Глава 7

Кайден

— Мммм? Я здесь. Они сказали, что не смогут долго удерживать столик.

Ресторан переполнен, и официант продолжает поглядывать на мой столик, делая еще один круг, прежде чем вернуться, чтобы узнать, готов ли я сделать заказ. Я сижу здесь уже час. Один. Красная скатерть, белые розы, трепещущие свечи и столовое серебро напоминают мне, что это заведение выходит далеко за рамки моего бюджета. Из динамиков тихо звучит инструментальная рождественская музыка, но я отключаю ее вместе с радостными звуками других посетителей.

— О! Кайди. Мне оооочень жаль. — мама растягивает слово ‘очень’, и я уже знаю, что она собирается сказать, еще до того, как слова слетают с ее губ. — Роджер достал билеты на выступление кавер-группы Pink Floyd, и они потрясающие. Я не хочу это пропустить. Давай на следующей неделе, хорошо?

На следующей неделе у меня не будет дня рождения. Я резко встаю из-за стола, бросаю на стол несколько банкнот в качестве чаевых и единственного выпитого напитка, перекидываю пальто через руку и вылетаю из ресторана. Несмотря на холод, я поспешно расстегиваю пуговицы рубашки и сбрасываю ее, чувствуя, что без нее мне легче дышится.

— Почему ты не дала мне знать раньше? Я ждал тебя целый час!

Я стараюсь не показывать свой гнев, стиснув зубы, пока говорю. Мое дыхание уносится облачком тумана, когда моя мать кричит мне на другом конце провода.

— Боже, не надо так язвить, Кайди, это был всего лишь ужин.

Это был ужин в честь моего дня рождения. Это был не просто ужин.

Когда я иду по обсаженной деревьями аллее, которая проходит между рестораном и главной улицей, подходя ко входу в парк, я ударяю себя рукой по голове, мысленно ругая себя за то, что в очередной раз возлагаю столько надежд на свою мать.

— В любом случае, Кайди, - ненавижу это гребаное прозвище. — Мне нужно идти, скоро выступит группа, и Роджер хочет сначала выпить пива.

Она вешает трубку прежде, чем я успеваю что-либо сказать. Самое печальное во всем этом то, что Роджер даже не тот парень, ради которого она бросила меня в прошлый раз, когда мы должны были встретиться.

У меня сводит живот, руки покалывает, и мне хочется рвать волосы на голове, чтобы почувствовать что-то еще, кроме неприятия. Темная яма, которая открывается внутри меня каждый гребаный раз, когда она делает это, урчит, угрожая засосать меня. Я ненавижу себя за то, что не был сильнее, за то, что нуждался в ее одобрении и ее любви. Почему я не могу быть больше похож на Купера? Он отмахнулся от нее много лет назад и счастлив. Я не знаю, когда я в последний раз чувствовал себя счастливым. Меньше чем через пять часов мне исполнится двадцать лет, и я все еще буду жаждать внимания своей матери, как глупый, жалкий маленький ребенок.

Начинает накрапывать мелкий дождик, и от щекотания воды на моем лице я дрожу.

Я останавливаюсь, чтобы надеть пальто, обхватываю себя руками и растираю себя, чтобы согреться. Оглядываясь по сторонам, я как будто иду в оцепенении, потому что понятия не имею, где нахожусь. Но хуже то, что я понятия не имею, куда иду.

Люди будут только разочаровывать тебя, это то, что моя мама говорила мне снова и снова, поэтому я держу всех на расстоянии вытянутой руки, кроме Купера. А это значит, что мне некому позвонить. Нет друзей, на которых я мог бы положиться. У моего брата есть парень, и я знаю, что у них были планы на вечер, а мой отец... Я качаю головой, не желая думать о нем и его идеальной новой семье. Почему он не мог относиться к моей матери так, как он относится к Марии? Тогда ничего этого не произошло бы. Мама не предпочла бы мне какого-то парня, с которым познакомилась в баре, Купер никогда бы не встретил Джейми, а я не гулял бы один по парку, мечтая о чем-нибудь остром, чтобы избавиться от этого чувства.

