Катрин вспомнила письмо-предписание, полученное ею от Жоржа де Безье, и мысленно сравнила два письма. И, не смотря на вульгарный стиль письма сеньоре Розалине, Катрин призналась себе, что получить подобное письмо гораздо приятнее, чем то, что получила она. Даже если первое написано неискренне, а второе, возможно, в минуту страсти. Все равно она чувствовала бы себя счастливее, если бы Жорж назвал ее хоть раз ангелом или возлюбленной Катрин, а не просто мадемуазель де Шатори.

— Я уверена, что Валери должна знать правду, — сказала она, — и мне непонятно, почему вы жалеете ее. Ведь она не пожалела вас, когда уезжала, оставляя вас на мучительную смерть.

Дон Хуан отвернулся, и Катрин сразу же раскаялась в своих словах.

— Потому что она не любит меня, а я ее — люблю, — резко сказал он, — И не хочу заставлять ее страдать, если этого можно избежать.

— Думаете, ради избегания страданий нужно скрыть от нее правду о ее женихе? Да она со дня на день выйдет замуж за этого человека.

— Возможно, ей будет интересно с ним, — парировал дон Хуан.

— А еще интереснее ей будет, когда он бросит ее сразу же, как у нее закончатся деньги, а потом еще и пошлет к ней убийц, если найдет себе новую наследницу. Отличная участь.

— Но даже информатор Филиппа пишет, что дон Родриго имеет к Валери какие-то чувства.

Катрин смотрела на него, как на сумасшедшего.

— Чего вы хотите, дон Хуан? — спросила она, — вы сошли с ума? Вы имеете все шансы добиться Валери, но уговариваете меня не отдавать ей конверт. Мне кажется, это за гранью добра и зла.

— Я не могу судить, — повторил он, — возможно, мне кажется, что все гораздо хуже, чем есть на самом деле. Валери тогда, в парке, объяснила мне, что тоже имеет право на чувства. И имеет право выбрать того, кого захочет сама. Ну, вы помните. Я долго думал об этом.

— И зря думали, — Катрин подошла к нему и коснулась его руки, — дон Хуан, вы хотите отдать Валери в руки потенциальному ее убийце. Вы в своем уме? Идите и отнесите ей этот конверт. Она имеет право знать правду.

Он покачал головой.

— Это будет нечестно, — сказал он, — удар в спину.

— Никакой это не удар. Это та самая правда, которую вы всегда стремитесь говорить. Но вы готовы сделать что-то во вред себе, даже скрывать правду. Почему бы вам не повредить немного дону Родриго?

— Потому что она любит его, — просто ответил он, — дон Родриго под ее защитой.

— Розалина тоже любила его, если помните.

Повисло молчание.

— Хорошо, — сказал дон Хуан через минуту, взял конверт и быстрым шагом направился к выходу.

Дверь хлопнула, и Катрин осталась одна. Она стояла у окна, смотря во двор. Она не знала, была ли права. Она сыграла на стороне дона Хуана, просто из симпатии к нему, а не из любви к своей кузине или чувства справедливости. Вполне возможно, лучше для всех было бы избавиться от этого конверта. В том числе и для дона Хуана.

....

Через час, когда Катрин уже решила, что дон Хуан забыл про нее, дверь тихо отворилась, и он зашел в библиотеку. От его боевого настроения не осталось и следа. Зато на щеке красовались две царапины совершенно очевидного происхождения.

Катрин встала. Он подошел к ней и бросил конверт на стол.

— Вы не отдали ей письма? — спросила Катрин.

Он устало покачал головой.

— Нет. Не надо. Есть вещи, которые не нужно знать. Пусть Валери живет так, как считает нужным.

— А вы? — почти прошептала она.

Дон Хуан поднял на нее глаза.

— Мать просила короля предоставить мне место в колониях. Недавно она писала, что мне предложили место губернатора Доминиканы. Я думаю согласиться.

Катрин села обратно на стул и сложила руки на коленях.

— Она очень сердилась, да?

Дон Хуан отвернулся, ничего не сказав.

— Из-за Филиппа? — спросила Катрин.

Он долго молчал.

— Она почему-то решила, что я убил Филиппа. Это не так... она сказала... много чего. В общем, Катрин, я поеду на Доминикану.

