Мне сказали тебя больше нет, рыдала она, эти сволочи сказали, что ты погибла.

Боже, Эр, что они с тобой сделали, что они сделали, бесконечно повторяла.

Я люблю тебя, срывалась, позовите-мать-вашу-врачей!..

Скоро Эр уже тащили на каталке разбираться с ее ребрами в операционной, снимок показал раздробление, жёлтые лампы шли над ней вспышками, мир кружился, становясь то черным, то ослепительно белым; и все это уже не было трагедией для нее, потому что над головой, наконец, погасло дикое иранское солнце.

Потому что тогда, кроме боли, до того, как все лампы перестали светить, ее скручивало не от страха.

Переломанная нежность рвала вены, шевелилась в горле солёным комом; Роуз вела отсчёт перед наркозом и улыбалась так, что сводило лиловые щеки.

Вот тогда, Эр считала, закончилась первая фаза их с Али кошмара. Именно тогда, в тот момент. Кошмарный конец закончился улыбкой, и она была не о победе — об освобождении. О том, что раны затянутся.

Что всё заживёт.

Али повторяла ей это днями напролет, постоянно, пока сидела рядом на больничной койке часами, жила там с ней; у Роуз вместо лица была сплошная отекшая гематома, она долго не могла открыть правый глаз, синяки на щеках стали ещё темнее, потом — пожелтели. Так выглядела война — отпечаток боли на ее лице.

И на теле.

Ей вставили импланты вместо двух раздробленных ребер. Зашили глубокие раны. Обработали маленькие и круглые — те, что от окурков, их было больше, чем остальных. Роуз не могла сидеть без морфина. Она долго не могла есть без болей в желудке. Первое время у нее не получалось даже сходить в туалет, потому что внутри будто ножи ерзали.

Али видела ее в таком состоянии, что Эр не представляла, как она не сбежала тогда… Как терпела почти пять месяцев в больнице. Помогала ей вставать и садиться, как больной раком тётушке. Развлекала ее. Обнимала и целовала. Меняла повязки. Успокаивала ночами, когда Роуз с криком просыпалась от жутких снов — ей снилось, что она снова в Иране и ее снова насилует стадо бородатых беззубых свиней.

Фантомная боль пришла на замену настоящей: Роуз вскакивала с постели и пыталась сбросить с себя шипящие окурки. Чувствовала запах жженой кожи и выла Али в плечо. Панические атаки сводили с ума, пока ей не назначили купирующие их препараты.

Роуз старалась. Она точно помнила, что больше всего на свете ей хотелось тогда просто жить, спать по ночам, не приносить любимой женщине столько хлопот. Она очень хотела видеть Софи, но, конечно, понимала, что пока не заживёт лицо, им будут доступны только телефонные разговоры. Четырехлетняя Софи была с няней, Али — с Роуз.

Через пять месяцев ей сняли корсет.

Лицо зажило.

Тело, до этого уже покрытое многочисленными татуировками, Роуз забила ещё сильнее, когда бросила сидеть на чертовом морфине — ещё три месяца после выписки из госпиталя она провела в наркологической клинике.

Сколько времени прошло прежде, чем Роуз начала строить их с Али жизнь, а не просто восстанавливать оставшиеся руины?

Боже, да они дошли до самого дна.

Роуз очнулась окончательно только после наркологички, наконец, нашла себе работу... Штаты полностью покрыли ее счета за лечение и прислали целое электронное письмо от армии с благодарностью за службу и сожалениями, что она больше не пригодна для них. Мясо сгнило и перестало быть нужным — и это Роуз по-настоящему обрадовало. Со сталью в ребрах она никому больше не была должна. Что с нее было взять?

Как хорошо, когда нечего.

Восемь лет Эр понадобилось, чтобы ее психотерапевтка удовлетворённо вздохнула: думаю, ваш основной путь к ментальному здоровью можно считать успешно оконченным.

Три года понадобилось Али.

Они через всё прошли.

Сейчас Роуз считала затянутыми все свои раны, и была более чем уверена, что Бог существует, потому что он подарил ей самую прекрасную женщину на Земле.

Никаких отпечатков боли на своем лице, которые делали бы ее похожей на других, она все ещё не замечала. Шрамы под тату, рубцы под краской; ничего из этого не делало ее хуже. В свой первый сеанс с психотерапевткой Роуз сказала то, что потом крупным шрифтом легло у нее между грудями, на самый ее обширный рубец.

— Мне не нужно сохранять в себе человека, — прошептала. — Я — человек. Поверьте, доктор, я видела нелюдей, и я твердо уверена в том, что я — человек.

HUMAN на ней написали.

А внизу мелко: RJ.

* * *

Интересно, думала Роуз, а если руками можно потрогать эти самые шрамы — значит ли это, что они не просто надуманная печаль?

Она усмехнулась уголком губ и сделала глоток зелёного чая. Папочка офигел бы от такого вопроса. Хотя, возможно, за годы в своей индийской секте, где он грехи замаливал, у него развилось что-то вроде раскаяния. А может, и нет. Кто его знает?

Приятное тепло расползлось по груди предрассветным океанским приливом. Она оперлась локтями о ступени веранды и сделала глубокий вдох. Сегодня у них с Али состоялась сделка с агентом недвижимости; кроме дома рядом с Джо, они исполнили свою большую мечту — внесли задаток за коттедж на берегу Тихого в Пасифик Палисейдс, — и там совершенно точно будет камин и их семейные фотографии над. Али хотела постелить в гостиной белый пушистый ковер.

На улице недавно стемнело. На веранде автоматически зажглись жёлтые фонарики, среагировав на движение на заднем дворе. Чай остыл, изумрудный газон побледнел в тусклом свете; Роуз глубоко дышала и чувствовала себя по-настоящему хорошо. До этого она провела примерно час, соображая, как будет ведать свой большой секрет маленькой (уже нет) сестре, и так ничего и не решила. Все будет зависеть от Джо, от того, как она среагирует на начало. Роуз, впрочем, была почти на сто процентов уверена в том, что Джо захочет выслушать ее до конца, но в том, сможет ли сама Роуз сказать что-то конкретнее, чем расплывчатые формулировки, она сомневалась. О своем прошлом Эр не распространялась. В конце концов, это были всего лишь полтора самых трудных года из ее тридцати девяти, до начала работы в клубе и до рождения Оливера — а это не так уж много, чтобы их было как-то проблематично скрывать. Может, если бы ее папочка не решил заявиться в ЛА, Роуз и не рассказывала бы Джо ничего. Она не заслуживала с этим жить, но ей придётся учиться. Из плюсов… ну, она станет чемпионкой по количеству пережитых ножей в спину. Эр закусила губу, прикрывая глаза.