Опускаясь на колени позади него, я провожу рукой по его спине, вдоль изгиба позвоночника. Он дрожит, и его грудь вздымается, когда он тяжело дышит.

— Ты в порядке, Кайд — успокаиваю я. Его вздохи переходят в рыдания, и я отбрасываю свой вихрь эмоций в сторону, потому что, независимо от того, что я чувствую или не чувствую к этому мужчине или его брату, ему кто-то нужен. Я здесь, я могу быть тем, что удержит его вместе, пусть даже только на эту ночь. Большего и не нужно.

— Ты вернулся. Ради меня.

Он оттолкнул меня прошлой ночью, но я должен был знать, что Кайден всегда так поступает. Мне следовало остаться. Теперь я никуда не уйду.

Обнимая Кайдена за тонкую талию, я притягиваю его к себе и устраиваю так, чтобы он сидел у меня на коленях. Кайден погружается в меня, его тело смягчается, когда он прерывисто дышит.

— Ты в порядке, — повторяю я.

Прижимая его к груди на холодном полу ванной, я думаю о событиях, которые привели нас сюда. Возвращаюсь мыслями к тому дню, когда мы встретились, к тому дню, когда я влюбился в его близнеца, к тому дню, когда наш выбор стоил нам больше, чем мы когда-либо могли себе позволить. В тот день, когда я сказал ему, что хочу, чтобы он умер, в тот день, когда он ушел, а потом во вчерашний день, когда я смотрел, как он спит на больничной койке, сожалея о каждом злом слове. А затем и сейчас. К этому моменту, когда кажется, что он наконец-то там, где должен быть. Когда от него пахнет незнакомо, но он всё равно похож на мой.

Эта мысль пугает меня больше, чем я хочу признать.

Глава 21

Кайден

Меня будит грохот сковородок и запах подгоревшего. Мои глаза медленно открываются, привыкая к яркому утреннему свету, струящемуся сквозь окно.

Потягиваясь, я ощущаю тепло конечностей под одеялом, тяжесть в голове, сухость во рту.

Каждая мелочь прошлой ночи ясна, как безоблачное небо. Ни одна капля водки в мире не смогла бы стереть эти воспоминания.

Джейми.

Перекатываясь на живот, я вдыхаю мягкий льняной аромат простыней, оттягивая неизбежный разговор, который нам предстоит. Но сначала я тянусь к другой стороне кровати, прижимаюсь носом к подушке и вдыхаю глубоко, надеясь, что если почувствую его запах здесь — пойму, где он спал. Я и сам не знаю, чего жду.

Прошлой ночью он обнимал меня. Обнимал и укачивал, проводя мягкими руками вверх и вниз по моей спине. Мурашки бежали по коже, когда он сильнее сжимал меня за талию, позволяя своему теплу просочиться в меня.

А потом, когда мое дыхание стало ровным, а рыдания, перешедшие в икоту, стихли, он отвел меня в кровать, укрыл одеялом до плеч — и исчез. Я слушал, как он ходит по квартире, мысленно отслеживая его передвижения. И когда он вернулся, в его руках были стакан воды и теплая влажная мочалка.

Джейми легкими движениями вымыл мне лицо и шею. Мой член отважно дернулся, и я отстранился, перекатившись на бок, чтобы скрыть эрекцию.

Потом он провел рукой по моим волосам — один раз. Всего одно короткое, почти неуловимое прикосновение, но этого оказалось достаточно, чтобы мои веки затрепетали, а с губ сорвался выдох.

В темноте и неподвижной тишине комнаты я услышал его голос.

— Прости, Кайден, — прошептал он. Словно слова были обращены ко мне… но не совсем.

Последовавший за этим сон был без сновидений.

А теперь он у меня на кухне, делает Бог знает что.

Застонав и в последний раз потянувшись, я сбрасываю одеяло и волочусь в сторону источника резкого запаха подгоревшего.

Что бы я ни ожидал увидеть — это определённо не оно.

Джейми, в тех же шортах для бега, что и вчера, только теперь топлесс. Его каштановые волосы на затылке торчат, как будто он всю ночь провёл, ворочаясь на чем-то жестком. Он на дюйм или два выше моих пяти футов десяти, и хоть теперь его фигура немного стройнее, чем раньше, она всё ещё чертовски атлетична.

С этого ракурса я вижу, как напрягаются мышцы его плеч под кожей, пока он двигается вдоль прилавка, собирая всё необходимое. Затем он разбивает яйцо на сковородку.

