- Нет. Ты теперь не пешка. Ты – офицер на доске, Орлов.

В ту же ночь я собрал военный совет – неофициальный, узкий круг. Только те, кому я мог доверить самое сокровенное: непубличную внешнюю политику России.

- Господа, - начал я, глядя в глаза генералу Алексееву, министру иностранных дел Извольскому и графу Игнатьеву, - мир держится на волоске. И мы либо станем дирижёрами этой симфонии, либо нас погребут под её обломками.

Я положил перед ними папку с документами, привезёнными Орловым.

- Это – то, что мы получили от Германии. Их предложение. Их страхи. Их слабость. Если мы двинемся с умом, они не только не нападут – они будут платить, чтобы мы молчали.

Извольский первым взял слово:

- Если мы дадим слово не вмешиваться на Балканах, Германия, возможно, согласится на разрядку. Но Австро-Венгрия – это другое. Они нам не поверят.

- Поэтому, - ответил я, - мы создадим две реальности. Одну для Вены и Парижа. Вторую – для Берлина. И только мы будем знать, где настоящая.

В это же время, глубоко под землёй в здании Генштаба, командующий железнодорожными войсками получал первый приказ нового типа.

- «Проект Скиф». Строительство линии ускорить. Приоритет – военный и продовольственный трафик. Максимальная секретность.

- Это подготовка к войне? – тихо спросил инженер.

- Это подготовка к жизни без неё, - ответил полковник Орлов.

Через несколько дней я получил сообщение от нашего консула в Константинополе. Турция колебалась, её союз с Германией был не закреплён. Османская империя ждала сигнала. И мы собирались его дать — своевременной торговлей и обещаниями.

Я стоял у окна, глядя на снежный Петербург, и понимал:

Я, человек из будущего, стал картографом альтернативного прошлого.

Я — не просто царь. Я — редактор истории.

И в этот момент слуга вошёл, поклонился и тихо произнёс:

- Ваше величество, вам доставлено письмо из Парижа… без подписи. Только один символ на печати — «Трилистник».

Я побледнел. Это был знак французской внешней разведки.

Французы начали игру. И они знают, что мы — в ней.

Письмо из Парижа я вскрыл лично. Без слуг. Без охраны.

На плотной бумаге был всего один абзац, написанный изящным почерком:

«Русский Скиф играет в шахматы без доски. Мы предлагаем партию вслепую. Ответьте через Лион. Код: “Лист в огне”».

Под текстом — красный воск с тем самым трилистником, знаком французской разведки времён Наполеона III, давно считавшейся расформированной. Я понял: игра вышла за пределы обычной дипломатии. Я подошёл к глобусу и провёл пальцем по Европе. Германия. Франция. Османская империя. Балканы. Британия — как тень над всеми.

Россия — в центре.

Мы — ключ. Или замок, или дверь.

- Отвечать будете? — спросил Орлов, стоя чуть в тени.

- Да, — сказал я. — Но не сразу. Мы их подождём. Пусть думают, что мы раздумываем. В это время ты отправишься в Варшаву. Мне нужен отчёт о настроениях на границе. И... разузнай, кто мог продать нас французам.

- Есть подозрения? — Орлов прищурился.

Я покачал головой:

- Нет. Только... инстинкт. А он редко подводит.

В тот же вечер я вызвал к себе графа Игнатьева. Старый дипломат, тонкий игрок, он входил в число немногих, кого я допускал в тайные механизмы новой России.

- Мы должны выиграть не войну, а время, — сказал я ему, передавая копию письма.

- Французы чувствуют, что Германия качается. Хотят втянуть нас обратно в союз, чтобы направить на Берлин.

- А мы?

Я посмотрел на карту. В моём мире 1914 год обрушил Европу в хаос. Я не мог этого допустить снова.

- А мы должны сыграть как Суворов. Ударить там, где никто не ждёт. Не пушкой. Информацией. Финансами. Железом.

Игнатьев чуть усмехнулся:

- Я всегда знал, ваше величество… вы не из этого века.

