Я даже заржал во всё горло, вызвав недоуменный взгляд помощника — ты, дескать, не сбрендил? Что мне с тобой, умалишённым потом делать?

Не, помотал головой я. Не сбрендил. Я вдруг подумал: «Ну вот, Скат, так и сбываются мечты: вот тебе дом, вместо стейка из тунца — жареный банан, вместо красотки — молчаливый одноухий Каналоа… Вместо уважения окружающих — жизнь прячущегося от всех изгоя… Что, добился своей пенсии⁈»

— Нормально всё, — махнул я рукой Каналоа и утёр мокрое лицо. — Ты там заканчивай, потихоньку. Сколько прокоптилось, столько прокоптилось. И займись уже рыбой, а то живот совсем подвело.

Где-то над головой шумят кроны. Окружающие деревья со скрипом раскачивает, а у нас внизу горит костерок, делая мглу за пределами освещённого круга ещё непроницаемей.

Каналоа занимается разделыванием рыбы, я же — если со стороны глядеть: предаюсь ничегонеделанью… Но это неправильная формулировка, я — размышляю! И совсем не над судьбами мира.

Я ломаю голову над температурными режимами вулканизации.

Каналоа успел сделать всего шесть формочек, по указанным мной размерам. Во все я залил смесь латекса и растёртой в пыль серы в разной концентрации.

Вернее концентраций я сделал три: одну десятую, одну двадцатую и одну сороковую. Почему так? А как я отмеряю точные соотношения, безо всяких приспособлений?

Я и так делил серу как какой-нибудь наркоман из виденной в прошлой жизни киношки — дорожками. Потом, конечно, надо будет мерными стаканчиками озаботиться, но сейчас пришлось делить кучку отмерянного серного порошка, тупо деля пополам, потом ещё пополам. Вот и вышел такой шаг — один к десяти, один к двадцати, один к сорока.

К тому же я как думал? У меня и чистый каучук со своей задачей плюс-минус справляется. Хватает правда ненадолго, и хранить приходится специфично — чтоб не потёк. Да и на воздухе он липковат. Но — справляется.

Поэтому, решил я, если качество исходного каучука так сказать «подправлю» чуть-чуть — то хуже однозначно не станет. Ибо если переборщить — а это я ещё со школы помню — получу вместо резины эбонит.

И вот теперь мне осталось поломать мозг над температурой.

Когда-то, кучу книжек прочитал по теме — интересно было. Есть, грубо говоря, две легенды эпохального открытия.

Надо сказать, что изобретателем Чарльз Гудьир был помешанным — считай, просадил всё что имел, пока работал над попытками сделать каучук стабильным. В долговой тюрьме сидел, и даже туда жена приносила ему необходимое для экспериментов.

И поэтому, в одной легенде говорится про то, что жена ему уже всю плешь проела с требованиями бросить наконец бесплодные попытки, и найти нормальную работу. И вот, как-то раз сидел он дома, а жена куда-то вышла. Может в магазин? Не помню. И потянулись у него ручонки очередной эксперимент провести — я же говорю: фанатик от науки. Замешал он значит каучук с серой… Или серной кислотой? То, что она убирала липкость каучука он уже открыл. Не суть. Тут шаги — жена вернулась. А мы ведь помним, как его благоверная относилась к эксперементаторству?.. Вот и он помнил. И чтоб не палиться, в лучших традициях застуканных мужей швырнул образец в печку… Потом, правда, сообразил, что сейчас палёным на весь дом будет вонять, поэтому достал не успевший сгореть образчик — щипцами, скорее всего — и выкинул за окно. Как раз зима была, в снег.

А на следующий день зачем-то откопал, и о чудо!.. Нет, в руках у него не оказался кусок резины. То, что нашлось, было обгорелой… лепёшкой? Но под слоем обуглившегося каучука оказался материал, вполне отвечавший чаяньям изобретателя — нечто, не растекающееся кучкой соплей на жаре, и не твердеющее до ломкости в холоде!

Правда, во всей этой истории был момент, жутко меня напрягавший — где я, чёрт побери, возьму снег!

Хотя… ведь шины из вулканизатора не охлаждают! Они просто остывают при, так сказать, «комнатной температуре», и всё!