— Она хоть выслушала вас?

— Нет.

Он встал и направился к двери.

— Завтра она выйдет замуж, и я уеду. Больше мне тут делать нечего. Да и с самого начала не было смысла.

Катрин смотрела на закрытую дверь и некоторое время размышляла. Потом встала, взяла конверт и тоже покинула библиотеку.

Валери сидела в парке около фонтана, положив руки на спинку скамейки, а голову на руки. С тех пор, как ушел, вернее убежал Хуан, она не меняла позы. Рука затекла, но она не имела сил пошевелиться. Она бы простила его, будь он мертв. Но не могла простить живого.

Если бы ее сейчас спросили, что она чувствует, Валери честно бы ответила — ничего. Радость от того, что Хуан жив, тут же сменилась этим вот состоянием. Впервые в жизни она погрузилась в полное ничто... вокруг была только пустота и темнота. Ей нужно было встать и найти Сафи, чтобы рассказать ей и разделить горе на двоих. Но она не могла подняться, пошевелиться и говорить. Нырнув в пустоту, она пребывала в ней долгое время, не желая возвращаться в мир, где не было Филиппа.

Когда они поссорились, ей было больно. Но когда его не стало, она ощутила полное бессилие, как будто часть ее самой отмерла, онемела и навечно исчезла, унося с собой юность. Она гадала, как же случилось то, что она не почувствовала его ухода? Они всегда были на одной волне, и она должна была бы ощутить его смерть. Но она ничего не чувствовала. И даже, если хотела, могла уловить биение его сердца, как учила ее Майрут.

Наверно она заснула на какой-то миг, но вдруг ощутила, что Филипп сидит рядом с ней на скамье. Он тронул ее за плечо, и она бросилась в его объятья. Все разногласия были забыты, все прощено.

— Я всегда рядом, сестричка, — сказал он, — я всегда рядом с тобой. Если ты позовешь меня, я приду. Не плач.

Валери очнулась, резко подняв голову. Рука сильно затекла и немела. Филиппа, конечно же, рядом не было. Но она все еще чувствовала его тепло, как будто он был, но только что ушел. Исчез.

Слезы наконец-то полились рекой. Она сидела у фонтана, и рыдала, как маленькая девочка. Он ушел, бросил ее одну. Валери понимала, что Хуан, Родри она сама, Сафи, могут умереть. Но ей казалось, что смерть не властна над Филиппом. И все же она чувствовала биение его сердца. Каждый удар.

Она распрямила плечи, подняла голову. Пустота стала отступать, пропуская сквозь себя краски лета. Валери увидела фонтан, кусты роз, заросли сирени. То, что до этого терялось в тумане.

Она никогда не потеряет Филиппа. Он всегда будет с ней. И она будет чувствовать биение его сердца. Потому что Филипп не может умереть.

Встав на ноги, Валери подошла к фонтану, села на бортик и зачерпнула рукой воды. Подкинула и следила, как падают капли, переливаясь на солнце. Этой игре научил их с Сафи Филипп, когда они были совсем малышками. С тех пор они часто сидели у фонтана и играли в радугу. Валери снова подбросила горсть воды. Капли засверкали на солнце, как бриллианты.

Наутро Валери почувствовала себя совсем оправившейся. Она легла на рассвете, но выспалась, и встала бодрой и спокойной. Всю ночь они с Сафи проговорили. Они вспоминали Филиппа, но вспоминали без горечи или тоски. Они знали, что Филипп все равно с ними. И что они всегда могут обратиться к нему, и он придет на их зов. А если он все равно с ними, то нет повода для слез. Ей было страшно и больно, но Валери постаралась взять пример с Сафи, и делать вид, что ничего ужасного не произошло.

...

Первое, что заметила Валери, это то, что дон Хуан не пришел к завтраку. Она вчера наговорила ему столько гадостей, по большей части незаслуженно, что не удивилась этому. Если бы ей кто-то сказал, что лучше бы она умерла, и что живая никогда не получит прощения, она бы тоже не пожелала с этим человеком разговаривать. Сегодня, понимая, что Филипп снова с нею, она раскаивалась в том, что обидела Хуана. Она прервала его на полуслове и устроила истерику с бросанием в него разных вещей, попытками выцарапать глаза и неприличными словами.