Я — точно не из него, подумал я.

Поздно ночью, сидя в кабинете один, я открыл свою старую записную книжку. Страницы уже начинали ветшать, но я хранил её как реликвию. В ней были даты. События. Ошибки прошлого мира.

И напротив 28 июня 1914 года я поставил жирную чёрную линию.

Этого не будет.

Фердинанд не умрёт.

Война не начнётся.

Но чтобы всё изменить — нужно успеть прорваться в Лион.

Белград дышал тревогой. Город напоминал пороховую бочку, и каждая искра — была вопросом времени. Я наблюдал за ним через донесения, коды и шёпоты на границах. Сербия была ключом к Балканам. И я знал — если завяжется война, она начнётся здесь.

- Пришло сообщение из Боснии, ваше величество, — доложил Орлов. — Уличные радикалы, вдохновлённые идеями „Млада Босна“, готовят что-то крупное. Мы перехватили часть переписки. В ней упоминается цель — визит наследника престола Австро-Венгрии.

Я сжал кулаки. Вот оно. То, что в моём времени стало точкой невозврата.

- Мы можем остановить покушение? — спросил я.

- Можем. Но тогда Австрия обвинит нас в шпионаже. Мы вмешаемся в их дела. Это вызовет цепную реакцию.

- А если не вмешаемся — цепная реакция будет гораздо страшнее.

Я встал.

- Приготовьте депешу. Срочно. Через третьи руки. Пусть английский консул в Будапеште передаст Фердинанду совет: изменить маршрут визита. Мы — не при делах. Но спасаем ему жизнь.

- А если он проигнорирует?

- Тогда история захлопнет капкан. Но не на нас.

Позднее вечером я встретился с графом Игнатьевым.

- Ситуация в Сербии на грани. Россия не может открыто встать на её сторону, — сказал он. — Но не встать — значит предать славян. И это ударит по престижу.

- Мы не встанем открыто, — ответил я. — Мы создадим тень. Через банки, через фонды, через... литературу. Национализм может быть не оружием, а сетью. Мы должны превратить Сербию не в пороховую бочку, а в интеллектуальную крепость.

Игнатьев усмехнулся:

- Вы хотите сдержать кровь… словами?

- Я хочу сдержать кровь разведкой и стратегией. Если умные слова вовремя сказаны — пушки молчат.

В Петрограде тем временем тайно формировался новый отдел военной разведки. Его задачей было не только слушать врагов, но и читать союзников. Я подписал указ, в котором отдел получил кодовое название — «Вязь».

Потому что Европа — узел. А мы должны научиться его распутывать, а не разрубать.

Перед сном я снова открыл свою старую записную книжку.

28 июня 1914 года — ещё не наступило.

Но я чувствовал, как дни убывают, как секунды обжигают.

Сербия. Австрия. Германия. Россия. Паутина натянута. А я — в центре.

Но теперь, в этом мире, у меня был шанс.

И я намерен был использовать его до последнего дыхания.

Утром, получив свежий доклад из Санкт-Петербурга, я понял — цепь уже начала звенеть.

В Сараеве замечены агенты с фальшивыми документами, предположительно — выходцы из Черногории. Их цель пока не установлена, но в донесении чётко указывалось: один из них уже встречался с представителями «Чёрной руки».

- Надо связаться с британцами, — сказал я Орлову. — Пусть их посол сделает вид, что просто беспокоится о стабильности региона. Нам важно создать фон тревожности — но не панику.

- Вы хотите, чтобы англичане сделали то, что боимся сделать мы?

Я кивнул.

- Если заиграть с симпатиями, лучше пусть играет тот, кого все уже привыкли бояться.

В тот же день на закрытом совещании министров я впервые произнес вслух мысль о Балканской конференции.

- Мы не можем ждать, пока великие державы столкнутся лбами из-за крохотного Белграда, — сказал я. — Мы должны опередить удар и собрать их за столом. Под предлогом укрепления границ, экономики, торговли. Что угодно. Лишь бы говорили.

Некоторые переглянулись. Кто-то усмехнулся.