Иногда к нему приезжали — министры, генералы, старые друзья. Иногда он сам отправлялся в города, без кортежей, без гвардии. Сидел в университетских аудиториях, слушал споры студентов, разговаривал с крестьянами у станций.

И каждый раз слышал:

- Благодарим вас, батюшка. Вы спасли нас.

Он не отвечал. Только кивал. И шел дальше. Потому что теперь он знал: он не был богом. Не был героем. Он был просто человеком, который сделал выбор. И остался верен ему до конца.

Наступала весна 1940 года. Цветущие сады Крыма словно отражали внутреннее состояние Николая — спокойствие, полноту, завершённость. Он знал — скоро время сделает свой последний виток. И нужно будет передать всё. Не власть, не бумаги. А дух.

Он пригласил Алексея. Отец и сын сидели на балконе, в молчании. Потом Николай сказал:

- Запомни: сила Империи не в штыках и не в казне. А в памяти. В правде. И в том, что мы никогда не предаём друг друга.

Алексей кивнул. И посмотрел вдаль, туда, где море и небо сливались в единое.

Николай улыбнулся.

Он наконец вернулся.

Не просто домой. А — к себе.

В последние дни весны Николай всё чаще просыпался до рассвета. Он вставал рано, надевал простую рубаху, выходил в сад и шел босиком по ещё холодной земле. Молодая роса щекотала ноги, воздух был наполнен ароматом цветущих яблонь, и в этом утреннем безмолвии он чувствовал ту самую тишину, которой ему не хватало десятилетиями. Иногда он разговаривал с собой. Не как Император — как человек, вернувшийся с фронта истории. Он знал: его путь завершался, и всё, что могло быть сделано — было сделано. Россия выстояла. Выжила. Восстала из пепла и расправила плечи. И если он чем-то и гордился — так это не победами и парадами, а тем, что дал этой земле шанс жить. Его встреча с прошлым произошла тихо — в кабинете, когда он открыл старый ящик письменного стола и нашёл письмо, написанное тогда, в первые недели своего "пробуждения" в теле Николая II. В нём он — человек из другого времени — писал самому себе. Без пафоса, без чётких планов. Только одно: «Не забудь, зачем ты здесь. И кем ты был раньше».

Он перечитал эти строки и заплакал впервые за многие годы. Не от боли. От облегчения. Потому что наконец-то понял: он смог остаться собой. Несмотря на трон. Несмотря на войны. Несмотря на историю.

Летом того же года он собрал детей, внуков, ближайших друзей и советников в Ливадийском дворце. Без титулов. Без мундиров. Он встал перед ними и сказал:

- Империя — это не дворцы, не границы и не власть. Это вы. Люди. Сердца. Воля. Я ухожу не потому, что устаю. А потому, что пришло время. Моя задача завершена. Теперь — ваша.

Он передал Алексею перстень — символ преемственности. Не царской власти, а преемственности долга.

- Не строй Империю на страхе. Строй её на надежде.

Они обнялись. И в этот момент все присутствующие почувствовали — происходит не просто передача. А нечто большее: рождение новой эпохи.

В день, когда Николай Александрович ушёл, над Ялтой стояла глубокая тишина. Не было траура — была память. И в каждом уголке страны люди вспоминали его — не как царя, а как человека, который смог.

На здании бывшей Думы в Петрограде вывесили портрет, на котором он был без короны. Только взгляд. Чистый, усталый, мудрый.

А внизу надпись:

«Он вернул нам не Империю. Он вернул нам себя».

После прощания в Ливадии, Николай остался наедине. Последние дни он проводил в тишине, отказываясь от официальных визитов. Его мир сузился до нескольких комнат, сада и воспоминаний. Он перечитывал книги, слушал музыку, писал в дневник. Впервые за всю свою жизнь он позволил себе просто быть. Но ум его продолжал работать. Даже в покое он видел линии будущего, видел, как растёт страна, как молодые инженеры создают машины будущего, как дети учатся не в заплесневелых классах, а в лабораториях и аудиториях с панорамными окнами. Он знал: импульс, данный Империи, был уже необратим.

