Валери звонко рассмеялась.

— Как ты умеешь все извратить!

— Покажи, где я не прав?

— Везде. Все эти договоры постоянно нарушались и никто тебя не прогонял.

— И тем не менее они существуют! И я всегда соблюдаю их.

— Не соблюдаешь. Вспомни Сюзанну. И сегодня ты устроил мне целый вечер ревности. Хотя повода не было.

— То, что ты ушла с Бобриным из залы и находилась с ним наедине больше часа не в счет?

Она откинула голову:

— Не в счет. Поверь мне, мы просто поговорили. И договорились, что он уедет, а я останусь. И прошу тебя... не забывай соблюдать все наши договоры и сейчас тоже.

...

Придя в Трианон Валери по привычке хлопнула дверью прямо у него перед носом, пожелав ему доброй ночи, и заперлась с Сафи. Он же остался беситься за дверью, потом поплелся к себе в комнату, где просто упал на кровать не раздеваясь, и тут же уснул, потому что сумбур в его голове в ином случае свел бы его с ума.

С этого дня отношения их потеплели и стали напоминать дружеские. Валери снова, казалось, доверяла ему. Она сама протягивала ему руку, смеялась с ним, ждала его к обеду. Через два дня они уехали в Париж, где Валери готова была часами гулять по городу, опираясь на его руку, она показала ему «свой» книжный магазинчик, где она заказывала книги на интересующие ее темы, они ездили вдвоем кататься в лес, и она была похожа на себя прежнюю. Они снова неслись голова к голове, наклонившись к шее лошади по самому бурелому, и Валери на этот раз вчистую обогнала его. И потом раскрасневшаяся, без шляпки, которая осталась где-то в начале пути, со спутанными волосами, протянула ему руку и, утешая, чмокнула его в щеку.

Именно в этот день дон Хуан перестал ненавидеть Париж.

Бобрин не появлялся, и дон Хуан стал споконее. Еще немного и он добился бы своего. Валери позволяла целовать себя, но неизменно закрывала перед ним дверь своей спальни. Ее расположение нужно был заслужить, и он видел, что она готова простить его. Возможно, ему не хватило всего нескольких дней, чтобы окончательно с нею помириться. Он набрался терпения, вел себя настолько идеально, насколько это было возможно. Он был тем самым сдержанным и терпеливым человеком, который постоянно находился рядом, но довольствовался только ее улыбкой и ее расположением, одновременно не обращая внимания на других женщин. Она смеялась и правоцировала его, но его выдержка была поистине железной. Он знал, что пройдет совсем немного времени, и Валери наконец то сама упадет в его объятья.

Григорий Бобрин донье Валерии Медино

Дорогая Елена, ваш Парис навсегда отбывает в холодную ссылку. Будьте милосердны к несчастному, явитесь перед его взором в последний раз. Менелай не подпустит меня к вам на расстояние выстрела, и будет прав. Поэтому я не могу показаться в вашем доме. Прошу вас, если я хоть немного дорог вам, завтра ночью прийти в Храм Любви. Я буду вас ждать.

Парис.

— Королева ждет меня, у нее заболела корова и я ей очень нужна, — Валери стояла на пороге дома и улыбалась. На ней был зеленый капор с лентами и черное шелковое платье в модную зеленую полоску.

Дон Хуан смотрел на нее с подозрением:

— Я мог бы поехать с тобой, — сказал он.

— Хочешь посмотреть, как я буду лечить корову? — удивилась она, — я приеду завтра. Переночую в Трианоне. Если ты..., — она запнулась, — Бобрин наверняка уже уехал, я даже не знаю, где он.

И она уехала.

Дон Хуан долгое время бродил по дому, и нетерпение его нарастало. Теперь, когда Валери не было, ему не нужно было скрывать свои эмоции, и он метался, как тигр в клетке. Он знал, что Бобрин еще в Версале. К вечеру доведя себя до состояния истерики, он сел на коня и отправился вслед за женой.

В Трианоне Валери не было. Он узнал, что она на самом деле приезжала, и что на самом деле была в деревеньке с королевой. Но настал вечер, королева сидела в гостиной в окружении своих дам и кавалеров, но Валери исчезла. Мадам де Перпиньяк сообщила, что видела Валери у мадам дАртуа и дон Хуан немного успокоился.

