К вечеру следующего дня Бобрин вынес из кареты совершенно обессиленную жертву на пороге древнего монастыря.

Где-то недалеко плескалось море. Валери слышала звук прибоя. Кричали чайки. Огромная громада укрепленного монастыря возвышалась над нею, давя почти черным камнем стен. Бобрин держал ее на руках, и ей было уютно и тепло. Даже странно, но она совсем не сердилась на него. Она слушала, как бьется его сердце, и звук этот почему-то действовал на нее успокаивающе.

Парис сдержал слово и похитил Елену.

Даме стало плохо в дороге, поэтому мы осмелились просить приюта в ваших стенах, — Григор стоял перед пожилым аббатом, а Валери сидела, точнее лежала на диване, не в силах пошевелиться.

Бесконечная качка вымотала ее так, что сил не было даже на то, чтобы заснуть. Если сначала ей казалось, что она привыкнет к ней, то уже прошлой ночью поняла, что нет, не привыкнет. Григор сказал, что дорога дальняя, и что дальше они поплывут на корабле. От этой мысли Валери стало еще хуже, и чувство самосохранения подсказывало, что она не должна попасть на корабль. Как этого избежать, Валери еще не знала, но клялась себе, что обязательно что-нибудь придумает.

— Мы готовы предоставить вам место в гостинице, — аббат оценил состояние дамы и согласился, что дальше она ехать не может, — если пожелаете, можете занять мои покои, — обратился он к ней, — в башне вам будет удобнее и вы не будете пересекаться ни с паломниками, ни с братией.

Валери не могла кивнуть, она закрыла глаза в знак согласия.

Аббат распорядился перенести ее в свои покои. Комната его была в отдельно стоящей башне — прямо посреди двора. Когда-то давно, видимо, это был донжон, где укрывались в случае осады, а сейчас — просто башня с пристройками, которая высилась на три этажа и заканчивалась острым шпилем.

Григор принес Валери в спальню, которую послушник спешно готовил для гостьи. Нанятая недавно женщина, которую звали Клер, молодая и добрая, раздела свою хозяйку и уложила ее в кровать, где Валери тут же провалилась в глубокий сон. Было счастьем находиться на твердой земле, которая не качалась, не подпрыгивала на кочках и не шаталась из стороны в сторону.

Валери проснулась в середине дня. Сон пошел ей на пользу, и она с радостью поела. Двухдневное голодание сказывалось на ее аппетите, и она поняла, что сегодня не имеет отвращения к еде. Поев она встала и оделась с помощью Клер.

Впервые за поездку обретя способность здраво рассуждать, Валери поняла, что влипла. Она не испытывала ненависти к Григору Бобрину, она даже в чем-то восхищалась им. Ей всегда нравились люди, готовые идти до конца. И Григор Бобрин явно принадлежал к их числу. Он сделал отличный ход против нее, загнав ее в ловушку. Валери же должна ответить ему, чтобы отыграть положение. Как она это сделает, Валери еще не знала. Ей надо было подумать, спокойно без всякой тряски и качания, которые, если продлятся, просто убьют ее.

— Григор, я прошу помилования, — Валери сидела на скамье во дворе рядом с ним и наслаждалась устойчивостью мира, — если я сегодня или завтра ступлю на палубу корабля, то, возможно, к месту назначения вы привезете мой труп. Поэтому позвольте мне немного отдохнуть. Я уверена, что никто не найдет нас за столь короткий срок. Как видите мое положение играет со мной такую шутку.

Он внимательно смотрел на нее. В темных глазах не было ни искры смеха, к которым она привыкла за время их знакомства.

— Если вы согласитесь добровольно покинуть со мной Францию, мы можем оставаться тут столько, сколько будет вам угодно, — сказал он, — но если вы отказываетесь, я могу отсрочить наше путешествие только на один день.

Валери скривила губы:

— Вы очень милосердны, — ответила она язвительно, — одного дня мне, конечно, недостаточно. Но это хоть какая-то передышка.

— Давайте же договоримся...

Она покачала головой:

— Договориться мы могли бы в Париже, если бы я пожелала того, — сказала она, — но не здесь, где я пленница.

