой курс реформ, которым я был полон, оказался не таким уж простым. Каждый шаг вперед оказывался испытанием, которое проверяло меня и мою империю на прочность. Но я знал одно: если я сдамся, если я откажусь от борьбы, то страна, за которую я брался, не переживёт этого.

Ветер, пронизывающий ночные улицы Санкт-Петербурга, словно носил в себе зловещие предвестия. Я стоял у окна своего кабинета, глядя на темнеющий город. Мои мысли были замкнуты в одном: до какой степени мы можем довести этот кризис, прежде чем он вырвется из-под контроля? Заговорщики продолжали свои подрывные действия, и хотя армия уже действовала решительно, в Петербурге всё больше разгоралось недовольство. Люди на улицах не просто кричали о нуждах — они поднимали голос против самой власти, требуя не только перемен, но и нового порядка. И среди всего этого неистовства я не мог отделаться от мысли о фигуре, которую мне до сих пор не удалось изгнать из своей жизни. Призрак Распутина. Он оставался скрытым, но ощутимым в коридорах власти, как смертоносный вирус, распространяя своё влияние и даже в тени продолжая свою игру. То, что когда-то казалось незначительным, теперь выглядело как нечто гораздо более сложное и опасное. Призраки прошлого — это те, кто оставил свой след, но так и не был изгнан. Распутин был одним из тех, кто сильно повлиял на русский двор, но не оставил своей подписи в истории, чтобы быть понятым или правильно оценённым. Даже сейчас, когда его физическое присутствие было устранено, его влияние оставалось, как невидимая сеть, сплетающая между собой политические силы и обвивающая царскую власть. В этот момент дверь кабинета открылась, и вошел Лавров, министр иностранных дел, с видом, который я мог бы описать только как беспокойный. Он был один, что также настораживало. На его лице не было следов того привычного спокойствия, которое я привык видеть в нём. Он подошел ко мне, не говоря ни слова, и тихо положил на стол папку с документами.

- Это отчёт, который мы только что получили, — сказал он, смотря мне в глаза. — Оказывается, Распутин не был таким безвредным, как мы думали. Он не просто оставил после себя сильных покровителей, но и ослабил двор через своих сторонников, скрытых в разных сферах власти.

Я взял папку и открыл её. В ней были записи, указания на тех, кто все ещё втайне поддерживал следы Распутина. Сперва меня охватило беспокойство — но потом я понял, что Лавров прав. Всё, о чём он говорил, подтверждало мои опасения. Несмотря на смерть Распутина, его мрак всё ещё висел над дворцом. Но что меня больше всего поразило — так это тот факт, что в этих документах значились имена, которые я не ожидал увидеть: имена членов моего ближайшего окружения.