— Бобрин в Париже, — сообщила королева, видя, что красивый испанец на грани срыва, — и завтра он уезжает. Мы сегодня попрощались с ним.

Хуан был благодарен ей. Но он не выдержал долго светской беседы, под каким-то предлогом вышел в сад, и отправился бродить по темным аллеям, надеясь встретить Валери, да и просто для того, чтобы подумать.

Было уже очень поздно, и надо было возвращаться во дворец, когда он обнаружил себя около Храма Любви. На скамейке в свете луны сидели двое. Сначала он хотел незаметно уйти, чтобы не мешать влюбленным, но потом присмотрелся к ним. Мужчина обнимал женщину, чьи светлые волосы вырвались на свободу и каскадом падали на спину. Только одна женщина могла себе позволить выйти без модной прически. Хуан закрыл глаза, руки его непроизвольно сжались в кулаки, а сердце ухнуло куда-то вниз. Все его опасения подтвердились. Валери врала ему, чтобы встретиться с любовником.

Необходимо было что-то предпринять, либо бежать и вырвать изменницу из чужих объятий, либо бежать как можно быстрее и утопиться в ближайшем пруду. Но он как будто прирос к месту, и молча смотрел, как Валери ласкает этого чужого. Поцелуй был полон страсти.

Она никогда не целовала его так.

Возможно от его взгляда исходил жар, но Валери вдруг что-то почувствовала. Она отстранилась от мужчины, посмотрела в темноту прямо туда, где он стоял. И резко отодвинулась от своего любовника. Хуан с удовлетворением понял, что Валери испугалась. Раньше бы она даже бровью не повела, если бы знала, что он видел ее с другим. Сейчас же что-то изменилось в ее отношении к нему, возможно, где-то все же у нее была совесть, которая не позволяла изменять мужу прямо у него на глазах.

Валери медленно встала. Скорее всего нарочито медленно. Она сделала какой-то знак своему другу, который повернул голову, и Хуан узнал в нем Григора Бобрина, потом пригладила растрепавшиеся волосы и пошла к Хуану.

— Это не то, что ты думаешь, — сказала она, подойдя на расстояние вытянутой руки.

Он еще крепче сжал кулаки. Чтобы не сжать в ладонях ее горло. Глаза ее смотрели прямо — без всякого стеснения. Значит все-таки он ошибся, и совести у нее нет.

— Конечно, мне показалось, — усмехнулся он.

Она нахмурилась:

— Когда ты научился язвить?

— Всегда умел.

Валери пожала плечами. Она была в проигрышной позиции, и должна была либо выиграть, либо свести партию вничью — сделать все для того, чтобы мужчины не поубивали друг друга. Бобрин за ее спиной выполнил ее просьбу и медленно растворился в темноте, и дон Хуан даже не заметил, как тот ушел.

— Месье Бобрин уезжает, — сказала она, — я больше никогда его не увижу.

— Уезжает? И не берет на этот раз тебя с собой? — удивился дон Хуан.

— На этот раз — нет.

— Понятно, — он снова усмехнулся и разжал руки, боясь, что на самом деле ударит ее, — вы так со всеми мужчинами прощаетесь перед их отъездом? Или только с месье Бобриным?

— Прекрати.

— А почему? — спросил он горько, — месье Бобрин весьма интересная фигура, да, Валери? Филипп же одобрял и его тоже? Мой предшественник? Или к нему вы были более благосклонны, особенно тут, в Париже.

Валери сжала губы.

— Я не узнаю тебя, Хуан.

— Зато я тебя узнаю, — он отвернулся, — все, что ты говорила мне о верности, было ложью! Это было ложью во спасение и я могу тебя понять. Но и ты должна понять меня — я не потерплю больше ничего подобного! Я очень долго терпел — и больше не буду!

— Что же ты сделаешь? — воскликнула она, — подашь еще один иск против меня? Это весьма повеселит свет!

Он отвернулся и пошел по дорожке, надеясь, что Валери вернется в Храм Любви. Боль и обида, сжигающие его, не поддавались описанию. И ненависть. Самая настоящая ненависть, которая прочно заняла место его прежней страсти к ней. Но надежды его не оправдались. Валери пошла следом.