Правда, была ещё одна версия. В ней изобретатель, смешав серу и жидкий каучук — его можно сделать жидким растворив в бензине — нечаянно! капнул смесь на горячую… в других версиях — раскалённую плиту. А потом, то, что отскребли, получило искомые качества.

Кстати, помню, почему обе эти легенды называют удачу случайной — Гудьиру, да и всем остальным, и в голову не приходило нагревать смесь каучука с тем, чем он хотел его «консервировать» — по Гудьировской же терминологии. Ведь каучук при нагревании тёк! Но именно нагрев запустил реакцию.

И вот у меня два возможных варианта. Первый — закинуть образец в костёр, второй — на какую-то нагретую поверхность.

С костром проблем никаких — вот он, весело облизывает язычками пламени палки и щепки. А вот с нагретой поверхностью… буду думать.

Наутро погода ещё ухудшилась. Эх, за рыбкой, похоже, сегодня не поныряешь. Ну ладно, на месте разберёмся, в любом случае — надо тренироваться, в первую очередь самому — тунец ходит глубоко. А я, между прочим, последнее время фактически сам не тренируюсь, всё парнями занимаюсь.

Пока бежали к лягушатнику, я почти уверился, что сегодня заниматься будем опять вдвоём с Каналоа. Почему-то меня не покидала уверенность, будто Семис решит, что погода не подходящая.

Однако Семис нас уже ждал. И неожиданно — не один!

— Привет, — махнул я одноногому, — вижу, не испугался погоды?.. Привет и тебе, красавица. Что это тебя к нам привело?

— Ну что ты, Скат, — искренне удивился Семис, — ты же сам говорил, что если не сможем плавать, ты всё равно будешь заниматься с нами… как это? Сухо.

— Молодец, — я даже показал ему «Ок». — Кстати, я принёс заготовки, так что после сухой тренировки первым делом соорудим тебе собственные ласты… Ласту… Моноласт короче. Вот. Будет у тебя свой.

— Ух ты! — обрадовался парень. И со всем воодушевлением добавил: — А я знаешь, что придумал? Вот! Смотри!

И он достал довольно широкий ремень. Обвязал его вокруг ног под коленями…

— Вот, Скат! Смотри, я теперь смогу грести обеими ногами!

Ни фига ж себе! Я почувствовал, как у меня челюсть отваливается. Вот это да! Простой аборигенский паренёк дотумкал до того, до чего вообще-то должен был додуматься я!

С другой стороны, вот это я понимаю тяга нырять! Ведь наверняка всё время с прошлой тренировки об одном только и думал. И вон до чего додумался!

— Ну, Семис… — только и смог выговорить я, ошарашенно качая головой.

И тут мой взгляд непроизвольно упёрся в Тиару. На душе сразу потеплело — симпатичная всё же у Семиса сестрица.

— Так всё-таки? — подмигнул я ей. — Неужели решилась поучиться?

Девчушка тут же смутилась ещё сильнее, зарделась, и по привычке спрятала лицо, уткнувшись взглядом под ноги.

— Ладно, — усмехнулся я, — можешь посидеть зрителем, но если вдруг надумаешь…

Голова девчушки заходила ходуном туда-сюда, как бы говоря: «Нет-нет-нет. Я только за компанию».

Океан был неспокоен. Да и пальмы над головами изрядно раскачивало, но благодаря тому, что ветер переменился на западный, остров как бы затенял лягушатник, и поэтому здесь было относительно спокойно. И даже за рифом в океане волна ходила не слишком высокая. Так что, думаю, дам возможность Семису опробовать обновку.

Для начала провёл суставную разминку и растяжку межрёберных. Затем перешли к дыхательным упражнениям…

— Руки через стороны вверх-х… — вещал я неторопливо, — од-но-вре-менно вды-ха-а-ем, начиная с нижних отделов, постепенно заполняя все лёгкие, раскрывая рёбра…

Ученики послушно повторяли.

Мы встали на песке почти эдаким равносторонним треугольником — я лицом к океану, справа Семис, слева Каналоа, лицом друг к другу и ко мне.

— На выдохе руки так же через стороны опуска-а-ем, воздух выходит сам собой, без напряжения, животом не помогаем…

И тут меня осторожно тронули за руку.