На одной из последних прогулок к нему подошёл старик — бывший крестьянин, ныне уважаемый староста нового земского округа.

- Государь, вы знаете, у нас теперь молодые не боятся слова «Империя». Раньше оно пугало. А теперь — гордость. Не как бремя, а как честь. Это — вы.

Николай посмотрел на него и мягко ответил:

- Это вы. Все вы. Я был лишь голосом времени. А голос всегда говорит тем, кто готов слушать.

Однажды ночью, когда полуостров накрыл мягкий тёплый ветер, он сел за письменный стол. Взял чистый лист бумаги и написал последние строки в дневнике:

«Я вернулся. К себе. К ним. И в этом возвращении — моё спасение. Пусть дальше идёт уже народ. Я сделал всё, что мог. Теперь я снова просто человек».

Он закрыл дневник. Потушил лампу. И лёг спать.

Утром он не проснулся.

Известие о его смерти облетело мир сдержанно, без истерики. Но миллионы людей в России и за её пределами вышли на улицы в молчаливом единении. Не с трауром. С благодарностью. На Красной площади не было речей. Только тысячи развёрнутых знамён, как символ той эпохи, что он завершил. Эпохи борьбы, созидания и внутреннего пробуждения. Его похоронили в Александро-Невской лавре, как последнего Императора и первого Человека новой эры. Не в золоте, а в кедровом гробу. По завещанию.

Над его могилой высекли всего три слова:

"Он был нужен".

В утро весеннего дня, ровно через девять дней после смерти Николая Второго, столица Империи замерла. На улицах — ни звука, только равномерное дыхание толпы. Ни директив, ни приказов — вся Россия, как один организм, знала: сегодня последний парад Императора. С Невского проспекта до Зимнего дворца тянулось море людей. Старики, юноши, дети, офицеры, рабочие, монахи, академики, солдаты в новых мундирах, и простые крестьяне с тяжёлыми руками, с которых уже давно исчезли цепи прошлого. На Дворцовой площади возвышалась простая кедровая трибуна. На ней — никого. Таков был замысел Императора. Это был парад без повелителя — потому что он ушёл, оставив народ зрелым. В небе пролетели звенья новых реактивных машин с двуглавым орлом на фюзеляжах. Под ними по брусчатке чеканили шаг будущие офицеры Империи — кадеты новой военной школы, созданной ещё по указу Николая. За ними — колонны рабочих и инженеров, каждый с флагом своего предприятия. За ними — крестьяне, с плакатами: «Земля — плод, Империя — корень».

Когда на площадь вышли воспитанники «академий прогресса» — молодых научных учреждений, все поняли: вот он, итог. Не армия, не техника, не гвардия — а люди, вооружённые разумом.

И в этот момент, как по знаку, над трибуной подняли знамя с белым солнцем на тёмно-синем поле — новый символ Российского Содружества. Ни один из старых флагов не исчез. Рядом развевались и Имперские чёрно-жёлто-белые, и триколоры, и штандарты регионов. Всё — вместе. Как он и хотел.

Когда парад закончился, из толпы вышел юный офицер, поднялся на трибуну и громко, с лёгким дрожанием в голосе, прочитал вслух:

- «Мы здесь не потому, что нам велели. Мы здесь, потому что он сделал нас способными идти самим. И потому — последний парад Императора — это наш первый шаг без него».

Толпа молчала. А потом — всплеск аплодисментов, не восторженных, а тихих, человеческих, как признание.

Вечером того же дня над Кремлём подняли новый штандарт. На нём был вензель Николая Второго — окружённый лавровым венком, сквозь который прорастал росток дуба.

Под штандартом выбили слова:

«Прощай, кто дал нам завтра».

И в этот день история Империи закончилась — чтобы начаться заново. С сильным, зрелым, свободным народом.

Народом, что однажды шёл за Императором.

А теперь — идёт вперёд сам.

На следующее утро, в Александровском парке, рядом с новой Академией государственной мысли, началась высадка деревьев. Это был один из последних указов Николая II — символический акт, в котором каждое учебное заведение, каждое губернское собрание и даже деревенские земства высаживали своё дерево знаний и памяти.