— Хуан, это не то, что ты думаешь, — повторила она.

Он резко развернулся. Лицо его было искажено.

— Действительно, это не то, что я думаю. Это прелюдия.

Тут силы, которыми он пытался себя сдержать, кончились, и все его чувства, любовь, ненависть, злость и обида в одночасье вырвались наружу. Он поднял руку и сам неожиданно для себя влепил Валери пощечину. Валери вскрикнула и поднесла руку к лицу. А потом оба замерли, он еще более нее испуганный собственным поступком, и какое-то время смотрели друг на друга. Потом он резко развернулся и быстрым шагом пошел прочь.

Никто и никогда в жизни не поднимал руку на Валери. В детстве она дралась с Сафи и почти всегда проигрывала. Но это было совсем не то. Она в ужасе смотрела на Хуана, а потом ему в след, понимая, что сейчас он уйдет навсегда. Что получилось очень глупо и невероятно обидно, ведь Бобрин на самом деле завтра уезжал, и она не могла не выполнить его последнюю просьбу. Просто поцелуй. Но Бобрин целовался так прекрасно, что страсть завладела ею целиком, и она была на самом деле готова на измену. Как глупо, что именно в этот момент пришел Хуан. Как хорошо, что именно в этот момент пришел Хуан. Валери подхватила свое темное платье и, путаясь в юбках, бросилась следом за ним.

Догнала она его посреди аллеи. Схватила за руку и заставила остановиться. По лицу его текли слезы, от чего Валери испугалась еще больше.

— Ну хорошо, будем считать, что я это заслужила, — сказала она, тяжело дыша от быстрого бега.

— Валери, прошу тебя, оставь меня в покое, — он снова отвернулся, — я не хочу больше иметь с тобой дела.

— Я клянусь, что не изменяла тебе. Я клянусь! — почти закричала она.

— Ты уверена, что я должен тебе поверить? — спросил он очень тихо, — если все слухи, которые ходят о тебе, если все письма, которые были получены мной, если все, на что я закрыл глаза, просто поверив тебе на слово, потому что я очень сильно хотел поверить, оказалось правдой, то мне просто нечего тут делать. Все бесполезно. Давай расстанемся по хорошему. Я даже не буду вызывать твоего любовника, с которым ты развлекалась, постоянно отказывая мне, я просто исчезну. И ты останешься уважаемой женщиной, раз уж это для тебя так важно. Ты можешь остаться в Версале, ты можешь поехать вслед за ним, я не буду тебе препятствовать.

Он попытался отнять руку, но Валери не выпускала:

— Я тебе никогда не врала. Ты же знаешь.

— Честно рассказывала о своих приключениях, я помню. Но, видимо, честь важнее честности.

Валери молча смотрела ему прямо в глаза. Потом отпустила его рукав. На ее щеке явно отпечатывался след его пальцев.

— Хорошо, — сказала она, — прощай.

И она пошла к Трианону, а Хуан смотрел ей в след, и никакой ненависти больше не было в его груди. Только безумная тоска и пустота, оставленная за собою исчезнувшими чувствами. Сейчас он наконец-то начал понимать, что случилось что-то на самом деле страшное. И что за ее простыми словами стояла правда — они попрощались. Навсегда. Он готов был броситься за нею, но усилием воли заставил себя развернуться к ней спиной и идти в другую сторону, совершенно опустошенный и разбитый.

Снова, как и всегда, виновата была она, а прощения просить должен он. Потому что на самом деле ему нет прощения. Он всегда презирал мужчин, которые поднимали руку на женщину. Он никогда не делал этого сам. До сегодняшней ночи. Теперь ему на самом деле нет пути назад, и он вынужден будет выполнить собственную угрозу. Уехать как можно скорее. Потому что никакого прощения ему нет. И прежде всего от себя самого.

..Почти всю ночь дон Хуан сидел в Храме Любви. На той скамейке, где Валери целовалась с Бобриным. Целовалась так, как никогда не целовалась с ним. Возможно потому, что его она никогда не любила. А этого ублюдка, выродка русской царицы, любила, и хотела бежать с ним. Богу одному известно, что остановило ее в последний миг. Он сжимал голову руками, а перед глазами его стояла картина, как Валери целует другого, и он погрузился в привычный ад. Но если в Испании он мог только представлять все ее утехи, то тут он воочию мог убедиться, что все, что он представлял, было правдой. Валери никогда не была верна ему. Раньше ему казалось, что он прошел уже все круги ада. Но нет, на этот раз он погрузился на уровень ниже.