Рядом стоит тарелка с сосисками, цвет которых вызывает у меня беспокойство. Очень тёмный цвет. Прямо скажем — уголь.

Яйцо с громким шипением попадает на перегретую сковороду, масло разбрызгивается, и Джейми вскакивает назад, вскрикнув. Лопатка падает на пол. Я не могу сдержать фырканье.

Он оборачивается и бросает на меня взгляд — свирепый, но в нём больше настороженности, чем злости. Словно он не знает, чего от меня ждать.

— Привет. Я покормил кота, — говорит он и кивает в сторону миски Форда. — Он не замолкал. А ещё у него, похоже, была вечеринка с хомяком. Всю ночь. В твоей гостиной.

Думаю, это отвечает на вопрос, где он спал.

Моя собственная спина тут же отзывается фантомной болью — я знаю, насколько неудобен мой диван для взрослого человека.

Я киваю.

— И теперь ты взял на себя смелость разгромить мою кухню?

Сделав несколько неуверенных шагов, я оказываюсь по другую сторону прилавка, ближе к нему. Он всё ещё смотрит свирепо. Или... может, он просто теперь всегда так выглядит — сварливый, угрюмый, колючий. Но его брови сведены вместе, и между ними залёг знакомый желобок. Я хочу коснуться его пальцем.

Эта мысль ударяет меня будто током — я отступаю резко, как от огня, пока спина не упирается в мраморную стойку.

— Нет. Я кормлю тебя.

Он говорит это с той же интонацией, как пару минут назад: я покормил кота. Будто делает мне одолжение.

Я не знаю, хотел ли он, чтобы это прозвучало дружелюбно. Но внутри у меня всё сжимается. Как будто меня уличили в слабости, в нужде.

— Мне не нужно, чтобы ты заботился обо мне, Джейми, — говорю я ровно, слишком ровно. Только голос слегка подрагивает, выдавая раздражение.

Я обхожу его, поднимаю лопатку с пола и кладу в раковину.

Лишь спустя секунду замечаю — он убрал за Оливером.

Ни пивных бутылок, ни крышек, ни липких следов. Только теперь — его собственный беспорядок. Яичная скорлупа с каплями белка, вскрытая упаковка замороженных сосисок, капли масла на плите, два тоста, выглядывающие из тостера. Масло с воткнутым ножом. Яйца, сухие и грустные, прилипшие к сковороде.

Я никогда не считал Джейми неряшливым.

Купер был таким — богом беспорядка. Джейми казался другим. Или, может быть, я просто не знал его так хорошо, как думал?

Может, он на самом деле точно такой же, как мой близнец. И именно поэтому они были идеальны вместе.

Мысль жалит. Сердце отзывается тугой болью.

Я кладу руки на столешницу, прижимаю ладони к холодной поверхности.

Смотрю по сторонам, позволяя взгляду скользить по всей кухне, слева направо.

И вижу не хаос. Вижу человека, который пытался сделать что-то хорошее.

Я отпускаю стойку, поворачиваюсь, и наши взгляды встречаются. Он по-прежнему насторожен. Готов к отступлению.

— Если не считать последних нескольких дней, — говорю я, — у меня всё было в порядке. Хочешь верь, хочешь нет, но я кормлю себя, Форда и Бэзила каждый день.

Ну… в основном. Но я не исправляю это вслух.

Он молчит, но я чувствую — он мне не верит. Раздражение тихо всплывает внутри, но я его глотаю. Лучше быть благодарным.

— Спасибо, — говорю я.

На долю секунды его глаза чуть расширяются, будто он не ожидал именно этих слов.

Я машу в сторону плиты.

— Это было действительно мило с твоей стороны.

Он слегка склоняет голову, и на щеках расцветает румянец. Невольно я улыбаюсь в ответ.

— Я не думаю, что это вообще съедобно, — произносит он с застенчивой, почти мальчишеской улыбкой.

— Может, и нет.

Я бросаю взгляд на подгоревшие яйца, затем открываю морозилку — в надежде, что там найдётся альтернатива. Пусто. Он уже испортил все мои яйца, и те, что остались на сковороде, выглядят обречённо: подгоревшие по краям, эластичные, и каким-то образом всё ещё сырые сверху.

Молока для жалкой порции хлопьев, что пылятся в шкафу, тоже нет.