Я закручиваюсь по спирали, задыхаюсь и тону. Погружаюсь во тьму, из которой, боюсь, однажды я никогда не выберусь. Моя грудь сжимается, а кожа зудит. Если я позволю себе это, хотя бы еще раз, я знаю, что почувствую себя лучше. Я смогу лучше контролировать себя. Меньше похожим на рыбака, заблудившегося в море. Прислоняясь спиной к дереву, я запускаю руку в джинсы, ощупывая бедро в поисках более свежего пореза. Большинство из них покрылись шрамами, но есть несколько, которые зажили не полностью. Найдя одно особенно чувствительное место, я вонзаю в него ноготь и морщусь от боли. Она пронзает меня насквозь, и все мое внимание сосредоточено на ожоге. Несколько слезинок скатываются, ночной воздух охлаждает их дорожку по моей щеке.

Я все контролирую. Я все контролирую. Я все контролирую.

Учащенные вдохи срываются с моих губ, превращаясь в отчаянные вздохи, и я зажмуриваю глаза от пронизывающей до костей боли в моем теле. За моими закрытыми веками, в темноте моего разума, вспыхивает воспоминание, нежеланное и непрошеное.

Мне десять лет, и моя мама собирает свои сумки на кровати. Пуховое одеяло в цветочек лежит в изножье, когда она переходит от шкафов обратно к сумкам, бросая туда одежду и туалетные принадлежности. В комнате пахнет дымом, и я морщу нос, удивляясь, почему не чувствую запаха ее духов, как обычно.

— Куда мы идем, мамочка? — спрашиваю я, оглядываясь в поисках маленького синего чемоданчика, которым пользуюсь, когда мы уезжаем, и хмурясь, когда не вижу его.

—Ты никуда не пойдешь. Ты останешься с папой. Мама уезжает.

Ладно, говорю я себе.

Это нормально, потому что она всегда возвращается. Мама уходит на работу, но всегда возвращается домой.

—Ты вернешься вовремя к моему школьному спектаклю на следующей неделе?

Я играю Питера Пэна. Она сказала мне, что это ее любимая книга, поэтому я очень старался получить эту роль, чтобы сделать ее счастливой.

Она смотрит на меня, и я не могу понять выражение ее глаз. Может быть, это счастье? Из-за моей роли в пьесе. Или волнение, потому что она так гордится мной.

Она качает головой и вздыхает так же, как всякий раз, когда Куперу становится плохо или когда собака делает свои дела на ковре.

— Нет, я не думаю, что мама вернется на этот раз, во всяком случае, не в этот дом.

Ее слова сбивают с толку мой маленький мозг. Она моя мама, почему бы ей не вернуться? Слезы выступают у меня на глазах и капают на простыни, когда я переползаю через ее кровать.

— Господи, не плачь. С тобой все будет в порядке. Я как— нибудь отведаю с тобой бургеров, хорошо?

— Пожалуйста, не уходи, мамочка. Мне будет так грустно, если ты будешь скучать по Питеру Пэну.

Я очень стараюсь найти слова, чтобы заставить ее остаться, но мне всего десять, и единственное важное, о чем я могу думать, — это Питер Пэн, и это не работает.

— О, Кайди, люди будут расстраивать тебя всю твою жизнь. Поверь мне. Единственный человек, на которого ты можешь положиться, — это ты сам.

Ничто из того, что я сказал, не заставило ее передумать, и через день она ушла, возвращаясь в случайные моменты моего детства. Иногда, когда вода смыкается у меня над головой, я думаю, что жизнь была бы лучше, если бы она вообще никогда не возвращалась. Что, если бы она не поддерживала со мной контакт последние десять лет, даря мне маленькие проблески надежды, возможно, все было бы проще.

В тот день я впервые почувствовал, что мой мир выходит из-под контроля.

Я контролирую ситуацию. Повторяю я себе снова и снова, когда кровь начинает стекать по моим пальцам. Теплая жидкость, покидающая мое тело, является физическим проявлением моей боли. Напряжение в моей груди спадает, и я задыхаюсь, делая вдох еще раз, пока мои мышцы не перестанут сжиматься и я не почувствую, что снова могу дышать.

Чувство вины, такое же сильное, как боль, терзает мой желудок, когда момент проходит, и в памяти всплывает улыбающееся лицо моего близнеца. Я пообещал ему, что перестану причинять себе боль, и я это сделал. По крайней мере, на какое-то время. Пока мой отец не сказал, что женится. Пока моя мать не посмеялась над этим и не сказала, что надеется, что на этот раз он был лучшим мужем. Пока я снова не почувствовал, что теряю контроль.