Сев на траву, Катрин закрыла лицо руками. Она вынуждена будет провести с этим человеком всю жизнь. Она никогда не сможет спокойно даже думать о том, чтобы он поцеловал ее. От одной мысли ее охватывал животный ужас. Но ведь он... она... Катрин задохнулась. Она обязана научиться ладить с ним, если не хочет бояться и ненавидеть его всю жизнь. Не самое приятное, провести остатки жизни в страхе. Но как, как заставить его быть с ней хоть немного ласковым, хоть немного... человечным? Ведь он умеет, она знала это. Жорж спокойно разговаривал с Валери, с доном Хуаном, дружил с Филиппом... он не может быть таким уж плохим... Она обязана научиться просто говорить с ним, как умела это делать Валери. Ведь Валери же не боялась его, и даже иногда немного над ним подшучивала.

Вытерев слезы, Катрин встала и обернулась. Жорж стоял на берегу шагах в пятидесяти от нее. Заметив ее движение, он повернул голову. Катрин сделала ему знак, что он может подойти.

— Вернемся домой? — спросил он, а Катрин заметила, что он очень бледен и явно расстроен.

— Давайте еще немного погуляем, — проговорила она, сама поражаясь своей смелости.

Он хотел взять ее за руку, но вдруг замер, не смея тронуть ее и снова увидеть ее испуг. Катрин же некоторое время смотрела на протянутую руку, после чего вложила в нее свою. Он сжал ее, но так, чтобы не причинить ей никакой боли. Контраст с его недавним поведением был настолько сильным, что Катрин стала сомневаться в его вменяемости. Жорж сделал шаг, и они медленно пошли по берегу реки.

— Я должен просить у вас прощения, — вдруг сказал он, нарушив уже привычное между ними молчание.

Она подняла на него глаза.

— Я на самом деле слишком много командую, — он улыбнулся, и Катрин поняла, что впервые видит его улыбку. По крайней мере улыбку, предназначенную ей лично, — и я был очень неправ с письмом.

Катрин остановилась и вырвала руку.

— Простите меня, Катрин. Мне нет никакого оправдания, кроме того, что я ревновал.

— Ревновали? — удивилась она. Если бы он признался, что умеет летать, она не была бы удивлена больше.

— Ну да. Вы же ни разу не ответили мне на письмо, хотя я писал вам постоянно. А тут вы читали письмо, имея перед собой бумагу и чернила для ответа. А увидев меня, спрятали его, будто там было что-то запрещенное.

Она помолчала.

— Хорошо, я буду писать вам. Если вам этого хочется.

— Спасибо, — он снова заулыбался, и ей подумалось, что вот такой вот, с улыбкой, немного смущенный, он совсем не страшен и даже чем-то нравится ей, — я буду очень ждать.

Обратный путь они проделали уже в более приподнятом настроении, чем путь к реке. Катрин все размышляла о новом для нее образе Жоржа де Безье. Она все еще опасалась его, но теперь готова была примириться с судьбой и действительностью. Появилась надежда, что она сможет хоть немного поладить с ним. Ведь иногда же он будет приходить в доброе расположение духа.

Жорж де Безье уже однажды был женат. Он женился рано. Мать, после смерти его отца боясь прерывания рода, подобрала ему невесту, и в семнадцать лет он оказался женат на двадцатилетней красавице с черными как смоль волнистыми волосами и пронзительными синими глазами. И имя у нее было из волшебного романа — Бланшефлер. Едкая, насмешливая, любящая жизнь и веселье, Бланшефлер отлично вписалась в роль графини и в интерьеры старого замка, но совершенно не подходила тихому и замкнутому Жоржу. Первым делом она выжила свекровь, которая безропотно переехала в небольшое поместье, оставленное ей мужем как вдовья доля. И Жорж остался с молодой женой один на один.