Рано утром, совершенно обезумевший от ревности и бессонной ночи, он возвращался в Версаль, чтобы как можно скорее отправиться в Париж и никогда больше не видеть Валери. Пусть делает, что хочет. Он больше никогда не будет играть в ее игры.

В рассветной дымке дворец казался нереальным, как сказочный замок выступающим в лучах восходящего солнца.

— Дон Хуан?

Прямо перед ним стояла прекрасная женщина. Она как будто соткалась из рассвета, солнечных лучей и розоватой дымки, висящей над озером. Платье на ней было тоже розово-золотистое, а волосы цвета темного золота свободно струились на спину из-под соломенной шляпки. Не только Валери могла позволить себе ходить с распущенной гривой волос, отметил он, и при имени Валери ощутил болезненный укол в сердце. И при образе Валери, обнимающей другого, когда копна ее волос свободна падала за спину. Волос мягких, как шелк.

— Вы прогуливаетесь, чтобы размяться с утра или идете с ночного свидания? — спросила женщина, и только тут он понял, что хорошо знает ее. Как будто дымка спала с его глаз. Это была Марианна де Сели, признанная красавица Версаля. Ее огромные голубые глаза смотрели на него с восхищением.

Он запоздало поклонился ей, поняв, что где-то потерял шляпу и что прическа его не в лучшем виде.

— Рад видеть вас, мадам де Сели.

— Составите мне компанию или пойдете спать, пока еще можно пройти незамеченным? — она улыбалась, и глаза ее улыбались тоже.

— Конечно же, составлю вам компанию.

Марианна пошла рядом с ним и незаметно свернула на аллею, которая вела в обратном направлении. Дон Хуан пошел следом за ней, сам не зная, зачем, но ее присутствие помогло ему немного собраться и прийти в себя.

— Я люблю гулять в саду, когда солнце только только поднимается и можно любоваться рассветом, — сказала она, просовывая свою руку под его, — даже слуги еще только проснулись и никого в саду нет.

На самом деле сад был пуст. Марианна же была прекрасна. Дон Хуан подумал, что непонятно почему он влюбился именно в Валери, которая не была красавицей, хотя мог выбрать любую, самую красивую женщину. Имя Валери снова отдалось болью в сердце. А рука Марианны, лежавшая на его руке, казалась теплой и ласковой.

Лодочка в виде лебедя стояла у самого берега. Марианна предложила покататься — он согласился. Он подал ей руку и помог войти в лодку, потом запрыгнул сам, взял весла и они поплыли навстречу солнцу, как будто паря в облаках подымавшегося от воды розового тумана.

— Вы расстроены, — сказала Марианна, и голос ее был голосом прекрасной сирены, — я вижу, что вы расстроены, не скрывайте, — продолжала она медленно.

Дон Хуан отвернулся, но продолжал грести, ничего не отвечая.

— Настоящую боль мужчине может причинить только женщина, — проговорила Марианна, а потом наклонилась к нему и добавила: — а настоящую, самую страшную боль — только любимая женщина. Мне кажется, что вы очень сильно расстроены, дон Хуан.

Он снова не ответил, даже красавицу Марианну он не был готов посвящать в свои отношения с Валери.

— То, что разрушила одна женщина, может заново построить другая, — продолжала Марианна, совсем не смущаясь его молчанием, — вы очень красивый мужчина, дон Хуан, вы обязательно найдете свое счастье. Любая женщина, от простолюдинки до королевы, сочтет за честь удостоиться вашей любви.

Он хотел ответить, что не любая, но в последний момент промолчал. Марианна же пересела к нему на скамью и взяла одно из весел, со смехом попросив научить ее грести. В этот момент дон Хуан оттаял, и они некоторое время вертелись в лодке, пытаясь согласовать весла между собой, смеялись и брызгались. Потом Марианна выронила весло, оно уплыло на небольшое расстояние, лодка стала мало управляемой, и они долго ловили весло по всему озеру, чуть не перевернулись, вымокли и устали от смеха. Когда же весло было поймано, и они ступили на твердую землю, оба повалились на траву, и их победные крики разносились по всему парку.