— Пошла нахрен из «БМВ», — ее низкий, стальной тон будто бы выковали огнем; у Роуз по спине пробежали мурашки. Она присела и подняла чудом уцелевший селектор: одна кнопка — и дверь красноречиво открылась.

Аксель вышла, не сказав больше ни единого слова.

Сразу после этого Джой с отсутствующим выражением лица села в кресло. Глаза у нее, как стекло, застыли в одной точке. Она медленно прикрыла их, и спустя минуту ее всю начала бить крупная дрожь. Она положила руки на колени и опустила голову, пытаясь унять её. Джой крепко сцепила зубы.

А Роуз, опустившись к ее коленям, делала попытки окликнуть ее, дозваться, привести в чувства, но она просто сидела, закрыв глаза, и, казалось, совсем ничего не слышала.

На самом деле, конечно, это было вовсе не так. Джой прекрасно слышала Роуз и хотела бы ответить, однако ее горло предальски схватил предупреждающий спазм: скажешь что-нибудь — и заплачешь. У нее в груди клокотал чертов дикий Везувий. Джой хотелось разбить все, что она видит, поэтому она предпочла не видеть.

Ещё немного — она успокоится. Все успокоится. Раз, два, три…

Джой не знала, сколько прошло времени, прежде чем вулкан внутри перестал выкручивать ее ребра, но одно осознавала вполне ясно: если бы Роуз здесь не было, Аксель бы увозила отсюда бригада парамедиков. Сердце Джой билось в висках и ушах. Казалось, оно повсюду.

Роуз сидела на корточках, крепко держа ее за руки.

— Джо, — прошептала она и коснулась большим пальцем кровавого потека на щеке сестры, — порядок?

— О господи, господи, что случилось! Я всего на десять минут отошел!

Кевин осмотрелся, а потом, увидев Джой, ахнул.

— Мисс Джет…

Джет еле заметно содрогнулась. Надо было приводить себя в чувства. Она достала из внутреннего кармана пиджака пузырек с фиолетовой крышкой — на крайний случай — и забросила под язык розовую таблетку. Она не чувствовала в себе сил говорить, пока таблетка не растворилась и не начала действовать. Все это время Роуз также сидела рядом, а Кевин — стоял. Они ждали, когда Джой что-то скажет, будто бы иначе и быть не могло.

— Все нормально, — наконец, сказала она. — Кевин, пожалуйста…

— Да, я понял, здесь все починят до завтрашнего утра. Я проконтролирую.

— И…

— Виски? Не разбавлять?

Идеальный секретарь!

Джой осушила стопку одним глотком. Подождала, пока утихнет жжение. Да, теперь почти хорошо.

— Поехали на обед.

Роуз кивнула, будто бы ничего не случилось:

— Да, только сначала нужно продезинфицировать щеку. Небольшой порез. Быстро заживёт.

— Я принес спирт, другого ничего нет, — Кевин, как всегда, опередил. Он зашёл в кабинет с маленькой аптечкой, положил ее на одну из полок стеллажа, вытащил бутылку со спиртом, намочил ватный диск и протянул его Роуз. — Давайте вы.

— Да я сама, — потянулась Джой.

— Неа, — Роуз не отдала ей ватный диск. Она протёрла им засохшую кровь, а после Кевин протянул ей чистый. Порез неприятно защипало. — Теперь точно порядок.

Джой благодарно ей улыбнулась. Им удалось провести не такой уж и плохой вечер в «Провиденсе», хоть и бокал лёгкого розового вина, который Джет подали к рыбе, смотрелся очень уж сатирически.

Сочетание виски и спасительно-незаконного транквилизатора, а ещё гребаной Аксель совершенно отбило ей аппетит. Джой едва запихнула в себя свой завтрак-обед-ужин в одном, чтобы Роуз не думала, что произодшее повлияло на нее сильнее, чем можно себе представить. Они часто играли в «притворимся, что ничего не случилось», типа той, что любила Аксель — «притворимся, что все по-старому», и это было лучшим решением для Джой, потому что иначе оставшийся день семнадцатого июля было никак не спасти. А без осадков не обойтись. Утром ведь предупреждали, что будет дождь, а Джой не поверила.

Они говорили о музыке, о детях, о юности, о путешествиях, и остальной мир, как всегда, смазывался в абстракцию. Джой была с Роуз и не с ней одновременно; между ребрами и на сердце осела каменная тяжесть. Ей весь вечер нестерпимо хотелось курить.

* * *

В ночь пятницы клуб взрывался, как фейерверк, громкой музыкой. Танцполы подпрыгивали от акустики, штурмующей зал; свет плясал розовым, зелёным и синим. Бармейд с пирсингом на брови, в носу и языке мешала очередной коктейль, может, пятисотый за смену. Сияющий глянец под ногами после пятой песни в танце переставал казаться скользким даже на тонких шпильках. Она такие носила. Периодически.

Рейне нравилось приходить в «Олимп» хотя бы потому, что после того, как она глубокой ночью или даже под утро возвращалась домой, Лос-Анджелес казался ей тихим, свежим и родным. Когда ещё, если не после оглушающе громкой музыки, ЛА покажется таким идеальным?

В одиннадцать вечера она была уже влажной от пота и пьяной от скотча, и ее тело привычно требовало ещё танцев, до боли в уставших ногах, до ломоты в спине и руках с утра, но сейчас, сейчас вся ее жизнь утопала в удовольствии и легкомыслии. Никаких тяжёлых дилемм. Ни одной проблемы. Все было решаемо, просто и понятно.

Эйфория прокатилась по ней мурашками, и Рейна с блаженной улыбкой рухнула за столик к Грэгу, на тот же диван, где сидел он. Она положила голову ему на плечо и обвила руку, а Грэг лишь чуть улыбнулся, продолжая потягивать свое цветное пойло.

Грэг, в отличие от нее, никогда не танцевал. По статусу не положено. Владелец клуба, говорил он, должен быть серьёзным.

— Какой у тебя тухлый вечер, — ее голос без труда прорвался сквозь музыку, тем более, его ухо удобно оказалось рядом, — ты хоть с кем-нибудь познакомился?