Слишком серьезный и тихий, он не был в состоянии понять красавицу-графиню. Он влюбился в нее с первого взгляда, но был убежден, что она совсем не любит его. Робкого юношу, предпочитающего уединение и тишину, Бланшефлер приводила в смущение. Ей же нравилось дразнить его, насмехаться и всячески выводить из себя. Иногда она делала это по доброму, но со временем, поняв, что юный граф не жаждет балов и развлечений, не стремится ко двору и не планирует ближайшее время никуда ее вывозить, она становилась все более ехидной, колючей и холодной. Их стычки приводили его в отчаяние. Бланшефлер, которая раньше казалась ему воплощением мечты, превращалась на его глазах в злую ведьму. Не менее желанную, но все менее доступную.

Видя, что Бланшефлер скучает в старом замке, он в конце концов согласился давать балы, и на эти балы юная графиня тратила баснословные суммы. Она организовала у себя литературный кружок, и на ее поэтов, к творчеству которых он был совершенно равнодушен, тоже уходили огромные суммы денег.

Бланшефлер нравилось покровительствовать. И вот через год у нее появился и собственный театр с десятью разными актерами, которые давали представления два раза в месяц. Для театра потребовалось отдельное здание в городе, и Жорж молча выдал деньги на его строительство. Денег, конечно же, не хватило. Жорж дал еще, потом еще вдвое больше.

Шел третий год их супружества, и отношения их становились день ото дня все хуже, а увлечения своей жены Жорж не разделял и не очень одобрял. Слишком разные, чтобы ужиться в одном доме, они медленно и неумолимо отдалялись друг от друга. Бланшефлер капризничала, и ее расположение можно было заслужить только богатыми подарками или выделением денег на ее прихоти. Часто его подарки ей не нравились. Она вполне могла отбросить жемчужное ожерелье, если оно не подходило к ее новому платью, и потребовать новое, сапфировое. Если Жорж пытался возражать ей, Бланшефлер с ним не церемонилась. От насмешек она перешла к пощечинам, а от пощечин к унижениям. Она высмеивала его, его интересы, его вкус, его образ жизни. Случалось, что после ссоры они не разговаривали неделями, только на людях демонстрируя хорошие отношения.

Бланшефлер никогда не приходила мириться первой. А когда приходил Жорж, она ждала от него мольбы от прощении, даже если виновата была она. И если все ее желания были выполнены, она вполне была способна придраться к ерунде и не простить.

Даже его любви не хватило на все ее капризы. Он так долго покупал ее расположение, что под конец третьего года просто устал быть всегда и во всем виноватым. Бланшефлер же совсем отдалилась от него, и подступиться к ней было практически невозможно. Деньги и драгоценности перестали открывать доступ в ее спальню, став просто необходимой данью ее хорошему настроению.

На Рождество открылся ее театр. Бланшефлер торжествовала. Тем более, что премьера прошла весьма успешно. А в ночь после премьеры, войдя в спальню графини, Жорж застал ее с исполнителем главной роли.

Впервые он видел испуг на ее прекрасном лице. Оправдаться было невозможно, а Жорж просто молчал. Он не кричал, не обвинял и не лез в драку. Он просто смотрел на женщину, которую до этого так мучительно любил и находил в своей душе только презрение к ней. Потом он вышел, предоставив любовникам заниматься всем, чем они пожелают, а наутро прислал жене предписание удалиться в самое дальнее из своих владений.

Бланшефлер молила о прощении, валялась у него в ногах и рыдала. Она рассказывала, как любит его, и как бес попутал, и почему он не может простить единственную ошибку. Жорж стал подозревать, что ошибка ее была не единственной, и что вся затея с театром была посвящена красавцу-актеру. Он смотрел на женщину у своих ног, и не испытывал к ней ни жалости, ни любви. Только какую-то брезгливость. Потом он проводил ее до кареты и расстался с ней без всяческих сожалений.

Театральный сезон продолжился без сбоев. И любовник графини де Безье продолжал играть главную роль и получать большие гонорары. Выносить свои семейные проблемы на всеобщее обозрение Жоржу совсем не хотелось.

Вскоре пришло известие, что графиня ждет ребенка. Обсуждать, чей это ребенок не имело смысла, так как все интимные отношения Жоржа и Бланшефлер закончились за несколько месяцев до скандала. Он не пригласил ее вернуться в город. Но потом не выдержал, и явился к ней сам.