Слабачка за красивой картинкой.
И ей явно пора менять антидепрессанты.
— Больше не могу, — заявила она, без сил рухнув на голубой коврик. Капельки пота скользили по вискам в короткие волосы. Сбитое дыхание третировало лёгкие, сплетаясь с музыкой.
Роуз села рядом.
— Джо, — она посмотрела на сестру сверху вниз; родные, наполненные глубиной всех океанов планеты глаза коснулись чего-то слишком личного в груди Джет.
Она поднялась, и теперь они обе сидели рядом, без зеркал и чужих людей. Если бы Джой умела так быстро восстанавливать дыхание, как Роуз, она бы его задержала.
— Да?
— Ты права насчет Томпсон, — дрогнувший голос заставил сердце стучать быстрее. Она втупилась в наблюдение за своими нервно перебирающими пальцами. Длинными, белыми пальцами с выступающими венами и тонким золотом на безымянном.
Джой сглотнула. Сердце упало вниз, и ей даже показалось, что она услышала, как громко оно шмякнулось об пол.
Боже, серьезно?
— Роуз… — она растерянно покачала головой, не представляя, что должна ответить на это. Джой надеялась на опровержение. На совсем другую причину ее бурной реакции. Но это… — Твою мать…
— Я не знаю, я… — с трудом подбирала слова Роуз. — Джо, это не было… Ну… — она перебирала пальцы, задевала ногти; она не смотрела на Джой, а Джой не могла оторваться от профиля сестры, уже второй раз за сегодня вспыхнувшего виной и стыдом. — Три месяца назад она пришла в клуб, где я работала. Я знала ее заочно, конечно… Мы просто разговаривали и потом…
— Ты была пьяна, да? — уточнила Джой, судорожно ища оправдания. Роуз любит Али. Все это знают.
Все знают.
— Да, — подтвердила она. — Я не забывала про Али. Это не было… Ну, мы не спали так, как… Я сказала ей, что ничего не будет, но она так смотрела на меня, боже, — с отчаянием вытолкнула Роуз, пряча лицо в ладонях. Джой коснулась ее плеча, и она, как затравленный щенок, обернулась. Сожаление плескалось в широких зрачках и покрывало подрагивающие губы. — Я не собиралась этого делать. Джо, правда, я не собиралась. Она взяла мою руку и… Я не убрала ее. Не оттолкнула ее.
Джой кивнула.
— Я все рассказала Али, — поспешно призналась Роуз.
Если бы Джет сейчас пила, то поперхнулась бы.
— Что?! Господи, Роуз! — она рывком встала и, ошарашенная, уставилась на нее во все глаза. — Зачем? Когда? Вы теперь разведетесь?
— Я давно рассказала ей, — тихо ответила она, опустив голову. — На следующий день после этого я улетела домой, у меня был билет, заранее. Вот тогда.
Джой шумно выдохнула; беспокойство превратилось в железные прищепки и теперь стискивало ее всю.
Господи.
— И что Али сказала тебе?
— Ну, — Роуз проглотила ком и смахнула слезы с ресниц, — мы прорыдали до середины ночи. Она сказала, что понимает всё и что не злится, и что прощает меня. И ещё много чего… Просто… Джо, это так тяжело.
Джой выдохнула с осторожным облегчением и опустилась перед сидящей Роуз на колени. Она словно разгрузила тонну угля; пустота надавила на грудную клетку, и Джет отчаянно захотелось плакать. Глаза защипало.
— …быть на расстоянии, — уточнила она, и ее теплая ладонь легла Джой на щеку, аккуратно поглаживая большим пальцем. Джо беспомощно смотрела на сестру. — Мы остаемся, Джо.
Как эхо. Остаёмся, Джо.
— Это точно? — Джой показалось, что она спросила это беззвучно. Сердце у нее будто остановилось.
— Точнее некуда, — она мягко улыбнулась Джет, и слезы потекли по её лицу, оставляя за собой длинные влажные дорожки. Два больших озера блестели нежностью, не отрываясь от точно таких же — только застывших и воспаленных. Розоватых. Не плакать. — Я остаюсь с тобой. Я всегда буду с тобой.
Джо не плакала, но она бросилась Роуз на шею, обнимая ее крепче, чем в пятнадцать, когда прощалась с ней, думая, что они больше никогда не увидятся. Она зажмурила глаза, пытаясь почувствовать родное биение сердца собственной грудной клеткой. Самое родное.
Учащенный ритм разбивался о ее ребра, болезненно толкаясь о стенки.
Под крепко закрытыми веками заплясали прозрачные пятна, но Джой зажмуривала их все сильнее, с отдаленным ужасом понимая, что скоро им придется отстраниться друг от друга. Отойти. Просто идти рядом, пожалуйста, она больше никогда не исчезнет.
Ее волосы пахли вишней.
Казалось, что ей снова пятнадцать, и ее родная Роуз, одним пасмурным серым днём, вернулась домой; в доме снова запахло вишней, и Джой перестала оттуда сбегать.
— Скажи еще раз, что остаешься, — шепотом попросила она.
— Я остаюсь.
Еще крепче.
...И Джой невольно упала в далекое прошлое: когда она начала осознавать, что ее мать безмозглая курица, а отец, со всей своей я-желаю-тебе-добра-любовью, не способен ее понять, Джо безумно хотелось, чтобы в их особняке в Беверли-Хиллз остались только она и Роуз.
Весь ее мир был заключен в одном человеке до тех пор, пока она не лишилась этого мира.
Джо злилась, заглушая крик подушкой; раздражалась от очередного письма, потому что оказалась вынуждена сидеть над бездушными буквами вместо того, чтобы обнимать ее, читать вместе на ночь, вместо того, чтобы свободно говорить обо всем, не подбирая слов с вылизанной тщательностью. Джо плакала, пока умела это делать.