— Как пожелаете.

Он встал и ушел к своим людям, которые просто наводнили монастырь. Русская и французская речь перемешались, и Валери ловила себя на том, что стала постепенно привыкать к русскому говору. Так же она стала привыкать и к Григору, который окружил ее заботой, был всегда спокоен и ласков с ней. Все ее желания исполнялись по мановению его руки, и, Валери должна была признать, что мысль о том, чтобы уехать с ним еще до бракоразводного процесса, становилась все привлекательнее. Просто поддаться, исчезнуть где-то в дебрях далекой страны, и прислать в Рим своих адвокатов, которые подпишут все необходимые бумаги от ее лица. Вряд ли он женится на ней потом, но Валери не было необходимости выходить за него замуж. Ей надо было где-то отсидеться и зализать раны, чтобы потом уже придумать, как лучше отомстить или совсем отказаться от мести, предоставив ее судьбе.

Это был соблазн. Пойти против правил, которые она сама для себя установила, и которым ее учила старая Майрут. Нарушить все, что было священно и жить так, как хотелось ей самой. Валери не могла понять, чем чревато для нее такое поведение, чем отольется сознательное нарушение закона. Она очень нуждалась в совете знающего человека, но ни Сафи, ни Майрут, ни Филиппа рядом не было, и она должна была принять решение самостоятельно.

После обеда Валери поднялась на третий этаж башни, чтобы побыть наедине со своими мыслями.

На третьем этаже был кабинет аббата, совмещенный с библиотекой. Прямо посередине огромной комнаты стоял большой дубовый стол, заваленный разными бумагами. А вдоль стен высились стеллажи с книгами, кресла и небольшие диванчики для тех, кто пожелает эти книги читать. Небольшие окна-бойницы освещали комнату тусклым светом, и даже днем хотелось зажечь свечу.

Подойдя к самому широкому окну, Валери распахнула его, залезла на подоконник и сидела, обняв колени руками, и смотря на море, которое оказалось совсем рядом. Море было бурным, белые барашки волн бросались на скалистый берег, рассыпались брызгами, ударяясь о стену камней. По небу плыли темные облака, то и дело закрывая солнце. Где-то далеко на рейде стояли корабли, убрав все паруса и обреченно качаясь на волнах. Меньше всего на свете Валери хотелось оказаться сейчас на одном из них.

— Вы как Златовласка в Башне, — услышала она голос Григора, голова которого появилась в люке, через который по старинке попадали на последний этаж башни.

Валери посмотрела на него, и тут ее взгляд зацепился за плиту, которая служила своеобразной дверью. Она управлялась сложным механизмом, который позволял опускать и поднимать ее по необходимости. Мысль, мелькнувшая у Валери в голове, заставила ее улыбнуться.

— Как романтично, месье Бобрин, наверно вы чувствуете себя прекрасным принцем.

— Я чувствую себя Парисом, похитившем самую прекрасную даму Франции. Наихитрейшую. Мне кажется, я должен гордиться тем, что переиграл вас.

Она спустила ноги на пол и спрыгнула с окна.

— Можете гордиться, — она снова посмотрела на плиту, — только прикажите принести мне поесть. И побольше. Я за два дня бесконечной качки очень сильно проголодалась.

Григор исчез и через некоторое время пришла служанка с огромным подносом, нагруженным всякой снедью. Поднос Валери приказала поставить на стол аббата, и, когда служанка ушла, она бросилась к плите.

Спусковой механизм работал очень хорошо. Григор был на втором этаже, когда плита с легким скрипом опустилась и заняла свое место, намертво закрывая люк. Потом Валери сняла веревку с шестеренки, которая отвечала за открывание люка снизу, с лестницы.

Григор бесновался внизу, приказывая Валери открыть люк, а она уже закрывала засов, просовывая широкую балку в отверстия, которые не позволяли люку открыться.

Вот теперь она точно Златовласка. Валери отошла от люка и оценила свою работу. Плита лежала, и снизу ее практически невозможно было открыть.

— Спасибо за ужин, — крикнула Валери, наклонившись пониже к полу, — вы очень добры, Григор!